оказалось без денег, твой отец тоже ему помог бы. Я надеюсь, что ты будешь
смотреть просто на такие вещи.
руки. Мы шли и шли, тогда только я понял, какая огромная вилла у семейства
Кампилли. Ванная тоже была большая. В ней могла бы уместиться вся наша
торуньская квартирка. Из окна, выходившего в сад, открывался бесконечно
далекий ландшафт, тот самый, которым я вчера любовался с угла виале и
Кливо-делле-Мура Ватикане.
церковный неф; в окнах витражи, пропускающие мало света. Среди этой
непонятной архитектуры кружилась тьма кельнеров в ослепительно белых
накрахмаленных пиджаках. Все они знали адвоката. Он долго раздумывал,
какой выбрать столик.
Наполнив бокалы, чокнулся со мной, выпил за здоровье отца и за успех его
дела. Но о деле мы больше не говорили. Он не хотел. Раза два я пытался
возобновить разговор на эту тему, но Кампилли уклонялся. Обрывал меня,
говоря:
отец де Вое.
я намекнул на это. Работая над моим "Польским судебным процессом XVI
века", я наткнулся во Вроцлаве на любопытный документ - послание испанской
Роты ', адресованное вроцлавской курии. Послание, снабженное печатью,
которая дала мне повод для размышлений. Я обнаружил, что некоторые ее
детали могут разрешить спор, тянувшийся целые десятилетия, - спор о
происхождении названия папского трибунала: Рота [Рота-высший церковный
трибунал католической-церкви.]. Нужно было исследовать ее печати на самых
старых документах. Из литературных источников я знал, что печати хранятся
в Ватиканской библиотеке. Я вкратце рассказал об этом Кампилли и спросил,
не может ли он оказать мне содействие, поскольку я слышал, что полякам,
приезжающим из Польши, чинят препятствия. Он посоветовал мне и с этой
просьбой обратиться к отцу де Восу. Сказал, что сам по себе вопрос
пустяковый, но, если им займется де Вое, профессор, ученый, это будет
выглядеть более естественно. Мы выпили также и за успех моих планов.
покидавшей меня со дня приезда, и без той слезинки, которая то и дело
пробегала от сердца к глазам, щекотала веки и в любой момент готова была
выползти наружу. Я думал, что это вызвано натиском воспоминаний и разных
ассоциаций, а это была просто усталость. Исчезло также волнение,
естественное в моем положении, но еще подхлестываемое усталостью.
мне Кампилли, я оставил письмо на пьяцца делла Пилотта, где находится
Грегорианский университет и где живут его профессора. Кампилли продиктовал
мне письмо и подвез на пьяцца делла Пилотта. Он предложил подвезти меня до
самой "Ванды". Я отказался. Передав письмо, я вволю погулял. Сперва решил
обойти университет, а вернее огромный четырехугольник дворцов, церквей и
садов, в которых он размещен. По пути то и дело встречались колоссальные
лестницы. У меня спирало дыхание. От вида этих лестниц и от восторга,
потому что весь ансамбль действительно очень внушительный. Особенно со
стороны Квиринала. Нечто сказочное!
Набрал. Пока я стоял у телефона, перед моими глазами высилось здание
университета. Лестница, вестибюль и дежурная комната, где сидели два
молоденьких иезуита: один в справочном окошке, другой-у телефонного
коммутатора. Ему-то теперь я пытался по буквам назвать свою фамилию.
Безуспешно.
поляк, который вчера оставил ему письмо.
была знакома. Молчание. Я упомянул о письме. Молчание. Затем я сказал, что
привез ему привет от отца.
принять, я услышал:
он добавил:
то скорее по наитию, чем на слух. Заканчивая разговор, он, вероятно, уже
опускал трубку на рычаг. Я тоже положил трубку. Некоторое время я не
отходил от телефона.
Слова священника де Воса, скупые и лишенные интонации, приковывали
внимание. Мой отец высоко его ценил. В "Аполлинаре" де Вое читал
процессуальное церковное право.
