хрыча? Кто из нас не раб, скажите мне? Ну, а коли так, то как бы ни помыкали
мною старые капитаны, какими бы тумаками и подзатыльниками они ни награждали
меня, - я могу утешаться сознанием, что это все в порядке вещей, что каждому
достается примерно одинаково - то есть, конечно, либо в физическом, либо в
метафизическом смысле; и, таким образом, один вселенский подзатыльник
передается от человека к человеку, и каждый в обществе чувствует скорее не
локоть, а кулак соседа, чем нам и следует довольствоваться.
считают необходимым платить за мои труды, а вот что касается пассажиров, то
я ни разу не слышал, чтобы им заплатили хотя бы полпенни. Напротив того,
пассажиры еще сами должны платить. А между необходимостью платить и
возможностью получать плату - огромная разница. Акт уплаты представляет
собой, я полагаю, наиболее неприятную кару из тех, что навлекли на нас двое
обирателей яблоневых садов. Но когда {тебе платят} - что может сравниться с
этим! Изысканная любезность, с какой мы получаем деньги, поистине
удивительна, если принять во внимание, что мы серьезно считаем деньги корнем
всех земных зол и твердо верим, что богатому человеку никаким способом не
удастся проникнуть на небо. Ах, как жизнерадостно миримся мы с вечной
погибелью!
здоровье физического труда на свежем воздухе полубака. Ибо в нашем мире с
носа ветры дуют чаще, чем с кормы (если, конечно, не нарушать предписаний
Пифагора), и потому коммодор на шканцах чаще всего получает свою порцию
воздуха из вторых рук, после матросов на баке. Он-то думает, что вдыхает его
первым, но это не так. Подобным же образом простой народ опережает своих
вождей во многих других вещах, а вожди даже и не подозревают об этом.
торговых судах, взбрело на этот раз в голову пойти на китобойце - это лучше,
чем кто-либо другой, сумеет объяснить невидимый офицер полиции Провидения,
который содержит меня под постоянным надзором, негласно следит за мной и
тайно воздействует на мои поступки. Можно не сомневаться в том, что мое
плавание на китобойном судне входило составной частью в грандиозную
программу, начертанную задолго до того. Оно служило как бы короткой
интермедией и сольным номером между более обширными выступлениями. Я думаю,
на афише это должно выглядеть примерно так:
жалкую роль на китобойном судне, ведь доставались же другим великолепные
роли в возвышенных трагедиях, короткие и легкие роли в чувствительных драмах
и веселые роли в фарсах, - хоть я и не могу точно сказать, почему так
получилось, тем не менее теперь, припоминая все обстоятельства, я начинаю,
кажется, немного разбираться в скрытых пружинах и мотивах, которые, будучи
представлены мне в замаскированном виде, побудили меня сыграть упомянутую
роль, да еще льстиво внушили мне, будто я поступил по собственному
усмотрению на основе свободы воли и разумных суждений.
величественном и огромном. Столь зловещее, столь загадочное чудовище не
могло не возбуждать моего любопытства. А кроме того, бурные дальние моря, по
которым плывет, колыхаясь, его подобная острову туша, смертельная,
непостижимая опасность, таящаяся в его облике, в сочетании со всеми
неисчислимыми красотами патагонских берегов, их живописными ландшафтами и
многозвучными голосами - все это лишь укрепляло меня в моем стремлении. Быть
может, другим такие вещи не кажутся столь заманчивыми, но меня вечно томит
жажда познать отдаленное. Я люблю плавать по заповедным водам и высаживаться
на диких берегах. Не оставаясь глухим к добру, я тонко чувствую зло и могу в
то же время вполне ужиться с ним - если только мне дозволено будет, -
поскольку надо ведь жить в дружбе со всеми теми, с кем приходится делить
кров.
путешествие на китобойном судне; великие шлюзы, ведущие в мир чудес,
раскрылись настежь, и в толпе причудливых образов, сманивших меня к моей
цели, двойными рядами потянулись в глубине души моей бесконечные процессии
китов, и среди них - один величественный крутоверхий призрак, вздымающийся
ввысь, словно снеговая вершина.
мышку и отправился в путь к мысу Горн, в просторы Тихого океана. Покинув
славный старый город Манхэттен, я во благовремении прибыл в Нью-Бедфорд.
Дело было в декабре, поздним субботним вечером. Каково же было мое
разочарование, когда я узнал, что маленький пакетбот до Нантакета уже ушел и
теперь до понедельника туда ни на чем нельзя будет добраться.
