доброй воли...
Козонков сидел в шапке на углу стола и читал "Родную речь" для третьего
класса. На печи, стараясь не остановиться, ненатуральным голосом, равнодушно
и упрямо ревел внук Авинера Славко. Здешний внук, не приезжий, как
выяснилось позднее.
тут же слегка покраснел от этих излишек.
тоже пришлось легонько давнуть руку Авинера. Но Козонков давнул еще раз, а я
этого не ожидал и с ощущением должника сел на лавку.
чуялся интерес к моему приходу.
вспомнил анекдотический диалог двух старух, которые встретились в областном
центре на главной площади. Одна остановила другую и спросила, обрадованная:
"Это, Матрена, ты?" - "Да я-то Матрена, а ты-то кто?" - "Да я-то Евгенья, из
Гридина бывала". - "Ну так ведь и я из Гридина, узнала меня-то?" - "Нет,
милая, не узнала", - сказала Евгенья и пошла дальше. Я сделал попытку
завязать разговор.
словно дал подписку реветь до самой весны. С потолка, оклеенного газетами,
глядели аншлаги и шапки, набранные чрезвычайным шрифтом, пол был не метен.
На стенке ехидно тикали часы, приводимые в движение не столько гирей в виде
еловой шишки, сколько привязанным к ней старинным амбарным замком. Рядом с
часами висела фанерка - самодельное объявление "не курить, не сорить",
причем крупно нарисованная частица "не" была общей для обоих глаголов и
стояла впереди них.
- пожилая Авинерова соседка. Она специально, говоря ее языком, натодельно,
пришла глядеть Авинерову дочь Анфею, приехавшую с ребенком в отпуск. Однако
Анфея, как выяснилось, вместе с мальчишкой и матерью ушла к родственникам в
другую деревню, и заход у Евдокии вышел пустой. По этой причине Евдокия
долго охала и сказала, что придет еще. Уходя, она подошла к печи, где сидел
и ревел внук Авинера. Оказывается, ревел он еще со вчерашнего из-за того,
что его не взяли в гости.
ревел, и сейчас пришла - ревишь. Разве ладно? Отдохни, батюшко.
нерешительно вздохнул:
уйти.
чекушку к чаю.
мелочью. Тут я догадался, что пришло время действовать, сунул в задний
карман два пальца и быстро вытянул трешницу...
стало как-то легче дышать, хотя Славко вновь захныкал на печке.
четыре дня без выходных" Авинер выпустил дым и сказал, что раньше у
подрядчика плотничали без всякого отпуска. Потом похвалил сигарету.
отставать. Бывало, ежели не куришь да в работу уйдешь, плотничать, дак прямо
беда. Мужики сядут курить, а ты работай. Уж не посидишь. Мне вон дочка
говорит: ты ведь умрешь от курева-то! А я говорю: умру, так меньше вру. Чего
любишь, да от того и отстать, какое дело? Помню, пошли бурлачить,
подрядились втроем, я да Степка. (Я поначалу не мог догадаться, что третий
был Олеша Смолин.) По девяносто рублей с благовещенья до Кузьмы. Подрядчик
свой, местный, холера. Работать велит и после солнышка. А я один раз сел и
говорю, что после солнышка только на дураков работают. Топор за ремень - и
пошел в избу. Руки вымыл, нет Степки. Чую, топоры стукают. Ну, думаю, я тебя
проучу, работника, ишь выслуживается. У меня был товарищ из местных, такой
долбило, все, бывало, кур воровал. Подлезет в сумерки, схватит да как даст,
из иной и яйцо выскочит. Вот, был пивной праздник, надо гулять идти. А в
части харчей худо было, хозяйка скупая, все ножик под стол совала, чтобы мы,
значит, меньше ели. Я, помню, еще до праздника слышу - ходит она на повети.
Вот и говорю: "А что, ребята, стоит только топору влепиться - и скотина в
доме не будет копиться!" Знаю, что слышала, только все равно кормит худо.