это материя сухая, лекции читал интересно. Мне ^известно также, что он
автор нескольких знаменитых публикации.
и искренностью. Его ученики всегда знали, как с ним себя держать. Он не
юлил. Не обижался. Не чнанился. Так мне его охарактеризовал отец, добавив,
что у других священников нрав куда более крутой. По этим причинам отец и
поместил де Воса в списке лиц, к которым мне следовало явиться в Риме- Я
полагаю, что он поместил отца дс Воса на первом месте еще и потому, что в
курии считались с его мнением. Он входил в состав различных совещательных,
научных и административных комиссии и органов. Отец прекрасно разбирался в
их сложном переплетении и даже сообщил мне их названия. Они вылетели у
меня из памяти. Во всяком случае, помню одно-они звучали внушительно. И
следовательно, священник де Вое имел в курии влияние.
по комнате, мысленно приводя в порядок все материалы для предстоящей
беседы. За окном буйствовали краски, к которым я уже привык, и раздавались
крики, которые теперь меня нс отвлекали. Я раскрыл блокнот и набросал
кратенький план беседы. Важнее всего было не растекаться, по возможности
сжато и без отступлений показать различия в точках зрения, основу и
историю спора. Это было важнее всего, но отнюдь не легко, хотя бы потому,
что период идиллических отношений между епископом Гожелинским и моим отцом
отошел в далекое прошлое. Потом начались тренил и тот конфликт, из-за
которого пострадал мой отец и который, помимо всего, материально разорял
его.
обеду. Как и принято в Италии, обедали здесь рано, в половине второго, и я
боялся, что не поспею вовремя с пьяцца делла Пилотта. На кухне я застал
пани Козицкую. Рядом с ней-с одной стороны горничная, с другой-кухарка, а
напротив-уличный торговец рыбой, который в соответствии с ритмом
переговоров то закидывал на плечо корзинку с товаром, то снимал ее. В
ответ на мои слова пани Козицкая кивнула головой, дав понять, что
принимает их к сведению. Но повернулась ко мне, лишь когда заметила, что я
не двигаюсь с места, ибо сценка заинтересовала меня. Во взгляде ее я не
прочел одобрения. И поэтому поскорее удалился из кухни.
бульдог, приветствующий меня рычанием.
пансионата, а не из какого-нибудь бара. Вернее всего, я колеблюсь потому,
что в предложении Малинского слышу тон превосходства. И когда Малинский
спрашивает, куда меня надо доставить, отвечаю: к Квириналу. Мы спускаемся
вниз. Синий фиатик у ворот, мимо которого я несколько раз проходил.
который перестал на меня ворчать еще на лестнице, теперь дружески
располагается на моих коленях. Мы трогаемся.
более красивой. Но, оказывается, он выбрал этот маршрут не для того, чтобы
любоваться памятниками старины (когда я его расспрашиваю про какие-то
достопримечательности, он ничего мне не может объяснить) а потому, что
ширина улиц здесь позволяет развить большую скорость. Наконец я узнаю, где
мы находимся: Колизей, Форум, площадь Венеции. А потом вместо пьяцца
Квириналс пьяцца дслла Пилотта; уж и не знаю почемуто ли по интуиции, то
ли по рассеянности: быть может, Ма линский слышал мой утренний разговор по
телефону и машиналь но отвез меня сюда, забыв, о чем я просил его. Но нет,
это нс так, по крайней мере нс вполне так. С пьяцца делла Пилотта on едет
дальше. Я высаживаюсь у Квиринала и как можно медленнее спускаюсь вниз-
Останавливаюсь перед магазинами. Мне еще рано.
дверь из стекла и железа и подхожу к окошечку дежурной комнаты. Узнаю
молодого иезуита, которому вчера вручил письмо. Ему уже известно, что я
условился с отцом де Восом, и он высовывается из окошечка лишь для тою,
чтобы указать мне, в какую приемную надо пройти. Их тут несколько. В
каждую ведут двери из зала, напоминающего приемную адвоката Кампилли.
Суворов Виктор
Акунин Борис
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Самойлова Елена
Афанасьев Роман