15-20 процентов керосина. Если же в сильный мороз идти на недостаточно
разведенном соляре, то в нем, стоит тягачу остановиться и заглушить
двигатель, быстро образуются парафиновые пробки. Эти пробки забивают
топливопровод и топливный насос, и солярка, как кровь, закупоренная
тромбом, перестает обращаться.
мармеладе..."
один раз, другой. Обжег легкие, задохнулся.
полез на цистерну, взял у Тошки черпак и повертел им в горловине.
застывших в полутьме ребят.
на Комсомольской: а вдруг в ней зимнее топливо? Понимали, что если уж в
одной цистерне студень, то и в остальных скорей всего то же, но все-таки
надеялись, заставляли себя верить. А вдруг? Хотели было послать Синицыну
на "Визе" радиограмму, спросить, потребовать, чтобы ответил по-честному,
но Гаврилов запретил. Сказал, что не стоит унижаться, а сам про себя
подумал, что отрицательный ответ лишит ребят надежды и кое-кто может
пасть духом. Надежда - тоже топливо, без нее не дойдешь. Не будет удачи
на Комсомольской - можно помечтать о цистерне на Востоке-1, там осечка -
верь в цистерну на Пионерской. А оттуда до Мирного меньше четырехсот
километров, на святом духе дойдем.
нуля.
которое стало твердым, как битум, и заливали по шесть - восемь ведер на
тягач. Тут же запускали прогреватель, грели антифриз и масло. Антифриз
набирал тепло значительно быстрее, и тогда прогрев прекращали, чтобы
антифриз отдал избыток тепла маслу. Потом снова начинали и снова
прекращали, и так много раз, пока масло не нагревалось до плюс десяти
градусов, а антифриз - до плюс восьмидесяти. Одновременно в бочках грели
соляр. Как только масляный насос начинал гнать масло в систему,
разжиженный соляр перекачивали в топливный бак и запускали двигатель.
четыре-пять часов, а иногда и больше. Однажды так и не смогли запустить
двигатели двух машин и сутки простояли.
часто: у одного тягача летели пальцы, у другого дюриты, у третьего
лопалась серьга прицепного устройства. Поморозились на холоде, на
котором ни один человек до сих пор не работал, ни один, потому что даже
восточники в такие морозы выходят из дому лишь на двадцать - тридцать
минут. Но шли: жизнь можно было сохранить только в движении.
самая большая и мощная машина в Антарктиде. Высоко над ней развевался
красный флаг. За рычагами сидел Игнат Мазур, а Борис Маслов "играл в
морзянку" - тянул из Мирного тонкую эфирную ниточку.
борту двигался Василий Сомов. Хозяйничал на камбузе Петя Задирако,
помогал ему доктор Алексей Антонов.
называли "неотложкой": в его кузове был смонтирован кран со стрелой, в
ящиках находились всякого рода запчасти - стартеры, генераторы,
прокладки, форсунки, подшипники и прочее. На предпоследнем тягаче со
вторым жилым балком шел Ленька Савостиков, а замыкал поезд Гаврилов,
тянувший сани с хозяйственным грузом.
Колея была полуметровая, хорошо заметная. В центральных районах
Антарктида скупа на осадки, снега выпадает немного, и колею обычно не
заносит - к счастью, потому что снег здесь слабой плотности и рыхлый, в
нем ничего не стоит завязнуть: первопроходцы, которых Алексей Трешников
вел во Вторую антарктическую экспедицию к Востоку, хлебнули горя на этом
участке.
тридцать. К утру доползем, если ничего не произойдет. Походы, размышлял
он, бывают удачные и неудачные. Легких походов Гаврилов не помнил, но
удачные случались. Поломки, ремонты, пурга - без этого, конечно, не
обходилось, однако шли весело, с улыбкой. А в другой раз все восставало
против тебя: и природа и техника. И поход получался мучительный. "В
аварии всегда виноват командир корабля",- вспомнил Гаврилов афоризм
своего друга, полярного летчика Кости Михаленко. Если брать по большому
счету, то Костя, конечно, прав. Виноват командир, в данном случае он,
Гаврилов. Виноват во всем! И в том, что вышли так поздно (в разгрузку
спать нужно было меньше!), и в том, что солярка загустела (кому на слово
поверил? Синицыну!), и в том...
балка на тягаче Леньки Савостикова выбивалось пламя.
стенку балка и подбирались к крыше. Несколько походников вгрызались
лопатами в снег и бросали в огонь рыхлые комья, а Гаврилов и Сомов,
задыхаясь от едкого дыма, откручивали болты, которыми балок был
закреплен в кузове тягача.
выпрыгнул и начал бешено вертеться на снегу Ленька Савостиков, сбивая
огонь с промасленной, заляпанной соляром одежды.
трос. В кабине тягача Савостикова уже сидел наготове Тошка, за рычагами
гавриловского - Никитин.
с грохотом рухнул на снег.
Леньке, который в дымящейся куртке ринулся к опрокинутому набок балку и
стал лихорадочно срывать принайтованные к крыше ящики и мешки о
продовольствием. Гаврилов подскочил к Леньке, ухватил его за руку и
поволок в сторону.
разноцветных звезд: это взлетел на воздух баллон с пропаном и ящик с
ракетами.
ногу, и Тошка упал.
дерева и осколки разорванной стали.
нечему.
нее столпились походники. Из-под укутавших их яйца подшлемников
вырывались клубы пара. Постояли, отдышались.
Погасили, точно.
карманный фонарик, присмотрелся, выругался.
оголена, лишь по бокам висели почерневшие лохмотья обмотки. Ясная
картина: прогорели медно-асбестовые прокладки выхлопного коллектора, и
от раскаленной отработанными газами трубы загорелся настил балка.
наверняка хватило на всю дорогу. Первое и святое дело? Но перед этим
походом тягачи ремонтировал Синицын. Снова Синицын!
проверить прокладки.
машины, включить фары. Пошуруйте вокруг.
мешков с хлебом и трех ящиков с полуфабрикатами, разыскали помятую
печку-капельницу, разорванные баллоны из-под пропана, обгоревший остов
запасной рации и чудом оставшийся невредимым большой ящик с брикетами
замороженного бульона. Сгорели все личные вещи жильцов балка -
Савостикова, Сомова, Никитина и Жмуркина, фотоаппараты и кинокамеры и,
самое главное, картонная коробка с "Беломором" и "Шипкой". Ее искали
Маккефри Энн
Посняков Андрей
Влодавец Леонид
Емилина Ника
Акунин Борис
Апраксина Татьяна