осмотрит Лувр. Ладно, зато я говорю то, что есть. И пусть не принимают во
внимание мои кое-как сработанные книжки, пусть раскроют трагедию Вильяма
Шекспира "Гамлет", акт 3, сцена 4, - то есть до конца еще два акта, девять
сцен. Гамлет только что прикончил ничем не провинившегося перед ним,
преданного и докучливого старика Полония, приняв его за нового мужа своей
матери. И вот он выясняет, кого, оказывается, убил, после чего им
овладевает, скажем очень мягко, странное чувство: "Ты, жалкий, суетливый
шут, прощай!"*
Порлока. Давайте занавес. Пьеса кончена.
формулирую так: "На две трети закончился шедевр, вовсе не нуждающийся в
последней трети", - часто сохраняет свою корректность. Мне требовалось
выразить всего одну мысль, и я ее выразил. Теперь предстоит то, что мама
определяла словом "дописать", а чтобы уже выраженная мысль не растворилась,
придется переливать из пустого в порожнее - вроде тех разговоров, когда
вечеринка идет к концу: "Ой, уже так поздно!" - "Милый, да у нас лед на
исходе!" - "Не помнишь, куда я повесил пальто?" - и прочее.
выдуманная, - вот она: "Первый акт - вопросительный знак. Второй -
восклицательный. Третий - конец абзаца". А поскольку нормальные люди в любом
искусстве интересуются только вопросительными и восклицательными знаками, я
придаю концам абзацев столько же значения, сколько успехам в живописи,
достигнутым папой и сестрой, иными словами, для меня конец - это хлоп, и
ничего более.
его роли в судьбе Колриджа, давайте поразмыслим, правда ли он каким-то
образом обездолил любителей поэзии. К тому моменту, когда вломился этот
проклятый мужлан, Колридж успел записать около тридцати строк и под конец
такие:
вроде трапеции, жутко уродливая, другой такой и не сыщешь.
чем там за дверью занимается Колридж, я бы послал своего подчиненного
барабанить в створки, как только поэт начертал две первые строки:
выдерживая правило двух третей.)
персональную выставку несколько лет назад (в 1980-м): не оттого, что мои
картины представляют какую-то ценность, - просто люди про меня слышали.
суперобложку. Настроила камеру она сама, сказала, где мне встать и когда
нажать на кнопку. Вышла книга с фотографией, под которой стоит мое имя, и
один владелец галереи предложил устроить персональную выставку моих снимков.
Только получилась не выставка снимков. Получилась выставка одного снимка.
Вот вам плоды известности. Кусайте себе локти от зависти.
персональная выставка, - после моих дочерей Ненет Прайор и Эдит Сквиб. И я
второй - после моего сына Марка, - кто побывал, хоть и совсем недолго, в
лечебнице для психов. Я первый в семье, кто разводился и женился по второму
разу. Дальше расскажу, как я на короткий срок устроился в лечебницу.
Довольно давно это было, три или четыре книги тому назад.)
Борода". Мысль о романе пришла мне после того, как "Эсквайр" заказал статью
об абстрактном экспрессионисте Джексоне Поллоке. Готовился юбилейный номер к
пятидесятилетию журнала, и в этом номере давали статьи о пятидесяти
уроженцах Америки, более всего способствовавших изменениям в судьбах нашей
страны после 1932 года. Я хотел написать об Элинор Рузвельт, но меня
опередил Вилл Мойерс.
Айленде, обещал написать про Кола Портера. Но в самый последний момент
вместо этого прислал эссе о моей соседке по Манхэттену Кэтрин Хепберн -
хотите, печатайте, хотите, выбросьте. "Эсквайр" напечатал.)
самый прославленный период, начиная с 1947 года, работал так: расстелив на
полу студии холст, обрызгивал его краской - то сильной струей, то каплями.
Он родился в Коди, штат Вайоминг, - городок назван в честь овеянного
легендами истребителя животных Коди по прозвищу Буффало Билл. Сам Буффало
Билл умер от старости. Джексон Поллок перебрался на Восток, в штат Нью-Йорк,
где погиб в возрасте сорока четырех лет. Будучи самым неукротимым искателем
приключений в той сфере искусства, которая теперь именуется абстрактным
экспрессионизмом, он сделал больше, чем кто-нибудь еще, для того, чтобы
превратить страну, в особенности город Нью-Йорк, в общепризнанный мировой
центр новаторской живописи.
