прикажешь понимать?
мистера Денкера. А учеба побоку. Придется сократить ваши свидания... во
всяком случае, пока не подтянешься.
глазах сына холодную ярость. В следующую секунду взгляд уже был
нормальный, открытый, ну разве что чуть-чуть несчастный. Не иначе -
показалось. Чтобы Тодд разозлился на отца - такого не бывало. Они ведь
друзья. Никаких секретов друг от друга. Что Дик Боуден изредка изменяет
жене со своей секретаршей - это не в счет, не рассказывать же о таких
вещах, в самом деле, подростку сыну... тем более что это ни в коей мере не
отражается на семье. Да, его отношения с сыном были, можно сказать,
образцовыми, еще бы не образцовыми, когда окружающий мир словно с катушек
сорвался - старшеклассники балуются героином, а ровесники Тодда попадают в
вендиспансер.
виноват я. Он же без меня совсем пропадет. А я подтянусь, правда. Эта
алгебра... я просто сразу не врубился. А потом мы с Беном Тримейном
позанимались, и я начал соображать. Честное слово.
И его слова, что нельзя наказывать старика... с этим трудно не
согласиться. Бедняга так ждет его всегда.
Он многим поставил пары. И даже три или четыре кола.
Отцовский взгляд словно бы подсказывал Тодду правильный ход мыслей. - Буду
заниматься как бобик, вот увидишь.
ясно? Я думаю о твоем будущем, а о нем, между прочим, надо думать уже
сейчас. Уж я-то знаю.
я-то знаю".
говори, а таких, как Тодд, еще поискать. И с чего это я взял, что он на
меня разозлился, подумал Боуден-старший. Мне ли не знать своего сына. Да я
читаю его мысли, как свои собственные. У нас с ним полный контакт.
погрузился в работу.
Дюссандеру большой сверток.
удовольствия. Он осторожно держал его на весу, точно боясь, что вот сейчас
пакет взорвется. На улице шел дождь, и Тодду пришлось спрятать подарок под
плащ. Зря, что ли, он заворачивал его в яркую оберточную бумагу и
перевязывал цветной лентой.
кухню.
столько лет это не вошло у вас в привычку?
ленту. Подарок был завернут так, как может завернуть только мальчишка, у
которого в уме вещи поважнее - посмотреть футбол или погонять во дворе
шайбу. Бумага тут и там порвана, все сикось-накось, скотч налеплен где
попало. Вот что выходит, когда за женское дело берутся нетерпеливые руки
подростка. Но Дюссандер, к собственному своему удивлению, был все же
тронут. Позже, когда прошел первый шок от увиденного, он подумал: "А ведь
я мог бы и догадаться".
наклейку: "ПИТЕР". МАГАЗИН МОДНОЙ ОДЕЖДЫ, С 1951 ГОДА К ВАШИМ УСЛУГАМ!
Умру, а не надену.
спросил Тодд. - Старым человеком, далеким от политики. Так, кажется, вы
говорили? Кстати, я всю осень откладывал деньги на это дело. Восемьдесят
долларов, между прочим, вместе с сапогами. Если не ошибаюсь, в сорок
четвертом вы все это носили. И с удовольствием.
шелохнувшись, глаза блестели.
рабски, с мольбой.
блеск. Ему нравилось, когда Дюссандер молил о пощаде. Вот так же, наверно,
когда-то молили о пощаде его самого. В Патэне.
тапочках. Впалая грудь, небольшой животик. Костлявые стариковские руки.
Ничего, подумал Тодд, в форме все будет иначе.
кривовато, но зато эмблема - мертвая голова - безусловно смотрелась. Во
всем облике Дюссандера появилось этакое мрачное достоинство... по крайней
мере в глазах мальчика. Впервые он выглядел так, как, по мнению Тодда он
должен был выглядеть. Да, постаревший. Да, потрепанный жизнью. Но снова в
форме. Не старпер, коротающий свой век перед "ящиком", обросшим пылью, с
допотопными рожками, обмотанными фольгой, - нет, настоящий Курт Дюссандер.
Упырь из Патэна.
пожалуй, не сразу осознанное облегчение. Он презирал себя за эту слабость,
которая только подтверждала, что мальчик сумел прибрать его к рукам. Он
был пленником Тодда, и с каждым разом, когда он смирялся с очередным
унижением, с каждым разом, когда он испытывал это чувство облегчения,
мальчишка забирал над ним все большую власть. Но факт оставался фактом:
его чуть-чуть отпустило. Подумаешь: сукно, пуговицы, кнопки... и жалкая, к
тому же, имитация. Брюки почему-то на молнии, а не на пуговицах. Не те
знаки различия, покрой скверный, сапоги из дешевого кожзаменителя. Словом,
театр. Как говорится, с него не убудет. Тем более что...
этаким ухарским углом, как делали его обер-лейтенанты, - кстати, при всех
своих погрешностях форма была оберлейтенантская.
словно десятилетия, прошедшие со времен войны, были им отброшены вместе с
домашним халатом.
действительно страшно. Он почувствовал себя... нет, не искусным
чернокнижником, а скорее неопытным учеником, сумевшим вдохнуть жизнь в
обыкновенную метлу, но не знающим, как теперь ее укротить. Исчез старик,
влачивший жалкое существование. Воскрес Курт Дюссандер.
четырех месяцев унижений - Дюссандер четко выполнил команду. Он услышал,
как снова щелкнули каблуки. Прямо перед ним оказалась грязная засаленная
плита, но он не видел плиты, он видел пыльный плац военной академии, где
он осваивал солдатское ремесло.
ходу получил поддых костяшкой стека... плюс десяток нарядов вне очереди.
Он мысленно улыбнулся. Мальчишка, видать, не знает всех тонкостей. Слава
богу.