— Что будем делать с окнами? Старую леди, может быть, действительно укусил бешеный клоп, но она права насчет того, что ночью кто-то может вломиться.
— А вдруг туман к тому времени разойдется? — предположила какая-то женщина.
— Вряд ли, — сказал мужчина.
— Есть какие-нибудь идеи? — спросил я у Бада и Олли.
— Минутку, — вымолвил мужчина, стоявший рядом с Хатленом. — Я — Ден Миллер из Линна, штат Массачусетс. Вы меня не знаете — не было повода познакомиться. Мой дом на озере Хайтлэнд, и я купил его только в этом году. Содрали с меня черт знает сколько, но я просто должен был его купить. — Он рассмеялся. — Я вот о чем хотел сказать. Там, в углу, я видел целую гору мешков с удобрениями и подкормкой для газонов. Фунтов по двадцать пять каждый. Мы можем сложить из них баррикаду. Оставим амбразуры, чтобы смотреть…
Люди начали возбужденно обсуждать предложение. Я едва сдержался, чтобы не высказать то, что вертелось у меня на языке. Миллер был прав. Можно сложить эти мешки у витрин — это никому не повредит и, возможно, даже будет какая-то польза. Но мои мысли все время возвращались к воспоминанию о том, с какой легкостью щупальце разделалось с упаковкой концентрата для собак….
Все начали расходиться, намереваясь приняться за дело, и Миллер закричал:
— Стойте! Стойте! Пока мы все здесь, давайте попробуем решить остальные вопросы!
Люди вернулись, и человек пятьдесят-шестьдесят собралось в углу между охладителем, дверью в складское помещение и мясным прилавком. Билли просочился сквозь толпу и протянул мне плитку шоколада.
— Хочешь, папа?
— Спасибо. — Я откусил кусочек.
— Может быть, это глупый вопрос, — продолжил Миллер, — но нужно все выяснить до конца. У кого-нибудь есть оружие?
Все замолчали, поглядывая друг на друга и пожимая плечами. Седой старик, представившийся Эмброузом Корнеллом, сказал, что у него в багажнике машины есть охотничье ружье.
— Если хотите, я попробую его достать.
— Сейчас, я думаю, — сказал Олли, — это не лучшая идея, мистер Корнелл.
— Подождите минуту, — произнесла женщина в красной кофточке и зеленых брюках. У нее были светлые, песочного цвета волосы и спортивная фигурка. Короче, очень привлекательная молодая леди. Она расстегнула сумочку и достала оттуда средних размеров револьвер. Толпа издала глухой возглас удивления, словно на их глазах фокусник проделал какой-то особенно эффектный трюк. Женщина, и так уже пунцовая, покраснела еще сильнее. Она покопалась в сумочке и извлекла оттуда коробку патронов.
— Аманда Дамфрис, — представилась она Миллеру. — Этот пистолет… Это идея мужа. Он считал, что мне обязательно нужно оружие для самозащиты. Я ношу его уже два года незаряженным…
— Ваш муж здесь, мадам?
— Нет, он в Нью-Йорке. Он часто ездит туда по делам и поэтому хотел, чтобы у меня было оружие.
— Что ж, — сказал Миллер, — если вы умеете им пользоваться, то пусть оно лучше останется у вас.
— Я стреляла всего один раз в жизни, в тире…
Миллер взял у нее револьвер и, осмотрев, отщелкнул барабан. Проверил, действительно, ли он не заряжен.
— О'кей, — сказал он. — У нас есть оружие… Кто хорошо стреляет?
Все промолчали. Потом Олли неохотно сказал:
— Я довольно часто тренируюсь. У меня дома «Кольт» сорок пятого колибра и «Лама» двадцать пятого.
— Ты? — удивился Браун. — Ха! Ты к вечеру так налижешься, что и видеть-то ничего не будешь.
— Почему бы тебе не заткнуться и не заняться своими списками? — предложил Олли внятно и отчетливо.
— Это, может быть, тоже покажется вам глупым, — продолжал Миллер, повернувшись к Брауну с его записями и Олли с пивом, — но нет ли здесь чего-нибудь вроде огнемета?
— У-у-у, дьявол! — вырвалось у Бадди Иглтона, и он тут же покраснел, как до него Аманда Дамфис.
— Что такое? — спросил Майк Хатлен.
— М-м-м… До прошлой недели у нас был целый ящик таких маленьких паяльных ламп. Из тех, что обычно используют дома, чтобы запаять протекающую трубу, или глушитель у автомашины, или что-нибудь в таком духе… Вы помните их, мистер Браун?
