Чтение 6–й страницы книги ~Бессоница~

Ральф возражал, но не знал, как сказать об этом.

— Ты бледен, вспотел, к тому же соришь на улице.

Ральф удивленно взглянул на женщину.

— Что-то выпало из твоей газеты. Кажется, это рекламный проспект. — Неужели?

— Тебе и самому это отлично известно. Подожди меня секунду.

Легко встав, она пересекла тротуар, наклонилась (хотя бедра у нее были широковаты, ноги Луизы показались Ральфу все еще необычайно стройными для женщины шестидесяти восьми лет) и подняла проспект, затем вернулась и села рядом.

— Вот так, — сказала она удовлетворенно. — Теперь ты больше не соришь.

Ральф невольно улыбнулся:

— Благодарю.

— Не стоит. Пожалуй, сегодня можно себе позволить гамбургер и диетическую колу. Я стала слишком толстой после смерти мистера Чесса. — Ты вовсе не толстая, Луиза.

— Спасибо, Ральф, ты настоящий джентльмен, только не увиливай. У тебя закружилась голова? Да ты чуть сознание не потерял!

— Просто мне надо было перевести дух, — натянуто улыбнулся Ральф, поворачиваясь к стайке ребят, играющих в бейсбол в парке. Дети играли, забыв обо всем на свете. Ральф позавидовал совершенству их дыхательной системы.

— Надо же, переводил дух.

— Именно так.

— Просто переводил дыхание.

— Луиза, ты словно заезженная пластинка.

— Ну что ж, заезженная пластинка поведает тебе кое-что, хорошо?

Ты, должно быть, псих, если взбирался на холм в такую жару. Если тебе так хочется гулять, то почему бы не совершить прогулку к аэропорту, как раньше?

— Потому что это напоминает мне о Кэролайн, — ответил он, недовольный своим натянутым, почти грубым тоном, но будучи не в силах смягчить сказанное.

— О черт, — пробормотала Луиза, легко коснувшись его руки. — Прости. — Ничего, все хорошо.

— Нет, не хорошо. И мне следовало бы подумать, прежде чем открыть рот.

Тебе уже не двадцать лет, Ральф. И даже не сорок. Я не хочу сказать, что ты в плохой форме — любой подтвердит, что для своих лет ты отлично сохранился, — но тебе следует поберечь себя. Думаю, Кэролайн согласилась бы со мной. — Знаю, — ответил он, — но я на самом деле…

«… Чувствую себя хорошо», — хотел сказать Ральф, но, отведя взгляд от своих рук, снова посмотрел в ее темные глаза, и то, что он увидел в них, не позволило ему окончить фразу. В ее глазах сквозила откровенная печаль… Или это было одиночество? Возможно, и то, и другое. В любом случае, в ее глазах он увидел не только это. Еще он увидел самого себя. "Ты поступаешь глупо, — говорил взгляд темных глаз.

— Возможно, мы оба глупы. Тебе семьдесят, к тому же ты вдовец, Ральф. А мне шестьдесят восемь, и я тоже вдова.

Сколько еще нам сидеть вдвоем на твоей веранде по вечерам в обществе Билла Мак-Говерна? Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба слишком стары, чтобы встречаться под бдительным оком дуэньи".

— Ральф? — вдруг обеспокоенно окликнула его Луиза. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. — Ральф снова рассматривал свои ладони. — Все нормально.

— У тебя было такое выражение лица, словно… Ну, я не знаю.

Ральф подумал, уж не спятил ли он от напряженной ходьбы в такую жару.

В конце концов, ведь это была всего лишь Луиза, которую Мак-Говерн всегда называл (иронично приподнимая левую бровь) «наша Луиза». Конечно, она до сих пор отлично выглядит — стройные ноги, красивая грудь, замечательные глаза — и, возможно, он не отказался бы лечь с ней в постель, да и она, может быть, тоже была не прочь. Ну и что из этого? Если бы она увидела использованный билет в кино, захотела ли бы она узнать, какой именно фильм он смотрел, все более отдаляясь от нее?

Ральф сомневался в этом. У Луизы прекрасные глаза, и его взгляд частенько останавливался на вырезе ее блузки, когда они втроем коротали вечера на веранде его дома, наслаждаясь чаем со льдом и приятной прохладой, но он считал, что маленькая головка может навлечь неприятности на большую даже в семьдесят. Старость никогда не служила оправданием беспечности. Ральф поднялся, сознавая, как Луиза смотрит на него, и, усилием воли заставил себя не пошатнуться.

— Благодарю за заботу, — сказал он. — Не хочешь ли пройтись немного со старым приятелем?

— Спасибо, но я собралась в центр. В «Швейном колесе» появилась замечательная розовая шерсть, а я уже давно мечтаю связать шаль.

Скоро придет мой автобус.

