Без этого же снег рассыпается. И ничего не сделаешь. - Есть цели, которые
просто нельзя ставить. Эта логика запретов часто не учитывается. Например, в
некоторых религиях не называется имя Бога. О нем говорят опосредованно. В
связи с этим возникает вопрос, можно ли в операциональных категориях
поставить цель - сформировать мышление- и достичь этой цели? Или мышление
является косвенным результатом некоторого процесса взаимодействия и
познавательных действий? - Нельзя. Вы привели хороший пример неназывания
Бога. Всякая философия должна строиться таким образом, чтобы она оставляла
место для неизвестной философии. Этому требованию и должна отвечать любая
подлинно философская работа.
для нашей беседы тему столь же древнюю, сколь и злободневную. Кто такой
философ? Почему люди философствуют? Какова польза от этого занятия?
правда лишь отчасти и под несколько иным углом зрения1. Однако вопросы,
несмотря ни на что, остаются (боюсь, они вообще из разряда вечных). Их
острота усилилась за последние десятилетия еще и потому, что философия, как
мне кажется, утратила некий важнейший компонент своей самостоятельности,
превратилась под влиянием различных - политических, идеологических и т.п. -
факторов в средство пропагандистской апологии существующего положения дел в
нашем обществе. Как остроумно отметил один наш ученый, философия, перестав
быть "служанкой богословия", стала "служанкой идеологии". А философы
оказались в двойственном положении: вроде бы и остались в науке, но в то же
время превратились в элемент идеократии. - Да, к сожалению, это правда. Все
мы - и философы, и общество в целом - понесли от этого превращения немалые
убытки.
времена некоторые мои коллеги все же умудрились выжить как философы. Они
вынуждены были найти себе некие "экологические ниши" (например, в истории
философии, в логике и т.п.) и, оставаясь в них, продолжать работу. Правда,
такая "экстерриториальность" мало влияла на общее состояние умов. Просто
резко падала культура философствования, атрофировалась привычка (если она
была выработана, конечно) прислушиваться к философскому самоощущению жизни,
исчезал темперамент философствования - не как профессионального занятия,
университетского или академического, а именно как самоощущения жизни. -
Кажется, вы хотите сказать, что философия - это не профессия. А что же? -
Она может быть и профессией. Но гораздо важнее то, что она - часть жизни как
таковой. Если, конечно, эта жизнь проживается человеком как своя,
личностная, единственная и неповторимая. - Знаете, я беседовал с Николаем
Зурабовичем Чавчaвадзе и спросил у него: кто есть философ? Ученый,
общественный деятель или духовный отец? Он сказал, что и то, и другое, и
третье. Но, по-моему, тем самым ушел от прямого ответа. - Философ - это,
конечно, не духовный отец и не общественный деятель (да это, кстати,
тавтология). Я сказал бы так. Если кто-то занимается философией, то он и
политик, и общественный деятель, но не в том смысле, что он "занимается
общественной деятельностью". Это было бы внешнее, искусственное повторение
того, что он совершает на самом деле, но в виде философского акта. Что это
означает?
есть некий акт, который не является ни одним из них. Нечто вроде паузы,
интервала, внешне не выраженного никаким продуктом; нечто, требующее
громадного труда, являющееся точкой очень большого напряжения всех
человеческих сил, но никак не разряжающееся в реактивных поступках, в
делании дела и даже эмоциях и страстях.
нормальные человеческие реакции: гнев в ответ на оскорбление или радость от
обладания желанным предметом. Но ведь возможны и непотребление желаемого, и
неответ обидчику, когда как бы застываешь в этом состоянии, в паузе. -
Значит, вы рассматриваете состояние, в котором возникает сама потребность в
философском акте, как жизненную ситуацию, в которой имеет место "отсроченный
ответ"; сама же ее неравновесность, напряженность и служит импульсом к
философскому взгляду. Так? - Почти так, ибо важен не сам этот импульс и не
отсроченный ответ, а то, что совершается там, где появляется это особое,
образовавшееся вдруг пространство, в котором мы пребываем, не участвуя в
цепи воздействий и реакций. Очевидно, такая пауза есть у всякого действия,
которое несет отпечаток судьбы или участвует в судьбе.
происходящего, но он всегда неадекватен, ибо мы видим не то происходящее, не
там и не тогда, когда оно происходит. Все дело в том, что мир меняется с
большей скоростью, чем мы реактивно занимаем свои точки в пространстве мира.
Он всегда успевает принять такую конфигурацию, которая по сравнению с
созданным нами образом уже отлична от представляющейся нам. Поэтому, кстати,
правильно утверждение, согласно которому истина всегда смотрит на нас. Она
имеет знак "уже"; для нас же это знак "слишком поздно".