Тот мрачно кивнул.
— Распроданы? — спросил Миллер.
— Нет, они совсем не пошли. Мы продали всего три или четыре штуки и отослали остальные обратно. Вот зараза! Виноват… Жаль… — Покраснев так, что щеки его стали чуть ли не фиолетовыми, Бадди Иглтон снова смешался с толпой.
У нас, конечно, были спички, соль (кто-то смутно припоминал, что он когда-то слышал, что всяких кровососов и прочую нечисть вроде бы нужно посыпать солью), различные щетки и швабры с длинными ручками. Многие все еще бодрились, но я поймал взгляд Олли и заметил в нем спокойную безнадежность, которая хуже страха. И он, и я видели эти щупальца. И мысль о том, что мы будем бросать в них соль или отбиваться от них швабрами, казалась даже забавной, но забавной, как страшная карикатура.
— Майк, — сказал Миллер, — почему бы тебе не возглавить это маленькое мероприятие — укладывать мешки? Я хочу еще переговорить с Олли и Дэйвом.
— С удовольствием. — Хатлен хлопнул Дена Миллера по плечу. — Кто-то должен был взять на себя командование, и у тебя это получилось отлично. Добро пожаловать в наш город.
— Означает ли это, что я получу скидку с налогов? — попытался пошутить Миллер. Внешне он напоминал петуха: маленький, подвижный, с редеющей рыжей шевелюрой. Вообще Миллер был из тех, кто не может не понравиться при первом знакомстве и так же легко может разонравиться, когда пообщаешься с ним некоторое время. Из тех, кто знает, как делать абсолютно все лучше вас.
Доев шоколад, я взял банку пива, чтобы запить сладкое.
— Вот что я думаю, — сказал Миллер. — Надо отрядить с полдюжины человек обматывать швабры тряпками и обвязывать веревками. Потом надо будет приготовить несколько этих канистр с жидкой растопкой для угля. Если срезать с них крышки, можно очень быстро сделать факелы.
Я кивнул. Идея была хорошей. Хотя наверняка недостаточно хорошей в глазах тех, кто видел, как щупальца утащили Норма. Но в любом случае факелы лучше, чем соль.
— По крайней мере, им будет чем себя занять, — тихо сказал Олли.
Губы Миллера сжались.
— Дела настолько плохи?
— Вот именно, — подтвердил Олли.
К половине пятого мешки с удобрениями и подкормкой закрывали все окна, за исключением небольших проемов для наблюдения. У каждого из них сидел дежурный со вскрытой банкой угольной растопки и горкой самодельных факелов. Всего сделали пять проемов, и Ден Миллер организовал смену дежурств. К этому времени я уже сидел на мешке у одного из проемов, Билли примостился рядом, и мы всматривались в туман.
Сразу за окном стояла красная скамейка, где люди иногда поджидали друг друга, поставив рядом сумки с покупками. Дальше начиналась автостоянка. Плотный тяжелый туман медленно перемещался. Один вид его заставлял чувствовать себя безвольным и проигравшим.
— Папа, ты знаешь, что происходит? — спросил Билли.
— Нет, малыш, — ответил я.
Он замолчал, разглядывая свои руки, лежащие на коленях.
— А почему нас никто не спасает? — спросил он наконец. — Полиция, ФБР или еще кто-нибудь?
— Я не знаю.
— А ты думаешь, с мамой все в порядке?
— Билли, я просто не знаю, — ответил я и обнял его за плечи.
— Я очень хочу к маме… — прошептал Билли, борясь со слезами. — Я больше не буду плохо себя вести.
— Билли… — сказал я и остановился, ощутив в горле солоноватый привкус и едва сдерживая дрожь в голосе.
— Это когда-нибудь кончится, папа? Кончится?
— Не знаю, — ответил я, и он уткнулся лицом в мое плечо. Я положил руку ему на затылок и почему-то вспомнил вечер того дня, когда мы со Стефф обручились. Я смотрел, как она снимает простое коричневое платье, в которое она переоделась после церемонии. На бедре у нее был большой фиолетовый синяк, оттого что за день до венчания она ударилась о полуоткрытую дверь. Помню, я смотрел на этот синяк, думая: «Когда она наставила себе этот синяк, она была еще Стефени Степанек», и испытывал что-то вроде удивления. Потом мы лежали рядом, а за окном сыпал с тускло-серого декабрьского неба снег.
Билли заплакал.