Был, значит, у ее поросенок. Ушла один раз на работу и попросила меня, чтобы
этого поросенка накормить. Я пойло на землю вылил, а в хлев-то зашел с
хорошим колом. До того я довозил этого поросенка, он от меня на стены начал
кидаться. Приходит хозяйка. "Покормил, Авинер, животинку-то?" - "Добро, -
говорю, - поел". Вечером она пошла в хлев, а поросенок-то от нее на стены. Я
говорю: это, наверно, у его бешенство, надо колоть. Поохала, да пришлось
резать. До того были шти хорошие...
которым было весьма далеко до тех, хозяйкиных. Евдокия ушла из скромности, а
Козонков позвал Славка обедать. Славко слез, но реветь не перестал. Тогда
Авинер налил в чашку сколько-то водки и подал мальчишке. Славко перестал
реветь и потянулся ручонкой, чтобы чокнуться. В другой ручонке была зажата
конфета... Козонков строго пригрозил внуку:
Козонков даже не повел ухом и принял протест, как шутку. Я чокнулся с
обоими... Славко глотнул, судорожно дернулся, лицо его исказилось, но водку
он все же удержал внутри и с радостным испугом поглядел сперва на деда,
потом на меня.
победителя. Я, плохо соображая, продолжал слушать Авинера...
8
сунул в карман точильный брусок. Олеха гулять не пошел, а мы со Степкой.
Пошли, вышли в поле. Я брусок-то вынул да как дал в затылок Степке-то, сбил
с ног, да и давай молотить. Дак он, чудак, еле из-под меня вывернулся,
соскочил да бежать. На другой день прихожу на работу, мне подрядчик говорит;
иди куда хошь, мне таких боевых не надо. Куда деваться?
Неделю-полторы пожили, бревна на церкву тешем. Один раз пошли гулять к
девкам. А денег нету, только полтинник. Я говорю: "Дай, Олеха, полтинник-то,
я хоть вон девкам конфет куплю". Он пошел, а я говорю: "Иди, я догоню", -
сам захожу в лавочку. Уж темно стало. В лавочке лампа горит, никого нету. Я,
чудак, что делаю? Я постоял, постоял, да - раз с прилавка штуку ситца. Под
полу этот ситец запехал. Потом взял гирю, да и давай колотить о прилавок-то.
"Есть, - кричу, - тут кто?" Выбежал хозяин, я ему и говорю: "Вот зашел, а в
лавке нет никого". - "Ох, - говорит, - спасибо, приказчик в гости ушел,
лавку не запер. Ведь меня бы, - говорит, - обчистили, хоть ты, парень, меня
выручил. Чего тебе за это, спрашивай сам". Я говорю: "Мне бы маленькую да
папирос, ну еще конфет каких, для праздника". Он мне две маленьких, папирос
три пачки да еще полтора фунта конфет наворотил. "Ой, - говорит, - тебе
спасибо, ведь меня бы могли обчистить!"
временем зажегся свет, включили электростанцию.
лампочек, и на сарае горит, и в хлеву.
депутация. Он и глазам не верит. Сели на канаву. "Пей", - говорю. Он не
пьет. "Верни, - говорит, - все обратно". А для чего дано, чтобы обратно
нести? Ну, выпил. А я ему из-под полы еще и штуку показываю. Он перепугался,
я ему еще налил. Тут шла телеграфная линия. Я говорю, давай смеряем, хватит
ли не хватит от столба до столба. Давай мерить. Скрутили. Я и говорю:
"Придем в деревню, я пьяным прикинусь, а ты меня ругай, вот, мол, дурак, все
деньги ухлопал, для чего штуку купил?" Недоглядели мы, что, когда штуку
мерили, ехал кто-то на тарантасе. На другой день - раз, урядник! И пошло
следствие. Олешу моего таскают, а я ночевал тайно в сеновале. Ему, дураку,