руку; лицо его посинело, дыхания не было слышно. Я испугался, не умер ли
он, принес воды и начал брызгать ему в лицо; тогда он малопомалу стал
подавать признаки жизни, пожевал губами, веки его дрогнули. Наконец он
открыл глаза, увидел меня, и лицо его исказилось сверхъестественным ужа-
сом.
рек с бумажным ярлыком, на котором значилась доза. Я поспешно поднес дя-
де лекарство.
Дэви. Я очень больной человек.
частный, и меня, признаться, разбирала жалость, но вместе с тем я был
полон справедливого негодования. Один за другим, я выложил ему все воп-
росы, которым требовал дать объяснение. Зачем он лжет мне на каждом сло-
ве? Отчего боится меня отпустить? Отчего ему так не понравилось мое
предположение, что они с моим отцом близнецы, не оттого ли, что оно вер-
но? Для чего он дал мне деньги, которые, я убежден, никоим образом мне
не принадлежат? И отчего, наконец, он пытался меня прикончить?
чтобы я позволил ему лечь в постель.
ситься. На всякий случай я запер его комнату и спрятал ключ в карман; а
потом, возвратясь на кухню, развел такой жаркий огонь, какого этот очаг
не видывал долгие годы, завернулся в плед, улегся на сундуках и заснул.
ющий ветер, гоня рваные тучи. И все-таки еще не выглянуло солнце и не
погасли последи не звезды, как я сбегал к ручью и окунулся в глубоком
бурливом бочажке. Все тело у меня горело после такого купания; я вновь
сел к пылающему очагу, подбросил в огонь поленьев и принялся основа-
тельно обдумывать свое положение.
я ежесекундно рискую жизнью, что он всеми правдами и неправдами будет
добиваться своей погибели. Но я был молод, полон задора и, как всякий
деревенский юнец, был весьма высокого мнения в собственной смекалке. Я
пришел к его порогу почти совсем нищим, почти ребенком, и чем он встре-
тил меня коварством и жестокостью; так поделом же ему будет, если я под-
чиню его себе и стану помыкать им, как пастух стадом баранов!
видел мысленно, как выведываю один за другим все его секреты и станов-
люсь его господином и повелителем. Болтают, что эссендинский колдун сде-
лал зеркало, в котором всякий может прочесть свою судьбу; верно, не из
раскаленных углей смастерил свое стекло, потому что сколько ни рисова-
лось мне видений и картин, не было среди них ни корабля, ни моряка в
косматой шапке, ни дубинки, предназначенной для глупой моей головы, -
словом, ни малейшего намека на те невзгоды, что готовы были вот-вот об-
рушиться на меня.
выпустил своего узника. Он учтиво наделал мне доброго утра, и я, посмеи-
ваясь свысока, зависимо отвечал ему тем же. Вскоре мы расположились
завтракать, словно ровным счетом ничего не переменилось со вчерашнего
дня.
сказать? - И, не дождавшись внятного ответа, продолжал: - Мне кажется,
пора нам понять друг друга. Вы приняли меня за деревенского простачка,
несмелого и тупого, как чурбан. Я вас - за доброго человека, по крайней
мере человека не хуже других. Видно, мы оба ошиблись. Какие у вас причи-
ны меня бояться, обманывать меня, покушаться на мою жизнь?..
шутку, но при виде моей усмешки переменил тон и обещал, что как только
мы позавтракаем, все мне объяснит. По его лицу я видел, что он еще не
придумал, как мне солгать, хоть и старается изо всех сил, - и, наверно,
сказал бы ему это, но мне помешал стук в дверь.
кой-то подросток в моряцкой робе. Завидев меня, он немедленно принялся
откалывать коленца матросской пляски - я тогда и не слыхивал о такой, а
уж не видывал и подавно, - прищелкивая пальцами и ловко выбивая дробь
ногами. При всем том он весь посинел от холода, и было что-то очень жал-
кое в его лице, какая-то готовность не то рассмеяться, не то заплакать,
которая совсем не вязалась с его лихими ухватками.