— Тш-ш-ш, Билли, тш-ш-ш, — говорил я ему, чуть покачивая голову, но Билли продолжал плакать. Такой плач успокаивают только матери.
В «Федерал Фукс» наступила преждевременная ночь, и Бад Браун раздал штук двадцать фонариков — все, что были в запасе. Нортон от лица своей группы громко потребовал выделить для них фонари и получил два. Пятна света запрыгали по проходам, словно беспокойные призраки.
Прижимая к себе Билли, я продолжал смотреть в проем между мешками. Молочный полупрозрачный свет снаружи почти не изменился. Стало темно, оттого что мы заложили витрины мешками. Несколько раз мне казалось, будто я что-то вижу, но скоре всего мне это просто казалось.
Билли снова увидел миссис Терман и, обрадовавшись, побежал к ней, хотя она и не приходила посидеть с ним целое лето. Ей тоже выделили фонарик, и она позволила поиграть с ним Билли. Скоро Билли уже выписывал свое имя лучом на чистых стеклянных панелях шкафов с замороженными продуктами. Оба они, похоже, были одинаково рады видеть друг друга и через какое-то время вдвоем подошли ко мне. На груди у Хэтти Терман, высокой, худощавой женщины с красивыми рыжими волосами, в которых только-только начала появляться седина, висели на цепочке с орнаментом очки — такие очки, как я понимаю, с полным правом могут носить лишь женщины средних лет.
— Стефани здесь, Дэвид? — спросила она.
— Нет. Дома.
Она кивнула.
— Алан тоже. Долго тебе еще дежурить?
— До шести.
— Что-нибудь видел?
— Нет. Только туман.
— Если хочешь, я побуду с Билли до шести.
— Ты хочешь, Билли?
— Да. Можно? — ответил он, медленно выводя фонариком дугу над головой и глядя на игру света на потолке.
— Господь сохранит твою Стефани и моего Алана, — сказала миссис Терман и увела Билли за руку. Она сказала это с искренней убежденностью, но в глазах ее не было уверенности.
Около пяти тридцати в дальнем конце магазина послышались громкие спорящие голоса. Кто-то над чем-то рассмеялся, и кто-то — я думаю, это был Бадди Иглтон — выкрикнул:
— Вы все сумасшедшие, если туда собираетесь.
Несколько лучей света сошлись в центре группы спорящих, потом двинулись вместе с ними к выходу. Резкий издевательский смех миссис Кармоди, напоминающий неприятный звук, раздающийся, когда ведешь пальцем по грифельной доске, расколол тишину. А над гомоном голосов послышался адвокатский тенор Нортона:
— Позвольте пройти! Позвольте нам пройти!
Мужчина, дежуривший у соседнего со мной проема, оставил свой пост и пошел посмотреть, из-за чего крики. Я решил остаться на месте: люди все равно двигались в мою сторону.
— Пожалуйста, — говорил Майк Хатлен, — давайте все обговорим.
— Нам не о чем разговаривать, — заявил Нортон. Из темноты выплыло его лицо, решительное, но изможденное и несчастное. В руках он держал один из выделенных «Обществу» фонариков. Закрученные пучки волос все еще торчали у него за ушами, как украшение рогоносца. Нортон вел за собой маленькую группку людей — пять человек из тех девяти или десяти, что были с ним вначале.
— Мы идем на улицу, — объявил он.
— Что за сумасшествие? — спросил Миллер. — Майк прав. Мы ведь можем все обсудить. Мистер Маквей жарит кур на газовом гриле, и мы можем сесть спокойно, поесть и…
Он оказался на пути Нортона, и тот оттолкнул его. Миллеру это не понавилось. Лицо его налилось краской.
— Можете делать что хотите, — заявил он. — Но вы ведете этих людей на смерть.
Ровным тоном, свидетельствующим о непреклонной решимости или о непробиваемом заблуждении, Нортон сказал:
— Мы пришлем вам помощь.
Один из сторонников Нортона пробормотал что-то в его поддержку, но другой в этот момент потихоньку скользнул в сторону. Теперь с Нортоном осталось четверо. Может быть, это не так уж и плохо: даже самому Христу удалось найти только двенадцать.
— Послушайте, — сказал Майк Хатлен. — Мистер Нортон… Брент, останьтесь по крайней мере поесть. Горячее вам не помешает.
— Чтобы дать вам шанс продолжить ваши уговоры? Я слишком много времени провел на судебных заседаниях, чтобы попасться на эту удочку. Вы уже одурачили с полдюжины моих людей.