промысла останавливаются в этом самом Нью-Бедфорде, дабы оттуда отбыть в
плавание, мне, разумеется, и в голову не приходило следовать их примеру. Ибо
я твердо вознамерился поступить только на нантакетское судно, потому что во
всем, что связано с этим славным древним островом, есть какое-то здоровое и
неистовое начало, на редкость для меня привлекательное. К тому же, хотя в
последнее время Нью-Бедфорд постепенно монополизировал китобойный промысел и
хотя бедный старый Нантакет теперь сильно отстает от него в этом деле, тем
не менее Нантакет был великим его предшественником, как Тир был
предшественником Карфагена, ведь это в Нантакете был впервые в Америке
вытащен на берег убитый кит. Откуда еще, как не из Нантакета, отчалили на
своих челноках первые китобои-аборигены, краснокожие индейцы, отправившиеся
в погоню за левиафаном? И откуда, как не из Нантакета, отвалил когда-то один
отважный маленький шлюп, наполовину нагруженный, как гласит предание,
издалека привезенными булыжниками, которые были предназначены для того,
чтобы швырять в китов и тем определять, довольно ли приблизился шлюп к цели
и можно ли рискнуть гарпуном?
прежде чем я смогу отплыть к месту моего назначения, и посему возник
серьезный вопрос, где я буду есть и спать все это время. Ночь отнюдь не
внушала доверия, это была, в общем-то, очень темная и мрачная ночь, морозная
и неприютная. Никого в этом городе я не знал. Своими жадными скрюченными
пальцами-якорями я уже обшарил дно карманов и поднял на поверхность всего
лишь жалкую горстку серебра. "Так что, куда бы ты ни вздумал направиться,
Измаил, - сказал я себе, стоя посреди безлюдной улицы с мешком на плече и
любуясь тем, как хмурится небо на севере и как мрачнеет оно на юге, - где бы
в премудрости своей ты ни порешил приклонить главу свою на эту ночь, мой
любезный Измаил, не премини осведомиться о цене и не слишком-то
привередничай".
гарпунами" - увы, сие заведение выглядело чересчур дорого и чересчур весело.
Чуть подальше я увидел яркие окна гостиницы "Меч-рыба", откуда красноватый
свет падал такими жаркими лучами, что казалось, он растопил весь снег и лед
перед домом, а повсюду вокруг смерзшийся десятидюймовый слой льда лежал,
словно твердая асфальтовая мостовая, и шагать по этим острым выступам было
для меня довольно затруднительно, поскольку в результате тяжкой бессменной
службы подошвы мои находились в весьма плачевном состоянии. "И тут чересчур
дорого и чересчур весело, - подумал я, задержавшись на мгновение, чтобы
полюбоваться яркими отсветами на мостовой и послушать доносящийся изнутри
звон стаканов. - Но проходи же, Измаил, слышишь? Убирайся прочь от этой
двери: твои залатанные башмаки загородили вход". И я пошел дальше. Теперь я
инстинктивно стал сворачивать на те улицы, которые вели к воде, ибо там, без
сомнения, расположены самые дешевые, хотя, может быть, и не самые заманчивые
гостиницы.
лишь кое-где мерцал свет свечи, словно несомой по черным лабиринтам
гробницы. Тогда в последний час последнего дня недели этот конец города
казался совсем обезлюдевшим. Но вот я заметил дымную полоску света,
падавшего из заманчиво приоткрытой двери какого-то низкого длинного
строения. Здание имело весьма запущенный вид, из чего я сразу заключил, что
оно предназначено для общественного пользования. Перешагнув порог, я прежде
всего упал, споткнувшись о ящик с золой, оставленный в сенях. "Ха-ха, -
сказал я себе, едва не задохнувшись в облаке взлетевших частиц праха, - уж
не от погибшего ли града Гоморры этот пепел? Там были "Скрещенные гарпуны",
потом "Меч-рыба". А сейчас я, наверное, попал в "Ловушку"?" Тем не менее я
поднялся с пола и, слыша изнутри громкий голос, толчком отворил вторую
дверь.
меня; а за ними в глубине черный ангел смерти за кафедрой колотил рукой по
раскрытой книге. Это была негритянская церковь, и проповедник держал речь о
том, как черна тьма, в которой раздаются лишь вопли, стоны и скрежет
зубовный. "Да, Измаил, - пробормотал я, пятясь к двери, - неприятное
развлечение ждало тебя под вывеской "Ловушки".