Ральф улыбнулся. Он снова посмотрел на играющих ребят, и в этот момент парнишка с экстравагантным огненно-красным хохолком ринулся вперед… Но с громким стуком врезался в одного из игроков обороны кетчера <Кетчер: от англ. catcher — игрок, отбивающий мячи в бейсболе.>. Ральф моргнул, предвидя появление машины скорой помощи с включенной сиреной и мигалкой, но мальчишка с морковным ежиком, смеясь, подхватился на ноги. Он перебросился парой фраз с нападающим, и игра возобновилась.

— Тебе хотелось бы снова стать молодым, Ральф? — спросила Луиза.

— Иногда, — ответил он. — Но чаще всего это кажется мне непосильным.

Приходи вечером, Луиза, — поболтаем немножко.

— Приду, — кивнула женщина, и Ральф зашагал по Гаррис-авеню, ощущая на себе тяжесть взгляда ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясь держаться прямо. Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогда раньше он не чувствовал такой усталости.

ГЛАВА II

1

Через час после разговора с Луизой Ральф договорился о визите к доктору Литчфилду. Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила, что может записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника, если его устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив трубку, он прошел в гостиную, уселся в кресло у окна, из которого открывался вид на Гаррисавеню, и подумал о том, как поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с помощью тиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники расслабления. Он вспомнил выражение, замеченное им в глазах Литчфилда, когда диагноз подтвердился… Выражение вины и тревоги.

Из «Красного яблока» вылетела стайка ребятишек, «экипированная» горстями конфет и пакетиками чипсов. Дети спешили в школу. Наблюдая, как они, оседлав велосипеды, исчезают в одиннадцатичасовом зное, Ральф подумал, как и всегда при воспоминании о взгляде доктора Литчфилда, что это не настоящее воспоминание.

«Дело в том, приятель, что ты хотел бы, чтобы Литчфилд выглядел встревоженным… Но, что еще хуже, тебе хотелось бы видеть его виноватым».

Вполне возможно, что это так, вполне может быть, что Карл Литчфилд первосортный мужик и доктор-чудотворец, но все же получасом позже Ральф снова звонил в приемную доктора Литчфилда. Он объяснил девушке с сексуальным голосом, что, перелистав свой календарь, понял, что не сможет прийти во вторник в десять утра, так как у него уже назначена встреча на этот день, а он об этом совершенно забыл.

— Память стала подводить. — Ральф виновато кашлянул.

Регистратор предложила записаться на два часа в следующую среду.

Ральф обещал позвонить позже.

«Какой же ты лгунишка, — корил он себя, положив трубку и снова устраиваясь в кресле. — Ведь ты не собираешься обращаться к нему».

Именно такое решение Ральф и принял. Конечно, доктор Литчфилд не потеряет из-за этого сон; скорее всего, он вообще не помнит Ральфа одним старым чудаком меньше, вот и все.

«Хорошо, но что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?»

— Полчаса сидеть неподвижно, слушая классическую музыку, — ответил он вслух. — Надо только купить подгузники для естественных позывов природы. Рассмеявшись, Ральф неприятно удивился. В своем смехе он уловил истерические нотки, так не понравившиеся ему, — если уж говорить честно, это было ужасно. Потребовалось время, прежде чем он смог успокоиться. Ральф намеревался последовать совету Гамильтона Дейвенпорта (слава Богу, пока он вполне может обходиться без подгузников), как ранее он уже перепробовал многие методы добросердечных знакомых. Он вспомнил о своем первом bona fide <Добросовестный, настоящий (лат.)> народном методе ( a-." улыбнулся.

Это было идеей Мак-Говерна. Однажды вечером тот сидел на веранде и, увидев Ральфа, возвращавшегося из «Красного яблока» со спагетти и соусом, многозначительно взглянул на соседа, поцокал языком и скорбно покачал головой.

— И что это значит? — поинтересовался Ральф, усаживаясь рядом. На улице маленькая девочка в джинсах и широкой, не по размеру белой футболке прыгала через скакалку, напевая что-то в сгущающихся сумерках. — Это значит, что ты выглядишь загнанным, тощим и увечным, — отчеканил Мак-Говерн. Большим пальцем он сдвинул панаму на затылок и еще пристальнее взглянул в глаза Ральфа. — Ты по-прежнему плохо спишь? — Помолчав несколько секунд, Мак-Говерн снова заговорил, и теперь голос его звучал с абсолютной — почти апокалипсической — убежденностью. — Виски — вот ответ, — провозгласил он.

— Прости, я не совсем понимаю…

— Ответ на твою бессонницу, Ральф. Я не утверждаю, что ты должен купаться в нем — такой необходимости нет. Просто смешай столовую ложку меда с половиной рюмки виски и выпей за пятнадцать — двадцать минут перед сном. — Ты думаешь? — с надеждой спросил Ральф.

— Лично мне это помогло. После сорока у меня возникли большие проблемы со сном. Оглядываясь сейчас назад, я думаю, что это был кризис переломного момента — полгода бессонницы и год депрессии на мою лысую голову.

Хотя во всех прочитанных Ральфом книгах утверждалось, что спиртное, несмотря на его ложную популярность, отнюдь не панацея от бессонницы — иногда проблема даже обостряется, — Ральф все равно попробовал.

