стене гвоздями старая попона, чтобы ветер не дул в щели и не гасил свеч-
ку. Я залез под стол, приподнял попону и начал отпиливать кусок толстого
нижнего бревна - такой, чтобы мне можно было пролезть. Времени это отня-
ло порядочно, но дело уже шло к концу, когда я услышал в лесу отцово
ружье. Я поскорей уничтожил все следы моей работы, опустил попону и
спрятал пилу, а скоро и отец явился.
был в городе и что все там идет черт знает как. Адвокат сказал, что вы-
играет процесс и получит деньги, если им удастся довести дело до суда,
но есть много способов оттянуть разбирательство, и судья Тэтчер сумеет
это устроить. А еще ходят слухи, будто бы затевается новый процесс, для
того чтобы отобрать меня у отца и отдать под опеку вдове, и на этот раз
надеются его выиграть. Я очень расстроился, потому что мне не хотелось
больше жить у вдовы, чтобы меня опять притесняли да воспитывали, как это
у них там называется. Тут старик пошел ругаться, и ругал всех и каждого,
кто только на язык попадется, а потом еще раз выругал всех подряд для
верности, чтоб уж никого не пропустить, а после этого ругнул всех вообще
для округления, даже и тех, кого не знал по имени, обозвал как нельзя
хуже и пошел себе чертыхаться дальше.
глядеть в оба, и если только они попробуют устроить ему такую пакость,
то он знает одно место, где меня спрятать, милях в шести или семи отсю-
да, и пускай тогда ищут хоть сто дет - все равно не найдут. Это меня
опять-таки расстроило, но ненадолго. Думаю себе: не буду же я сидеть и
дожидаться, пока он меня увезет!
кукурузной муки фунтов на пятьдесят, большой кусок копченой грудинки,
порох и дробь, бутыль виски в четыре галлона, а еще старую книжку и две
газеты для пыжей, и еще паклю. Я вынес все это на берег, а потом вернул-
ся и сел на носу лодки отдохнуть. Я обдумал все как следует и решил,
что, когда убегу из дому, возьму с собой в лес ружье и удочки. Сидеть на
одном месте я не буду, а пойду бродяжничать по всей стране - лучше по
ночам; пропитание буду добывать охотой и рыбной ловлей; и уйду так дале-
ко, что ни старик, ни вдова меня больше ни за что не найдут. Я решил вы-
пилить бревно и удрать нынче же ночью, если старик напьется, а уж
напьется-то он обязательно! Я так задумался, что не заметил, сколько
прошло времени, пока старик не окликнул меня и не спросил, что я там -
сплю или утонул.
товить ужин, а старик тем временем успел хлебнуть разок-другой из бутыл-
ки; духу у него прибавилось, и он опять разошелся. Он выпил еще в горо-
де, провалялся всю ночь в канаве, и теперь на него просто смотреть было
страшно. Ни дать ни взять Адам - сплошная глина. Когда его, бывало, раз-
везет после выпивки, он всегда принимался ругать правительство. И на
этот раз тоже:
только! Вот так закон! Отбирают у человека сына - родного сына, а ведь
человек его растил, заботился, деньги на него тратил! Да! А как только
вырастил в конце концов этого сына, думаешь: пора бы и отдохнуть, пускай
теперь сын поработает, поможет отцу чем-нибудь, - тут закон его и цап! И
это называется правительство! Да еще мало того: закон помогает судье
Тэтчеру оттягать у меня капитал. Вот как этот закон поступает: берет че-
ловека с капиталом в шесть тысяч долларов, даже больше, пихает его вот в
этакую старую хибарку, вроде западни, и заставляет носить такие лох-
мотья, что свинье было бы стыдно. А еще называется правительство! Чело-
век у такого правительства своих прав добиться не может. Да что, в самом
деле! Иной раз думаешь: вот возьму и уеду из этой страны навсегда. Да я
им так и сказал, прямо в глаза старику Тэтчеру так и сказал! Многие слы-
хали и могут повторить мои слова. Говорю: "Да я ни за грош бросил бы эту
проклятую страну и больше в нее даже не заглянул бы! - Вот этими самыми
словами. - Взгляните, говорю, на мою шляпу, если, по-вашему, это шляпа.
Верх отстает, а все остальное сползает ниже подбородка, так что и на
шляпу вовсе не похоже, голова сидит, как в печной трубе. Поглядите, го-
ворю, вот какую шляпу приходится носить, а ведь я из первых богачей в
городе, только вот никак не могу добиться своих прав".