искусстве - джазовой музыке. Как и все выдающиеся мастера джаза, Поллок
превратил себя в знатока и настоящего ценителя тех притягательных
случайностей, которые художники, державшиеся формальных правил, всеми силами
старались исключить, создавая свое произведение.
молодую женщину, врезавшись в дерево на пустынном загородном шоссе, он начал
отходить от той манеры, которую один критик определил как "живопись
капельницей". Теперь он наносил краску в основном кистью - как делали
прежде. Он и сам поначалу работал кистью и был ненавистником всего
случайного. Да будет известно всем и каждому, а в особенности нашим
филистимлянам, что Поллок, если бы того потребовали век и его собственные
устремления, был способен с фотографической точностью воспроизвести на
полотне, как Отец нации пересекает реку Делавэр. Ведь ремеслу живописца его
придирчиво обучал, среди прочих, самый дотошный из американских приверженцев
жизнеподобия в искусстве, наш гений антимодернизма Томас Харт Бентон.
призывного возраста. В армию его не взяли - может быть, из-за алкоголизма, с
которым, правда, ему иногда удавалось совладать. Например, с 1948 года по
1950-й он не прикладывался к рюмке. Пока шла война, он по- прежнему изучал и
преподавал живопись, писал сам, а ведь столь многим из его американских
собратьев по профессии пришлось на время с нею расстаться, в Европе же
художникам его возраста просто запрещали заниматься своим делом диктаторы,
обрекавшие людей стать пушечным мясом, топливом для крематориев и так далее.
прошлого, на поверку он был одним из немногих молодых художников, которые в
годы войны имели возможность продолжать изучение истории искусства и
спокойно обдумывать, каким окажется его будущее.
вот отчего: принявшись за картину, он отключал свою волю и отдавался во
власть бессознательного. В 1947 году, через восемь лет после смерти Зигмунда
Фрейда, Поллок сделал такое признание: "Когда я захвачен творчеством, я не
отдаю себе отчета в том, что делаю". Можно сказать, он писал на религиозные
темы, поскольку тогда на Западе с энтузиазмом верили, что можно обрести
душевное спокойствие и гармонию, достигнув состояния где-то между сном и
бодрствованием, а достигалось это состояние посредством медитации.
уникален в том смысле, что его единомышленники и последователи накладывали
краску не так, как делал это он сам. Французские импрессионисты писали
примерно одинаково, и кубисты писали примерно одинаково, как и диктовалось
требованиями школы, - дело в том, что'революции, осуществляемые ими, при
всех духовных предпосылках и последствиях, носили, однако, довольно
замкнутый характер, касаясь области живописной техники. А вот Поллок не
создал школы разбрызгивающих. Остался в этом отношении единственным.
Художники, чувствовавшие себя до той или иной степени ему обязанными,
создавали полотна столь же многообразные, как многообразны виды диких
животных в Африке, - я говорю о Марке Ротко и Виллеме де Коонинге, о Джеймсе
Бруксе, Франце Клайне, Роберте Мазеруэлле, Эде Рейнхарте, Барнете Ньюмене, и
прочих, и прочих, и прочих. Кстати, все названные были друзьями Поллока.
Похоже, все жизнеспособные направления в живописи начинаются с того, что
появляется искусственно созданная большая семья. Ту семью, которая возникла
вокруг Поллока, сблизило вовсе не общее для всех, кто в нее входил,
представление, какой по сути должна быть картина. Зато у входивших в нее не
было разногласий относительно того, где черпать вдохновение: только в
бессознательном, только там, где бьется жизнь, но невозможно жизнсподобие,
как и морализаторство, и политические мотивы, а значит, невозможно
повторение простых, устаревших сюжетов.
движения, говорил мне об идеальном настрое для художника, стремящегося,
подобно Поллоку, непосредственно прикоснуться к бессознательному: "Я делаю
Глуховский Дмитрий
Сертаков Виталий
Адамов Григорий
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Афанасьев Роман