Он никогда не был любителем спиртного, поэтому половину рюмки, рекомендованную Мак-Говерном, уменьшил до четверти, но спустя неделю без ощутимых результатов от четверти перешел к целой рюмке… А затем и к двум.

И когда как-то утром Ральф проснулся в четыре двадцать две утра с головной болью и неприятным привкусом виски во рту, он понял, что впервые за последние пятнадцать лет страдает похмельем.

— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такое дерьмо, — объявил он пустой комнате, и это стало концом великого эксперимента с виски.

2

«Ладно, — подумал Ральф, глядя на беспорядочный поток посетителей, входящих и выходящих из „Красного яблока“. — Ситуация такова: Мак-Говерн утверждает, что выглядишь ты дерьмово, а этим утром вообще чуть не грохнулся в обморок к стопам Луизы Чесс, и после всего этого ты все-таки отменяешь визит к старому семейному врачу. И что дальше? Пустишь все на самотек? Примешь ситуацию, и пусть все идет как идет?»

В этой идее был некий восточный шарм — судьба, карма и все такое прочее, — но ему требовалось нечто большее, чем очарование, чтобы переносить долгие часы раннего утра. В книгах говорилось, что массе людей вполне хватает трех-четырех часов сна. Некоторые даже удовлетворяются двумя часами. Таковых было незначительное меньшинство, но ведь они существовали. Ральф Робертс, однако, не входил в число этих счастливчиков. Ральфа не особенно интересовало, как он выглядит, — его дни кумира вечеринок остались давно позади, — но его беспокоило собственное самочувствие, ведь он не просто плохо себя чувствовал; ему было ужасно плохо. Бессонница начала проникать во все аспекты его жизни, как запах жареного лука проникает во все закоулки старого дома. Все вокруг стало утрачивать краски; мир приобрел нудную зернистость серых газетных фотографий.

Простейшие проблемы — подогреть ужин или перехватить сэндвич в «Красном яблоке» и отправиться на площадку для пикников к взлетной полосе N3, например, — стали неимоверно трудными, почти неразрешимыми. Последние пару недель он все чаще приходил из видеосалона с пустыми руками, не потому что там нечего было посмотреть, наоборот, выбор был слишком велик, просто он никак не мог решить, хочется ли ему посмотреть фильм про Грязного Гарри, или комедию Билли Кристэла, или какую-то версию «Звездных войн» прошлых лет. После пары таких неудачных походов он повалился в это самое кресло, плача от разочарования… И, возможно, страха.

Эта ужасная бесчувственность и коррозия способности принимать решения оказались не единственными проблемами, ассоциировавшимися с бессонницей; его память на события, происшедшие совсем недавно, тоже стала сдавать. У Ральфа вошло в привычку ходить в кино раз, а то и два в неделю с тех пор, как он вышел на пенсию, оставив типографию, в которой завершил свою трудовую жизнь в качестве бухгалтера-ревизора. В кино он бывал вместе с Кэролайн, пока она не стала настолько больна, что уже не могла никуда выходить. После ее смерти он посещал кинотеатр один, исключая пару, когда его сопровождала Элен Дипно, а Эд оставался дома с ребенком (сам Эд почти никогда не бывал в кино, утверждая, что у него от этого болит голова). Ральф так часто звонил в кинотеатр справиться о начале сеансов, что помнил номер телефона наизусть.

Однако по мере того, как лето шло на убыль, ему все чаще приходилось заглядывать в справочник — он сомневался в правильности последних цифр номера: то ли 1317, то ли 1713.

— 1713, — произнес он в пустоту комнаты. — Я знаю это наверняка. — Но знал ли он это? На самом деле?

«Позвони Литчфилду. Давай, Ральфа — перестань собирать обломки. Сделай же нечто конструктивное, И если тебе так неприятен Литчфилд, позвони кому-нибудь еще. В телефонном справочнике полно адресов врачей».

Да, возможно, но в семьдесят лет поздно выбирать врача наугад. А Литчфилду он звонить не собирался. Точка.

"Ладно, и что потом, старый, упрямый козел?

Еще какие-нибудь народные средства? Надеюсь, нет, иначе вскоре в твоем арсенале колдовских средств останутся только сушеные ящерицы и жабьи лапки".

Пришедший ответ был подобен прохладному бризу в душный день… Ответ оказался до абсурдности прост. Все его книжные изыскания в это лето были направлены, скорее, на выяснение причин проблемы, а не на ее решение. Когда же требовался ответ, он пока полагался на знахарские советы своих знакомых (например, виски с медом), даже если книжная мудрость уверяла, что это не поможет. Хотя книги и предлагали вполне надежные методы борьбы с бессонницей, единственное, что Ральф действительно опробовал, было самым простым: пораньше ложиться спать. Однако это не помогло — он ворочался без сна почти до полуночи, затем засыпал, чтобы проснуться в необычный для себя час, — а что, если другие средства вполне в состоянии помочь?

В любом случае, попробовать стоило.