только послушай. Был там один вольный негр из Огайо - мулат, почти такой
же белый, как белые люди. Рубашка на нем белей снега, шляпа так и блес-
тит, и одет он хорошо, как никто во всем городе: часы с цепочкой на нем
золотые, палка с серебряным набалдашником - просто фу-ты ну ты, важная
персона! И как бы ты думал? Говорят, будто он учитель в каком-то коллед-
же, умеет говорить на разных языках и все на свете знает. Да еще мало
того. Говорят, будто он имеет право голосовать у себя на родине. Ну,
этого я уж не стерпел. Думаю, до чего ж мы этак дойдем? Как раз был день
выборов, я и сам хотел идти голосовать, кабы не хлебнул лишнего, а когда
узнал, что есть у нас в Америке такой штат, где этому негру позволят го-
лосовать, я взял да и не пошел, сказал, что больше никогда голосовать не
буду. Так прямо и сказал, и все меня слышали. Да пропади пропадом вся
страна - все равно я больше никогда в жизни голосовать не буду! И смотри
ты, как этот негр нахально себя ведет: он бы и мне дороги не уступил,
кабы я его не отпихнул в сторону. Спрашивается, почему этого негра не
продадут с аукциона? Вот что я желал бы знать! И как бы ты думал, что
мне ответили? "Его, говорят, нельзя продать, пока он не проживет в этом
штате полгода, а он еще столько не прожил". Ну, вот тебе и пример. Какое
же это правительство, если нельзя продать вольного негра, пока он не
прожил в штате шести месяцев? А еще называется правительство, и выдает
себя за правительство, и воображает, будто оно правительство, а целые
полгода с места не может сдвинуться, чтоб забрать этого жулика, этого
бродягу, вольного негра в белой рубашке и...
они его не больно-то слушались, так что он полетел вверх тормашками,
наткнувшись на бочонок со свининой, ободрал себе коленки и принялся ру-
гаться на чем свет стоит; больше всего досталось негру и правительству,
ну и бочонку тоже, между прочим, влетело порядком. Он довольно долго
скакал по комнате, сначала на одной ноге, потом на другой, хватаясь то
за одну коленку, то за другую, а потом как двинет изо всех сил левой но-
гой по бочонку! Только напрасно он это сделал, потому что как раз на
этой ноге сапог у него прорвался и два пальца торчали наружу; он так
взвыл, что у кого угодно поднялись бы волосы дыбом, повалился и стал ка-
таться по грязному полу, держась за ушибленные пальцы, а ругался он те-
перь так, что прежняя ругань просто в счет не шла. После он и сам это
говорил. Ему приходилось слышать старика Соуберри Хэгана в его лучшие
дни, так будто бы он и его превзошел; но, по-моему, это уж он хватил че-
рез край.
две попойки и одну белую горячку. Это у него была такая поговорка. Я ре-
шил, что через какой-нибудь час он напьется вдребезги и уснет, а тогда я
украду ключ или выпилю кусок бревна и выберусь наружу; либо то, либо
другое. Он все пил и пил, а потом повалился на свое одеяло. Только мне
не повезло. Он не уснул крепко, а все ворочался, стонал, мычал и метался
во все стороны; и так продолжалось очень долго. Под конец мне так захо-
телось спать, что глаза сами собой закрывались, и не успел я опомниться,
как крепко уснул, а свеча осталась гореть.
и я вскочил на ноги. Отец как сумасшедший метался во все стороны и кри-
чал: "Змеи!" Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам, а потом
вдруг подскочил да как взвизгнет, - говорит, будто одна укусила его в
щеку, - но я никаких змей не видел. Он начал бегать по комнате, все кру-
гом, кругом, а сам кричит: "Сними ее! Сними ее! Она кусает меня в шею! "
Я не видывал, чтобы у человека были такие дикие глаза. Скоро он выбился
из сил, упал на пол, а сам задыхается; потом стал кататься по полу быст-
ро-быстро, расшвыривая вещи во все стороны и молотя по воздуху кулаками,
кричал и вопил, что его схватили черти. Мало-помалу он унялся и некото-
рое время лежал смирно, только стонал, потом совсем затих и ни разу даже
не пикнул. Я услышал, как далеко в лесу ухает филин и воют волки, и от
этого тишина стала еще страшнее. Отец валялся в углу. Вдруг он припод-
нялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едва слыш-
но:
только я-то с ними не пойду... Ох, вот они! Не троньте меня, не троньте!
Руки прочь - они холодные! Пустите... Ох, оставьте меня, несчастного, в
покое!..
они его не трогали; завернулся в одеяло и полез под стол, а сам все про-
сит, потом как заплачет! Даже сквозь одеяло было слышно.
давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате со складным
ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет, и тогда я
уже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это
я, Гек; а он только смеялся, да так страшно! И все ругался, орал и бегал
за мной. Один раз, когда я извернулся и нырнул ему под руку, он схватил
меня сзади за куртку и... я уже думал было, что тут мне и крышка, однако
выскочил из куртки с быстротой молнии и этим спасся. Скоро старик совсем
выдохся: сел на пол, привалившись спиной к двери, и сказал, что отдохнет
минутку, а потом уж убьет меня. Нож он подсунул под себя и сказал, что
поспит сначала, наберется сил, а там посмотрит, кто тут есть.
деньем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделать шуму, и снял
со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтобы проверить, заряжено оно
или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам улегся за бо-
Ларссон Стиг
Посняков Андрей
Мичурин Артем
Панов Вадим
Орлов Алекс
Сертаков Виталий