светлой луне Весеннею порой.
и делать тебе здесь нечего.
чешь, чтобы мне всыпали? Я принес, мистеру Бэлфуру письмо от старикана
Хози-ози. - Он показал мне письмо и прибавил: - А еще, друг, я помираю с
голоду.
тебя кусок найдется.
кинулся на остатки завтрака, поминутно подмигивая мне и не переставая
гримасничать: видно, в простоте душевной, он воображал, что так и поло-
жено держаться настоящему мужчине. Дядя тем временем пробежал глазами
письмо и погрузился в задумчивость. Внезапно, с необычайной живостью, он
вскочил и потянул меня в дальний конец кухни.
явится надобность что-либо добавить к прежним вашим поручениям, то пос-
ледний случай сегодня, ибо ветер благоприятствует и мы выходим из зали-
ва. Не стану отпираться, мы кое в чем не сошлись с вашим доверенным мис-
тером Ранкилером, каковое обстоятельство, не будучи спешно улажено, мо-
жет привести к некоторому для вас ущербу. Я составил вам счет соот-
ветственно вырученной сумме, с чем и остаюсь, сэр, ваш покорнейший слуга
Элайс Хозисон".
этот Хозисон - капитан торгового брига "Завет" из. Дайсета, и у меня с
ним дела. Нам бы с тобой пойти сейчас с этим мальчонкой: я бы тогда за-
одно повидался с капитаном, в "Боярышнике" или на борту "Завета", если
требуется подписать какие-то бумаги, а оттуда, не теряя даром времени,
мы можем прямо пойти к стряпчему, мистеру Ранкилеру. Мое слово, после
всего что случилось, для тебя теперь мало значит, но Ранкилеру ты пове-
ришь. Он у доброй половины местного дворянства ведет дела, человек ста-
рый, очень уважаемый; да к тому же он знавал твоего деда. Я постоял в
раздумье. Там, куда он меня зовет, много кораблей, а стало быть, много
народу; на людях дядя не отважится применить насилие, да и пока с нами
юнга, опасаться нечего. А уж на месте я, верно, сумею заставить дядю
пойти к стряпчему, даже если сейчас он это предлагает лишь для отвода
глаз. И потом, как знать, не хотелось ли мне в глубине души поближе
взглянуть на море и суда! Не забудьте, что я всю жизнь прожил в горах,
вдали от побережья, и всего два дня назад впервые увидел синюю гладь за-
лива и на нем крохотные, словно игрушечные, кораблики под парусами. Так
или иначе, но я согласился.
ли очаг, заперли дверь и двинулись в путь.
бил нам в лицо. Был июнь месяц, в траве белели маргаритки, деревья стоя-
ли в цвету, а глядя на наши синие ногти и онемевшие запястья, можно было
подумать, что, наступила зима и все вокруг прихвачено декабрьским моро-
зом.
старый пахарь, возвращающийся с работы. За всю дорогу он не проронил ни
слова, и я поневоле разговорился с юнгой. Тот сказал, что зовут его Ран-
сомом, что в море он ходит с девяти лет, а сколько ему сейчас, сказать
не может, потому что сбился со счета. Открыв грудь прямо на ветру, он,
не слушая моих увещаний, что так недолго застудиться насмерть, показал
мне свою татуировку; он сыпал отборной бранью кстати и некстати, но по-
лучалось это неумело, по-мальчишески; он важно перечислял мне свои ге-
ройские подвиги: тайные кражи, поклепы и даже убийства, - но с такими
невероятными подробностями, с таким пустым и беспомощным бахвальством,
что поверить было никак нельзя, а не пожалеть его невозможно.
Пехов Алексей
Конюшевский Владислав
Гуль Роман Борисович
Роллинс Джеймс
Контровский Владимир
Самойлова Елена