— Ваших людей? — Хатлен почти простонал. — Ваших людей? Боже праведный, что это за разговоры? Они просто люди, и все. Это не игра и тем более не судебное заседание. Там, снаружи, бродят какие-то твари, другого слова и не подберешь, так какой же смысл рисковать своей жизнью?
— Твари, говорите? — сказал Нортон с усмешкой. — Где? Ваши люди уже часа два дежурят у проемов. Кто-нибудь хоть что-нибудь видел?
— Но там, позади магазина…
— Нет, нет, и нет, — сказал Нортон, качая головой. — Это мы уже обсуждали не один раз. Мы уходим…
— Нет, — прошептал кто-то, и этот звук разнесся вдруг, отражаясь эхом, словно шорох листьев в полумраке октябрьского вечера. — Нет-нет-нет…
— Вы попытаетесь удержать нас силой? — пронзительным голосом спросила престарелая леди в бифокальных очках, одна из «людей Нортона», если воспользоваться его же термином. — Вы хотите задержать нас?
Мягкое бормотание протестующих голосов стихло.
— Нет, — ответил Майк. — Я не думаю, что кто-то будет вас задерживать.
Тут я наклонился, зашептал на ухо Билли, и он посмотрел на меня вопросительно и удивленно.
— Прямо сейчас беги, — сказал я. — Быстренько.
Нортон пригладил волосы расчитанным жестом бродвейского актера. Мне он нравился гораздо больше, когда беспомощно дергал стартер бензопилы, сокрушаясь и думая, что его никто не видит. Я не мог сказать тогда и сейчас не знаю, верил ли он в то, что делает, или нет. Глубоко внутри, я думаю, он знал, что должно случиться. Я думаю, что та логика, которой он молился всю жизнь, в конце концов обернулась против него, как взбесившийся и озверевший некогда дрессированный тигр.
Он беспокойно огляделся вокруг, словно желал сказать что-нибудь еще, потом повел четверку своих сторонников мимо одной из касс. Кроме старушки, с ним были пухлый парень лет двадцати, молодая девушка и мужчина в джинсах и сдвинутой на затылок шапочке для гольфа.
Взгляд Нортона встретился с моим, глаза его чуть расширились, потом ушли в сторону.
— Брент, подожди минуту, — сказал я.
— Я не хочу больше ничего обсуждать. Тем более с тобой.
— Я знаю, но хочу попросить об одном… — Я обернулся и увидел, что Билли бежит к кассам.
— Что это? — спросил Нортон подозрительно, когда Билли вручил мне целофановый пакет.
— Бельевая веревка, — ответил я, смутно понимая, что сейчас все в супермаркете смотрят на нас, собравшись по другую сторону от линии касс. — Тут ее довольно много. Триста футов.
— И что?
— Я подумал, может быть, ты привяжешь один конец за пояс перед тем, как выйти. Когда веревка натянется, привяжи ее к чему-нибудь. Например, к дверце машины.
— Боже, зачем?
— Я буду знать, что вы прошли по крайней мере триста футов.
Что-то мелькнуло в его глазах, но только на мгновение.
— Нет, — сказал он.
Я пожал плечами.
— О'кей. В любом случае, удачи.
Мужчина в кепочке для гольфа неожиданно сказал:
— Я сделаю это, мистер. Почему бы нет…
Нортон обернулся к нему, словно собирался что-то сказать резкое, но мужчина посмотрел на него пристально и спокойно. Он решил, и у него не было никаких сомнений. Нортон тоже понял это и промолчал.
— Спасибо, — сказал я, разрезая упаковку своим карманным ножом, и веревка вывалилась гармошкой жестких колец. Я вытащил один конец и обвязал пояс «Чемпиона по гольфу» свободной петлей с простым узлом. Он тут же развязал веревку и быстро затянул туже на добротный морской узел. В зале магазина стояла полнейшая тишина. Нортон в нерешительности переминался с ноги на ногу.
— Дать нож? — спросил я мужчину.
— У меня есть, — он взглянул на меня. — Ты, главное, следи за веревкой. Если она запутается, я ее обрежу.
— Мы все готовы? — Спросил Нортон слишком громким голосом. Пухлый парень подскочил, будто его толкнули.
Не получив ответа, Нортон двинулся к выходу.
— Брент, — сказал я, протягивая руку. — Удачи.
Он посмотрел на мою руку с сомнением.
— Мы пришлем вам помощь, — сказал он наконец и толкнул дверь с надписью «Выход».
