сорвался и стал глухим. Фигура судьи скорчилась. Своей белой рукой с на-
бухшими синими венами он достал носовой платок и прижал его к губам. Пи-
тер Блад понял как врач, что Джефрейс испытывает сейчас приступ боли,
вызванной разрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал:
- Говори! Хотя что еще можно сказать в свою защиту после того, как во
всем признался?
покойно задвигались под уверенным взглядом его светло-синих глаз.
ними так, будто они сами были подсудимыми, обвиняемыми в измене.
цо его было мрачно.
Блад спокойно, - однако он умолчал о том, что я там делал.
вина уже доказана?
здесь захотят болтать собакипредатели, нам нужно будет заседать до вес-
ны.
вучала сила. - Поглядите на этого мерзавца! - обратился он к членам су-
да. - Ведь свидетель показал, что несколько лет назад встречал его в
Танжере как офицера французской армии. Вы слышали и признание самого
подсудимого о том, что показания свидетеля правильны.
сказал я. Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше я был вра-
чом и с января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своей
профессии доктора, что может подтвердить сотня свидетелей.
твоих же собственных слов, подлец! Еще раз спрашиваю: как ты, выдающий
себя за врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере, оказался в
армии Монмута?
и, осмеливаюсь утверждать, не покажет. Я не сочувствовал целям восстания
и считал эту авантюру сумасшествием. С вашего разрешения, хочу спросить
у вас: что мог делать я, католик, в армии протестантов?
кающий ханжа-протестант! Должен сказать тебе, молодой человек, что я но-
сом чую протестанта за сорок миль.
носом, не можете узнать католика на расстоянии четырех шагов.
да свирепых взглядов судьи и криков судебного пристава.
черкивая каждое слово угрожающим покачиванием указательного пальца,
Джефрейс сказал:
помни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдать ложь. У тебя
есть бессмертная душа. Подумай об этом, а также о том, что всемогущий
бог, перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в день вели-
кого судилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную
огня и кипящей серы. Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда. А сей-
час скажи: как случилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками?
долгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь.
мешкой, гневно взглянул на Блада. Затем, овладев собой, Джефрейс глубоко
вздохнул и с прежней мягкостью сказал: - О, мой бог! Нельзя же так испы-
тывать наше терпение. Ну хорошо. Скажите, кто вас вызывал?
свидетель?
Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею от веревки.
Так, так! И что все ваши свидетели?
свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе, его
лошади.
не намерен тратить на вас время. Скажите мне только одно: когда Питт,
как вы утверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он был сторонником
Монмута, в чем он уже здесь сознался?
заседателей, съежившихся от страха. - И все же, несмотря на это, вы пое-
хали с ним?
милосердный! Твой святой долг, подлец, служить королю и богу! Но не бу-
дем говорить об этом. Сказал ли вам этот Питт, кому именно нужна была
ваша помощь?
роне он сражался?
данным нашего короля, вы отправились к Гилдою?
резко.
шепот, который лишь усилил ярость верховного судьи.
дей, как ты? - И Джефрейс повернул свое мертвенно-бледное лицо к членам
суда. - Я обращаю ваше внимание, господа, на отвратительное поведение
этого подлого изменника. Того, в чем он сам сознался, достаточно, чтобы
повесить его десять раз... Ответьте мне, подсудимый, какую цель вы прес-
ледовали, мороча капитана Гобарта враньем о высоком сане изменника Пит-
та?
сказал Питер Блад. - Несправедливость, совершенная любым королевским
слугой, в известной мере бесчестит самого короля.
ся, самообладание Блада и остроту его ума, особенно усиливавшиеся в мо-
менты величайшей опасности. На любой другой состав суда эти слова произ-
вели бы именно то впечатление, на которое и рассчитывал Блад. Бедные,
малодушные овцы, исполнявшие роли присяжных, заколебались. Но тут снова
вмешался Джефрейс.
сгладить благоприятное впечатление, произведенное словами Блада.
наглеца?! Но я уже разделался с тобой. Кончено! Я вижу, злодей, веревку
на твоей шее!
шаться к голосу своей совести, Джефрейс опустился в кресло и вновь овла-
дел собой. Судебная комедия была окончена. На бледном лице судьи не ос-
талось никаких следов возбуждения, оно сменилось выражением тихой мелан-
холии. Помолчав, он заговорил мягким, почти нежным голосом, однако каж-
дое его слово отчетливо раздавалось в притихшем зале:
чьей-либо гибели. Только из сострадания к вам я употребил все эти слова,
надеясь, что вы сами позаботитесь о своей бессмертной душе, а не будете
способствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя. Но я вижу,
что все мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не
о чем больше с вами говорить. - И, повернувшись к членам суда, он ска-
зал: - Господа! Как представитель закона, истолкователями которого явля-
емся мы - судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то,
хотя бы и не участвовавший в мятеже против короля, сознательно принима-
ет, укрывает и поддерживает мятежника, то этот человек является таким же
предателем, как и тот, кто имел в руках оружие. Таков закон! Руко-
водствуясь сознанием своего долга и данной вами присягой, вы обязаны вы-
нести справедливый приговор.
тался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый - за укрытие
предателя, а второй - за оказание ему медицинской помощи. Речь судьи бы-
ла усыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя - коро-
ля, поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Мон-
мута, о котором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в коро-
левстве имел больше прав на престол, нежели мятежный герцог.