большим трудом поднялся и отправился на прогулку. Мы следовали за ним затаив
дыхание. С безразличным видом он прошел мимо капустных грядок, основное
внимание уделяя контролю за своими ногами. Помидоры заинтересовали его, он
начал внимательно их рассматривать, но как раз в тот момент, когда он,
казалось, был готов принять решение, его вниманием завладел крупный
кузнечик. На картофельном участке он почувствовал усталость и немного
вздремнул, а мы стояли неподалеку и терпеливо ждали. Сон явно освежил его,
он удивленно повторил свое приветствие, зевнул и, пошатываясь, словно
пьяный, заковылял дальше. Мимо моркови он прошел с нескрываемым презрением,
на участке с горохом решил немного развлечься и стал приглашать нас поиграть
в прятки. Убедившись в том, что мы не даем отвлечь себя от решения основной
задачи, он с сожалением отказался от своей затеи и направился к бобам. Цветы
бобов очаровали Эгберта, но его интерес к ним носил эстетический, а не
гастрономический характер. Среди петрушки и мяты у него вдруг зачесалась
левая пятка, и при попытке встать на одну ногу, чтобы установить причину
раздражения, он тяжело плюхнулся задом в дождевую лужу. Когда его подняли,
обтерли и утешили, он заковылял дальше, пока не уткнулся в аккуратные грядки
шпината. Здесь он стал как вкопанный и начал придирчиво и подозрительно
рассматривать растения. Подступив к ним вплотную, он в упор уставился на
них, склонив голову набок. У нас перехватило дыхание. Подавшись вперед,
чтобы схватить лист, он оступился и упал головой в большую розетку шпината.
Потом с трудом поднялся на ноги и предпринял новую попытку. На этот раз ему
удалось захватить клювом кончик листа. Он дернул его, но лист был прочным и
не поддавался. Широко расставив ноги и откинувшись назад, он изо всех сил
снова дернул лист. Кончик листа оторвался, и Эгберт опять очутился на спине.
На этот раз он явно торжествовал победу, держа в клюве крошечный кусочек
шпинатового листа. Под аплодисменты присутствующих Эгберт был водворен в
клетку, и перед ним поставили большое блюдо нарубленного шпината. Но тут
возникло новое затруднение. Даже мелко нарубленный, шпинат был для него
слишком грубой пищей, так как непосредственно после еды у Эгберта появлялись
признаки недомогания.
шпинат,-- сказал я.-- Боюсь, нам придется готовить его примерно таким же
способом, каким мать готовит пищу для птенца.
кашицы.
Джеки.
я думаю, это будет почти то же самое.
супруга.
понравится смесь шпината с никотином.
выйдя за тебя замуж, я должна буду в свободное время пережевывать шпинат для
птиц, я бы ни за что этому не поверила.
мое замечание,-- если бы кто-нибудь сказал мне об этом и я бы этому
поверила, я бы, наверное, ни за что не пошла за тебя замуж.
отправилась в укромное место жевать листья. Все то время, пока Эгберт
находился у нас, он поглощал уйму шпината, и Джеки исполняла свою роль
поистине с терпением жвачного животного. По ее подсчетам, она обработала
таким образом около центнера листьев шпината, и с тех пор шпинат не значится
в числе ее любимых блюд.
зверьков, которые стали известны у нас под именем Страшных близнецов. Это
была пара больших, очень толстых волосатых броненосцев. Они были почти
одинаковых размеров и, как мы скоро обнаружили, обладали почти одинаковыми
привычками. Поскольку оба зверька были самками, напрашивалось предположение,
что они одного помета, если бы одного из них не поймали рядом с Лос
Инглесес, а второго -- в нескольких милях от поместья. Близнецов поселили в
клетке с особым спальным отделением. Первоначально клетка предназначалась
для одного большого броненосца, но из-за недостатка жилой площади пришлось
поместить в нее двоих. Так как они были еще подростками, они устроились
очень удобно. Единственными радостями в жизни для них были еда и сон, и они
никак не могли насладиться ими в полной мере. Спали они обычно на спине,
свернувшись в клубок, громко сопя и раздувая при этом большие морщинистые
розовые животы; лапы их дрожали и подергивались. Сон у них был крепкий,
казалось, ничто на свете не в состоянии их разбудить. Можно было барабанить
по клетке, кричать через решетку, открывать дверцу в спальню и, задержав
дыхание (так как близнецы издавали специфический резкий запах), гладить их
толстые животы, щипать за лапы, трясти хвосты -- они все равно продолжали
спать, словно находились в глубоком гипнотическом трансе. Наконец, в полной
уверенности, что только мировой катаклизм может вывести их из этого
состояния, я наполнял жестяную миску той отвратительной мешаниной, которую
они любили, и ставил ее в переднюю часть клетки. Как бы осторожно я ни
производил эту операцию, стараясь проделать ее без малейшего шороха, едва
только рука с миской появлялась в дверце клетки, как из спальни доносился