Я снова почувствовал тот едкий запах. «Его люди» последовали за Нортоном. Майк Хатлен подошел и остановился в медленно движущемся молочном тумане. Нортон сказал что-то, что я вполне мог бы расслышать на таком расстоянии, но туман, казалось, гасил все звуки. Кроме двух-трех слогов, словно доносящихся из работающего вдалеке радиоприемника, я не расслышал ничего. Потом они начали удаляться.
Хатлен придерживал открытую дверь. Я стравливал веревку и старался, чтобы она свободно провисала, помня об обещании перерезать ее, если она застрянет. Снаружи все еще не доносилось ни звука. Билли стоял рядом, и я почувствовал, как он дрожит от напряжения. Снова возникло странное чувство, что эти пятеро не исчезли в тумане, а просто стали невидимы. Какое-то мгновение их одежда плыла уже без них, а затем и она пропала. Этот туман по-настоящему впечатлял своей плотностью, лишь когда можно было увидеть, как он проглатывает людей буквально в течение секунд.
Я продолжал стравливать веревку. Сначала ушла в туман четверть, потом половина. На мгновение движение прекратилось, веревка обмякла. Я задержал дыхание, но веревка снова пошла, скользя у меня между пальцами.
Ушло три четверти веревки, и я уже видел ее конец, лежащий на ботинке Билли, но тут веревка в моей руке снова остановилась. Секунд пять она лежала неподвижно, затем рывком ушли пять футов, и вдруг, резко дернув влево, веревку натянуло о край двери так, что она даже зазвенела.
Еще двадцать футов сдернуло рывком с моей руки, оставив на моей ладони ожог, и из тумана донесся высокий дрожащий крик. Я даже не мог понять, мужчина кричит или женщина.
Снова дернуло веревку. И снова. Ее мотало в дверном проеме то влево, потом уползло еще несколько футов, и из тумана донесся захлебывающийся вопль, услышав который Билли застонал, а Хатлен замер с широко раскрытыми от ужаса глазами.
Вопль внезапно оборвался, и, казалось, целую вечность стояла тишина. Затем закричала старушка, и на этот раз никаких сомнений насчет того, кто кричит, не было.
— Уберите его от меня! — кричала она. — О, господи, господи, уберите… — Голос ее оборвался.
Внезапно почти вся веревка сбежала с моей ладони, оставив новый ожог и обвисла. Из тумана донеслось сочное громкое хрюканье, от которого у меня во рту тут же пересохло.
Такого звука я не слышал никогда в жизни, но ближе всего тут подошло бы сравнение с фонограммой из какого-нибудь кинофильма, снятого в южноамериканских болотах. Такой звук могло издать только очень большое животное. Он снова донесся до нас, низкий, неистовый, звериный звук. И снова. Потом перешел в прерывистое бормотание и затих.
— Закройте дверь, — дрожащим голосом попросила Аманда Дамфрис. — Пожалуйста.
— Минуту, — сказал я и потянул за веревку.
Она выползла из тумана и укладывалась у моих ног неровными петлями и кольцами. Последние фута три новой бельевой веревки с обгрызенным концом были окрашены в красно-кирпичный цвет.
— Смерть! — выкрикнула миссис Кармоди. — Там — смерть! Вы все видели?
Никто не стал спорить с миссис Кармоди.
Майк Хатлен отпустил дверь, и она захлопнулась.
Мистер Маквей работал в Бриджтоне мясником еще с тех пор, когда мне было лет двенадцать или тринадцать, но я не знал ни его имени, ни каков его возраст. Он установил небольшой газовый гриль под одной из вентиляционных решеток (вентиляторы не работали, но решетки создавали хоть какую-нибудь тягу), и к 6:30 вечера запах жарящихся цыплят заполнил весь магазин. Бад Браун не стал возражать. Может быть, от потрясения. Но скорее всего, он просто осознал, что птица и мясо со временем отнюдь не становятся свежее. Цыплята пахли великолепно, но не всем хотелось есть. Мистер Маквей, маленький худой и аккуратный в своем белом халате, все равно продолжал жарить цыплят, укладывать куски на бумажные тарелки и расставлять их, как это делают в кафетериях, на мясных прилавках.
Миссис Терман принесла нам с Билли по порции с гарниром из картофельного салата. Я поел сколько смог, но Билли даже не притронулся к своей тарелке.
— Тебе надо поесть, силач, — сказал я.
— Я не голоден, — ответил он и отодвинул тарелку.