философствовании как об особом акте осмысления мира и себя в нем; акте,
дающем нам некое обобщенное, универсальное знание, свободное от повседневной
"гонки за происходящим". Представьте, что в пространстве мира есть какая-то
точка, попав в которую мы просто вынуждены обратить себя, свое движение и
остановиться. В этой-то точке как раз пересекаются определяющие бытие
"силовые линии", попав в перекрестье которых мы и замираем, пораженные
открывшейся вдруг мудростью бытия, мудростью устройства мира.
обычно хорошо наработанным профессиональным языком. Я пытаюсь говорить вне
этого языка, чтобы нарисованная мною картина не воспринималась как продукт
спекулятивных наблюдений.
сознательной жизни. Точка, в которой совершается некий акт, не являющийся ни
одним из элементов в цепи последовательных актов, а пронизывающий их все
(накладывая отпечатки на них) и потому не могущий быть непосредственно
схваченным, - это называлось "обратным плаванием" у Платона. Он пользовался
этим не как метафорой, а как термином, который указывает на какое-то
фундаментальное устройство мироздания. Если бы все процессы шли только в
одном направлении, от жизни к смерти, и никогда не случалось бы обратного
движения, от смерти к жизни (метафора Возрождения), невозможно было бы
наличие в мире какого-либо порядка, мир выродился бы в хаос, мертвое
прошлое. А это "обратное плавание" может совершиться там, где происходит
остановка, ведь перемена направления движения всегда включает этот момент. -
Однако, если все это связано с такими фундаментальными особенностями, то как
же мы умудряемся делать плановые темы, готовить рукописи к сроку и вообще
работать в области философии? Или это все халтура? - Это мистификация, будто
философствовать можно на заранее заданную (плановую) тему, да еще к
определенному сроку. Наши плановые работы - это служба, заработок,
возможность содержать себя и семью и т.п. Хотя, конечно, не исключается
совпадение, допустим, плановой темы и жизненной потребности совершить
философский акт, но это все же исключение, а не правило.
устройства жизни сознания (а сознание как некое подспудно упорядоченное
целое, как локальное присутствие глобального), тогда очевидно, что этот
реальный процесс философской работы - работы думания - является частью жизни
сознания, совершающейся в жизни в широком смысле слова, потому что жизнь в
целом и есть жизнь сознания. Это думание происходит не произвольно, не при
произвольном выборе предметов интеллектуального внимания, а экзистенциальным
путем. Мы, очевидно, понимаем что-либо неизбежным, а не избирательным
образом, ибо нас приводит в состояние или движение понимания какой-то узел,
завязавшийся в самом нашем существовании в потоке жизни.
тогда можно ли отнести философию к компонентам духовного производства с его
технологией, планами, сроками и т.п.? Это акт озарения, своего рода "амок";
он однажды охватывает человека, который всю жизнь (или всей жизнью)
исподволь к этому готовится. А попытки организовать это технократически
обречены. Иначе это не философия, а ремесло. Я правильно понял? - Да.
Конечно, философия - не поэзия, но в этом плане она ближе к поэзии, а поэзию
никому не приходило в голову планировать, задавать сроки и темпы. Вообще
общение человека, в той мере, в какой оно подразумевает понимание,
подразумевает и эти паузы, в которых и совершается самое существенное -
понимание. Даже простая коммуникация не есть передача существовавшей до акта
коммуникации истины, усваиваемой затем адресатом. Если мы с кем-то общаемся,
и в интеллектуальном, и в духовном, и в эмоциональном смысле, то тебя
понимают, если уже понимают. - Кольцо понимания? Герменевтический круг? -
Да. Когда уже понимают. Ведь ни приводимые доводы, ни ссылки на факты, ни
стройный характер логической аргументации (или, говоря "по-научному",
никакая организация знаков как средств передачи информации) не объясняют
того, что происходит на самом деле при общении и понимании. Ты понимаешь, и
он понимает, и он понял то, что ты уже понимал. Но эта тавтология указывает
на какую-то проблему. Я думаю, тут происходит какое-то событие в поле самого
понимания, не совпадающее с организацией элементов содержания. Какие-то акты
"вновь рождения" мысли происходят. Видимо, это Платон и называл процессом,
идущим от смерти к жизни. Очевидно, в устройстве мира есть еще нечто, кроме
движения по стреле времени, от жизни к смерти, но только это "нечто" нам не
удается описать рационально. Хотя это, конечно, и не иррациональное: ведь
когда я говорю о "вновь рождениях" или обновлении, я говорю о свойствах
порядков. Значит, это тоже рациональность; просто наше понятие рационального
- узкое, каталогизаторское, номенклатурное. - Иначе говоря, все время
существует нечто, что никак не удается уловить в наши категориальные сети,
поскольку используемые нами рубрикации изучаемого процесса, который идет
синкретично, слитно, надуманны, искусственны. Так? - Безусловно. Существует
нечто такое, что я назвал бы трудом жизни, по аналогии с фрейдовским "трудом
траура". В самом деле, посмотрите: траур - это (внешне) печаль, стенания,
Корнев Павел
Прозоров Александр
Маккэфри Энн
Майер Стефани
Шилова Юлия
Каргалов Вадим