такой шум, словно гигантский дракон крушил клетку своим хвостом. Это
метались близнецы, стараясь перевернуться на ноги и, так сказать, принять
боевое положение. Тут нужно было бросать миску и поскорее отдергивать руку,
так как буквально через долю секунды броненосцы пулей выскакивали из спальни
и, тяжело сопя от напряжения, плечом к плечу проносились через клетку,
словно два игрока в регби, борющиеся за мяч. Они с разбегу ударяли по миске
(и по руке, если я не успевал ее убрать) и вместе с миской кувырком отлетали
в дальний угол клетки. Смесь из нарезанных бананов, молока, сырых яиц и
нарубленного мяса фонтаном ударяла в стенку и рикошетом попадала на спины
близнецов, обволакивая их серые панцири густой вязкой массой. А они стояли
среди всего этого хаоса, удовлетворенно хрюкая и урча, слизывая стекавшее у
них с боков месиво, или затевали ссору из-за куска банана или мяса, который
прилип к потолку, но, не выдержав неравной борьбы с силами тяготения, вдруг
падал на дно клетки. Видя их по колено в этом обилии пищи, трудно было
поверить, что два небольших зверька в состоянии поглотить такое количество
витаминов и белков. Но уже через полчаса клетка была совершенно чиста, даже
потолок был тщательно вылизан, для чего броненосцам приходилось вставать на
задние лапы. А сами близнецы, шумно сопя, уже спали глубоким сном в своей
благоухающей спальне, свернувшись в клубок. Со временем благодаря обильному
питанию близнецы так растолстели, что с трудом пролезали через дверь
спальни. Однажды, раздумывая над тем, как расширить клетку, я обнаружил, что
один из близнецов с выгодой использует это обстоятельство. Вместо того чтобы
укладываться спать вдоль спальни, как он это делал раньше, он ложился
поперек, головой к двери. Как только запах пищи достигал его, броненосец
мгновенно, прежде чем его компаньон успевал повернуться в нужном
направлении, подскакивал к двери, наполовину высовывался из нее, а затем
приподымал зад и закупоривал отверстие, как пробка бутылку. После этого он
пододвигал к себе миску с едой и начинал неторопливо копаться в ней, а его
разъяренный сородич, визжа и фыркая, безуспешно царапал его неуязвимый
бронированный зад.
броней, надежно защищающей его от большинства хищников, он, подобно
миниатюрному танку, движется по освещенной луною траве и перемалывает своими
челюстями почти все, что попадается ему на пути. Броненосец ест фрукты и
овощи, а при отсутствии их разоряет птичьи гнезда, пожирая яйца или птенцов;
на закуску охотно поедает мышей и даже змей, если наталкивается на них. Но
больше всего броненосец любит сочную, пахучую, полусгнившую падаль, она
притягивает его, как магнит притягивает железо. В Аргентине, где расстояния
огромны, а стада неисчислимы, часто бывает так, что старая или больная
корова умирает и туша ее остается лежать незамеченной в траве; на солнце она
быстро разлагается, запах разносится далеко вокруг, и к падали быстро
слетаются мухи, жужжащие словно рой пчел. Запах разлагающейся туши
броненосец воспринимает как приглашение на банкет. Покинув нору, он
отправляется на поиски и быстро находит лакомство: огромную, кишащую
личинками груду мяса, лежащую в траве. Наевшись до отвала, броненосец не в
силах уйти от туши, на которой еще остается столько еды, и он роет под нею
нору. Там он спит до тех пор, пока не переварит свой обед и снова не
почувствует голод. Тогда ему достаточно подняться наверх, высунуть голову из
норы -- и, так сказать, стол для него накрыт. Как правило, броненосец не
покидает падаль, пока не снимет последний клочок мяса с уже побелевших
костей. Лишь тогда со счастливым вздохом насытившегося животного он
возвращается домой ожидать очередной гибели коровы или овцы. Несмотря на
свои извращенные вкусы, броненосец считается отличной едой, мясо его
напоминает нечто среднее между телятиной и мясом молочного поросенка. Пеоны
часто ловят их, сажают в бочки с грязью и откармливают для собственного
стола. На первый взгляд противно есть животное, проявляющее такие низменные
вкусы и предпочитающее падаль, но ведь и свиньи не особенно разборчивы в
еде, а то, что ест камбала, вызовет тошноту даже у вурдалаков.
насколько они отвратительны у броненосцев, но мне не пришлось с ним
столкнуться. Это вискача, грызун величиной с обычного терьера, с таким же,
как у него, низко посаженным туловищем и мордочкой, очень похожей на
кроличью. От носа к глазам у нее тянется черная полоска, под ней
светло-серая, а потом опять черная. Можно подумать, что вискача начала
раскрашивать себя под зебру, но вскоре ей это надоело и она бросила работу,
едва начав ее. Вискачи живут обычно колониями до сорока особей в больших
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Лондон Джек
Контровский Владимир
Орловский Гай Юлий
Орлов Алекс