неандертальца, марсианина, даже в виде египетской мумии. Дело было в
очередном издевательстве, в глумлении над идеалом - к чему этот дурацкий
пинг-понг, позвольте спросить?
исчезала, как бы угасала среди витражей. А ведь, возможно, именно она упала
в ту ночь на Бульваре Западного Леса, когда он, Москвич (теперь это уже
совершенно ясно) бросился на помощь?!
Отомстить и разоблачить прохвоста! Избавиться от него раз и навсегда!
- Не злитесь, мой бедный Москвич! Лучше защищайтесь, мой бедный Москвич!
подумал Москвич и вдруг увидел себя не в подземелье, а на открытой
просторной веранде, висящей в ночи над каньоном Топанга.
"сопвич", истребитель времен первой мировой. Возле самолетика возился хозяин
дома. Седые волосы его развевались под ночным ветром. Половина лица была
скрыта старомодными пилотскими очками. Он повернулся к Москвичу и махнул ему
огромной кожаной рукавицей.
- Помогите выкатить аппарат, дружище!
швейная машинка. Хозяин предложил Москвичу занять пассажирское кресло
впереди, а сам сел на пилотское сиденье сзади. Не прошло и пяти минут, как
они уже висели над бездонным каньоном и медленно набирали высоту, покачивая
на прощанье серебристыми крыльями.
веранде и все уменьшаясь в размерах.
вспомнилось американское словечко "босс".
"ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО..."
вырвавшись из-под моего контроля, развивает свое ТАП - типичное американское
приключение, - я тем временем продолжаю свой сдержанный рассказ о моей
нетипичной, но вполне реальной жизни в Эл-Эй.
Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Вот какие бывают в современном
мире чудеса - без всяких диссертаций легкомысленный сочинитель может вдруг
оказаться профессором! Длинный коридор на одиннадцатом этаже Банч-холла,
таблички на дверях кабинетов: профессор Уортс, профессор Харпер, профессор
Аксенов, профессор Шапиро...
кампусов в разных городах штата. Штаб-квартира и оффис президента находятся
при кампусе Беркли, наш UCLA второй по значению, но первый по размерам -
больше сорока тысяч студентов. Есть еще отделения в Сан-Диего, Санта-Ана,
Санта-Барбара, Санта-Круз...
города, с Вествудом. По западной границе кампуса пробегает великий и
знаменитый бульвар Сансет. С севера подступает шикарный Биверли-Хиллз, с юга
- забубенная Санта Моника.
центре старые корпуса псевдоиспанского - псевдоарабского, а именно
калифорнийского стиля; по периферии современные билдинги и среди них наш
Банч-холл, еще ближе к границам корпуса многочисленных автопаркингов,
многоярусных стоянок для машин преподавателей и студентов; в юго-западном
углу большой спортивный центр - легкоатлетический стадион, два поля для игры
в бейсбол, лакросс, футбол, крытая баскетбольная арена с большими трибунами,
бассейн и так называемый "рикриэйшн сентр" - своеобразный клуб для плаванья,
игр и валянья на траве.
скульптур. Еще в первое мое университетское утро, когда председатель
департамента славянских языков и литератур профессор Дин Уортс показывал мне
кампус, я увидел издали удивительно знакомую гранитную форму. Да неужели это
та самая знаменитая, тысячи раз представленная в разных альбомах "лежащая
фигура" Генри Мура? Копия, конечно?
Липшица, лепился к кирпичной кладке керамический рельеф Матисса и нежилось
под калифорнийским небом еще много другого великолепного.
конца, подумал: так ли уж оно случайно по отношению к скульптуре? Я вспомнил
прежние свои встречи со скульптурой в разных городах мира, в храмах и музеях
и в мастерских Москвы. Вот именно спокойствие прочных материалов снисходило
ко мне во время этих встреч, и даже если скульптура выражала гнев, я
чувствовал спокойный гнев, радость - конечно уж, спокойную радость, и даже
тревога была для меня в скульптуре спокойной, вдохновляющей, тонизирующей
тревогой.
собственному материалу, к бумаге, чернилам и типографской краске и от
почтения к этим доступным нашему несовершенному сознанию синонимам прочности
и долговечности, к мрамору, бронзе, граниту, в коих воплощается зыбкий дух
артиста? Уместны ли здесь также некоторые соображения о принципиальном
различии прозы и скульптуры? Ведь из любой самой совершенной прозы артист
может что-то вычеркнуть и что-то в нее добавить, тогда как если и можно
что-нибудь "вычеркнуть" из скульптуры, то вписать, добавить в нее уже ничего
нельзя, а стало быть, скульптура в любом случае хотя бы наполовину -
совершенство.
встречей с американскими студентами, а ведь я, не скрою, волновался. С чего
я начну свои так называемые лекции? - думал я. О'кей, сказал я себе в то
первое университетское утро, начну с разговора о взаимоотношениях между
прозой и скульптурой. Я никогда еще не выступал перед американскими
студентами и не знаю, что их интересует. Эта тема будет интересна хотя бы
мне самому.
например, что "Медведи" из UCLA - чемпионы студенческих лиг по баскетболу и
футболу. Я знал и о знаменитой атаке отеля "Плаза" в разгар антивоенных
манифестаций, когда студенты этого университета, срывая глотки, скандировали
страшноватый лимерик, ставший на долгое время кличем всех американских
"мирников":
Эл-Би-Джей, сколько ты сегодня погубил детей?)
прочим, весьма серьезно занимаются.
калифорнийских студентов воочию. Внешне они не изменились по сравнению с
бунтарями поздних шестидесятых и ранних семидесятых. Те же нарочито
рваненькие джинсы, кеды, длинные волосы, свисающие на плечи или забранные
сзади в хвостик "пони-тейл" или даже заплетенные в косицу; бороды, усищи,
вещевые солдатские мешки, kit-bag, за плечами, майки с дерзкими надписями,
но...
с книгами, сидят в студенческих кафе, на ступеньках лестниц и даже на
трибунах стадиона с открытыми книжками.
сама совсем еще недавно была студенткой. Со вздохом легкого, легчайшего, еле
заметного (пока!) сожаления она обводит взглядом чистенькие, красиво
разрисованные стены клуба.
призывы, угрозы, манифесты социалистов, анархистов, маоистов, троцкистов,
геваристов... Куда все это делось? Даже странно смотреть - внешне те же
самые люди, но все вдруг стали зубрилами...
пятилетию, озвученному душераздирающей рок-музыкой.
бы знали, быть может, это прибавило бы этой музыке не только грохочущих
камней, качающихся скал, но и неожиданных провалов в тишину, в беззвучие.
близкие русские и английские слова, как это сделал, например, Энтони
Берджес, сблизив "хорошо" и "horror-show".
Вернемся к университетским стенам. Я видел на них остатки старых плакатов.
психологического спектра, несмотря на разного рода левацкие загибы, вывихи,
ушибы, растяжения и переломы, молодая американская интеллигенция конца
шестидесятых - начала семидесятых была ярка, умна, искренна.
интеллигенция, быть может, впервые в американской истории обрела уверенность
в своих силах. Конечно, можно сказать, что понятие "американская
интеллигенция" чрезвычайно широко и содержит в себе серьезное противоречие,
ибо неизбежно, выполняя свои социальные функции, интеллигенция срастается с