ни, - ну что ж! Высекут-только и всего.
чувствовали никакого стыда, о боли и говорить нечего! Что за беда, если
ты получишь от учителя порцию "макарон"! До свадьбы заживет. Стыдно было
только тому, кто уже был женихом. Да и то боялся он лишь одного, как бы
об этом не проведала невеста; и не столько невеста, как ее подружки, ко-
торые потом будут дразнить: "Жених с поротым... извините!"
товарища по "праведному пути": учил его комкать молитвы, таскать в лавке
из-под носа у матери рожки, конфеты, деревенские пряники и другие ла-
комства. Это не называлось, упаси бог, воровать, а только "брать", - за
это на том свете не карают...
бедняжка, одолев забор, забрался в поповский сад и насовал за пазуху
груш. Но тут его увидела в окно поповна. Выскочил поп с собакой и поймал
его. Собака порвала Мееру, простите за выражение, штаны, а поп сорвал с
него шапку, затем отпустил на все четыре стороны.
Все евреи ходят разутые, в одних чулках, рыдают, оплакивают разрушение
храма, а он, сынок раввина Хаима, разгуливает без шапки и в разодранных
штанах!
чистого прогресса. Но это бы с полбеды. Главное, что Шолома забрали из
хедера, а глядя на Нохума Вевикова, и другие отцы забрали своих детей. И
бедняга раввин остался без приработка. Профессии же раввина и кантора
приносили малый доход. Таким образом он был вынужден возвратиться в Ра-
китное. Местечко снова осталось без раввина.
нового раввина, молодого, по имени Шмуел-Эля, который тоже был человеком
знающим, хорошо пел и к тому же мастерски играл в шахматы. Одним лишь
недостатком обладал этот Шмуел-Эля. Он был немного интриганом и льсте-
цом, к тому же любил, когда никто не видит, поболтать с молоденькой жен-
щиной.
Оборотень. - Верный товарищ
ловек, а пес, самый обыкновенный серый пес, почему его и назвали Серко.
обыкновенный, как мы в этом скоро и убедимся. Но прежде нужно в нес-
кольких словах рассказать биографию этого пса. Откуда у еврея пес? Исто-
рия такова.
почтовый двор со всем инвентарем, во дворе оказалась и собака, совсем
еще молодая, но очень понятливая, смышленая, настолько смышленая, что
сразу же признала новых хозяев. Это во-первых. А во-вторых, к евреям она
питала особое уважение, не кидалась на них, упаси бог, подобно другим,
которые свирепеют, как только завидят длиннополый сюртук.
щества, в дом и носа не показывал. Очевидно, ему своевременно намекнули
поленом по голове, что в еврейском доме собаке не место. Путь в кухню
тоже был ему закрыт. Кривая Фрума отвадила его всего лишь одним горшком
кипятку, которым она вполне добродушно, даже посмеиваясь, обдала его од-
нажды в канун субботы.
шек, ни собак. Однажды Шолом с трудом вызволил из ее рук кошку, которую
она привязала к ножке стола и так немилосердно колотила веником, что
крики несчастного создания возносились к небу.
бя накажет! Лучше бей меня, меня бей, только не кошку! - умолял Шолом,
подставляя деспотической девице собственную спину. Опомнившись, Фрума
сама увидела, что слишком жестоко обошлась с кошкой, стала отливать ее
холодной водой и еле-еле отходила животное.
зывалась, и Фрума решила, что "лакомка" (иначе она ее не называла) ста-
щила что-то со стола. С чего бы это кошке ни с того ни с сего облизы-
ваться? Фрума всех и каждого подозревала в чем-либо: если это кошка,
значит лакомка, собака-пакостница, мужик-вор, ребенок-свинтус... И так
все, весь мир! Но вернемся к Серко.
наверняка ушла бы со двора - живите себе сто двадцать лет без меня! Но
Серко был не таков. Зная, что ему грозит смерть, он и то не ушел бы.
Здесь он родился, здесь и околеет. Тем более что у него были такие зас-
тупники, как хозяйские дети. Он снискал расположение в их глазах, хотя
Фрума всячески и старалась его опозорить. Многие собаки позавидовали бы
харчам и обращению с ним ребят. Они выносили ему в карманах все, что
могли найти самого лучшего и самого вкусного в доме. Понятно, тайком,
чтобы никто не видел и даже не заподозрил, потому что это могло плохо
кончиться и для детей и для собаки. Серко точно определял время завтра-
ка, обеда и ужина и высматривал, когда ему вынесут лакомый кусочек. Он
даже знал, что у кого в кармане, и тыкался туда мордой. Мудрая собака!
носа обглоданную косточку или кусок хлеба и говорили: "Не рушь!" (понят-
но, с собакой не говорят по-еврейски). И Серко был готов терпеливо ждать
сколько угодно, пока не услышит долгожданное: "Гам!" Тогда он подпрыги-
вал и--готово!
Постоянно часов в девять вечера он появлялся под окном хедера и начинал
скрести лапами по замерзшим стеклам в знак того, что надо закрывать кни-
ги и идти домой ужинать. Учителю Серко служил чем-то вроде часов. "Ваша
собака,-говорил он,--не иначе как оборотень",- и отпускал ребят, кото-
рые, взяв свои фонарики из промасленной бумаги, шли домой, весело распе-
вая залихватские "солдатские" песни:
все это в надежде на хлебные корки и обглоданные кости, которые доста-
нутся ему после ужина. Мудрая собака!
взбучку, в хедере еще добавили. Шолом забирался в глубь сада, а с ним и
Серко. Там, за плетнем, на куче мусора он садился со своим верным дру-
гом, который тянулся к нему мордой, заглядывал заискивающе в глаза, как
провинившийся человек. "Чего он смотрит? - размышлял Шолом.-О чем думает
в эту минуту? Понимает ли все, как человек? Имеет ли он душу, подобно
человеку?" И ему приходили на ум слова учителя: "Собака эта - оборо-
тень". А царь Соломон в Экклезиасте * сказал: "И нет у человека преиму-
щества пред скотом". "Но если нет преимущества, почему же Серко- собака,
а я-человек?"-думал Шолом, глядя с состраданием и в то же время с уваже-
нием на собаку. А собака глядела на него, как равная... Собака-друг! До-
рогой, преданный друг Серко!
шо понимавший, кто его больше всех любит, и поэтому не удивительно, что
он привязался к автору этой книги больше, чем к другим ребятам. Серко
безмолвно заключил с ним дружеский союз и любил его самоотверженно, был
готов пожертвовать собой для своего друга и господина. Бессловесная
тварь, он не мог высказать свои чувства, передать их словами и выражал
свою преданность по-собачьи, прыгая, визжа и кувыркаясь по земле на
свой, собачий манер. Достаточно было одного слова, стоило его другу и
господину приказать: "На место!" - и Серко, послушно удалившись, ложился
смирно, как котенок, и только одним глазком следил за тем, что делает
его господин.
не мог себе представить, что с ним будет, если Серко вдруг не станет.
Как это не станет? Возможно ли? Серко ведь не человек, который может
навсегда уехать, даже не попрощавшись. Сколько раз крестьяне пытались
заманить Серко к себе в деревню-разве он не прибегал наутро, запыхавший-