не создают нового, а лишь занимаются толкованием и
варьированием старых мотивов. Их развитие приводит к созданию
людей типа Тегуляриуса, типичных отщепенцев, гениев-одиночек,
которые в своем увлечении изощренностью и формальной
виртуозностью пренебрегают столь важной для касталийцев
"медитацией" -- созерцанием.
описанное в романе Гессе, -- представляет собой
последовательность дыхательных упражнений и волевых приемов
сосредоточения и самопогружения, напоминающих приемы йогов. К
медитации все касталийцы обязаны прибегать периодически, а
также в моменты особого напряжения или волнений, ибо это
разрядка, гигиена умственной и психической деятельности. Но
медитация в романе, несомненно, имеет и более глубокий смысл:
она дарует не только полное отдохновение и овладение собой, но
и временное погружение в "ничто", полную отрешенность от
суетного, от "майя", что необходимо человеку для обретения
способности к духовной самодисциплине, к объективному взгляду
на вещи и к хладнокровному осмыслению своей деятельности.
Пренебрегая медитацией, касталийцы полностью утрачивают свою
способность к служению и сознание долга, они становятся
окончательно бесполезными.
аристократов духа, замкнутое в себе и не служащее обществу,
неизбежно приходит к вырождению и гибели, считает писатель.
Недаром самое почитаемое занятие в Касталии, ее высшее
достижение, основа и смысл ее существования -- это таинственная
Игра в бисер, самый многозначный и сложный символ в этом
творении Гессе.
перевода немецкого Clasperlenspiel, на наш взгляд, имеют право
на существование и дополняют друг друга), по видимости точное,
а в сущности ничего не определяющее определение: "Игра
стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями нашей
культуры, мастер играет ими, как в эпоху расцвета живописи
художник играл красками своей палитры". Так же неопределенно и
загадочно стихотворение Кнехта, посвященное Игре. В основе
этого символа лежит давняя мечта философов и ученых о
всеобъемлющей системе, об универсальном языке, способном
выразить и сопоставить все открытые "смыслы", весь духовный мир
человечества. Игра -- это и религия, и философия, и искусство,
все в целом и ничто в частности. Это и символическое
обозначение утонченной духовности, прекрасной интеллектуальной
деятельности как таковой, поисков абстрактного смысла --
квинтэссенции истины. Для писателя Гессе близко также понимание
Игры как занятия литературой; во всяком случае, это касается
сугубо современных литературных форм, проникнутых
интеллектуализмом, недаром один из главных мастеров Игры носит
имя Томас фон дер Траве{2_5_06} (намек на Томаса Манна,
родившегося в Любеке на реке Траве).
этого фантастического занятия. На заре Касталии некий Перро из
Кальва -- родного города Гессе -- использовал на семинарах по
теории музыки придуманный им прибор со стеклянными бусинами. В
дальнейшем этот прибор был усовершенствован. Скорее всего, он
похож на некую электронную машину, где бусины стали кодом,
знаками универсального языка, с помощью которого можно без
конца сопоставлять различные смыслы и категории.
знающий равных, -- Йозеф Кнехт. Кнехт -- любимый герой Гессе --
прошел весь тот путь, который проходят касталийцы. Способного
мальчика рано отобрали в "элитарную школу". Ему повезло -- на
самой заре своего развития он встретился и сблизился с
Магистром музыки -- человеком, воплотившим в себе наиболее
привлекательные черты Касталии: равновесие, ясность,
упоительную веселость (сродни "бессмертным" из "Степного
волка"). Встреча с Магистром музыки сделала разлуку с прежней
жизнью таинством, посвящением. Только смутно, по реакции
окружающих, мальчик догадывается, что уход в Касталию, в
разреженную атмосферу чистой духовности, -- не только
возвышение, но и потеря.
уж легко досталась тому пресловутая касталийская ясность.
"Истина должна быть пережита, а не преподана", -- говорит
учитель своему любимому ученику. И далее: "Готовься к битвам,
Йозеф Кнехт..."
ступеней, уводящих все выше и выше. Лишь на время герой
обретает желанную гармонию, но наступает "пробуждение", и он
вновь готов рвать связи, "преступать пределы" и отправляться в
дорогу, ибо:
на ступень, тем резче ощущает он скрытые диссонансы
касталийской действительности. Встреча Кнехта с "мирянином"
Плинио Дезиньори, его другом-врагом, их диспут-поединок, о
котором Кнехт, по желанию преподавателей, выступает в роли
апологета Касталии, дальнейшие соприкосновения с настоящим,
реальным миром, -- волнуют и тревожат Кнехта. Недаром звучит в
его юношеских стихах:
поистине наделен даром ученичества и служения, но он интуитивно
старается избегнуть касталийской ограниченности. Все его
склонности влекут его к Игре, к тому, чтобы стать ее величайшим
адептом, но герой избирает к ней окольные, затяжные пути,
ничего не принимая как данное, желая самостоятельно и критично
пройти весь тот путь, что она прошла. Для этого ему приходится
углубиться в изучение многих сложных вопросов, и один из этапов
этого пути -- его пребывание в домике Старшего Брата, в мире
"старых китайцев". Старший Врат особенно ярко демонстрирует
Кнехту одну из сторон мировоззрения Касталии -- добровольное
самоограничение, отказ от универсальности и развития ради
ограниченного совершенства минувших времен.
в бенеднктинской обители Мариафельс. Гессе не религиозен,
христианство, в лучшем смысле этого слова, для него категория
общечеловеческая и этическая, он воспринимает его как "историю
и совесть". Монастырь Мариафельс показан не как оплот религии,
а как одни из последних оплотов духовности в "миру", как лучшее
место для касталийца за пределами Провинции. Здесь начинается
ученичество Кнехта у историка -- отца Иакова{2_6_06}.
Прообразом этого героя послужил швейцарский историк культуры
Якоб Буркхардт{2_6_06} (1818-1898), идеи которого оказали
влияние на самого Гессе, но значение образа патера
Иакова{2_6_06} много больше, чем просто отражение факта из
биографии писателя. Под влиянием Иакова{2_6_06} Кнехт впервые
задумывается об историзме, о соотношении истории государства и
истории культуры, впервые постигает, что живая история вовсе не
подчиняется абстрактно-логическим законам разума и не
исчерпывается историей идей. "Пусть тот, кто занимается
историей, наделен самой трогательной детской верой в
систематизирующую силу нашего разума и наших методов, но,
помимо этого и вопреки этому, долг его -- уважать непостижимую
правду, реальность, неповторимость происходящего", -- учит
Йозефа отец Иаков{2_6_06}. Гессе приходит здесь к признанию
необходимости исторического взгляда на вещи, хотя и не идет
дальше этого признания.
место Касталии, ее временность и относительность, потому что
отчуждение ее от мира -- трагическая ошибка. "Игра игр" --
всего лишь игра, имеющая в лучшем случае педагогическое
значение. Страна интеллекта -- крошечная частица вселенной,
пусть даже самая драгоценная и любимая. Касталия была создана
когда-то и должна погибнуть, поскольку она почти перестала
выполнять даже то немногое, ради чего ее создали, -- свою
педагогическую миссию. Писатель не приемлет отрыва духовной
элиты от жизни общества. Он критикует Касталию устами
"идеального касталийца", и эта критика вновь обращена к нашей
современности.