видневшихся в перспективе, но ни разу не получил ответа. Ясно было, что вид
из этих окон совершенно незнаком ей, словно она уже много лет сюда не
поднималась; и она даже не делала попыток скрыть эти, чересчур поглощенная,
как я это вскоре понял, чем-то другим.
двух!
у этих женщин, так неразрывно связанных с Асперном, только и разговору, что
о расчетах и платежах.
себе отчет в том, что Джулиана, почувствовав приближение конца, может
уничтожить письма Асперна, но до тех пор наверняка не выпустит их из рук;
должно быть, она всякий вечер перед отходом ко сну перечитывает их или хотя
бы прижимает к своим увядшим губам. Дорого бы я дал, чтобы хоть на миг стать
свидетелем этого обряда. Я осведомился у мисс Тины, страдает, ли ее
почтенная тетушка каким-нибудь злостным недугом; но в ответ услыхал: нет,
она просто очень устала, ведь она прожила такую необыкновенно долгую жизнь.
По крайней мере, сама она говорит, что с нее довольно и она хочет умереть. К
тому же все ее друзья давным-давно лежат в могиле; уж тут бы одно из двух:
или им следовало остаться здесь, или ей уйти вслед за ними. И еще одно часто
повторяет ей тетушка: чтобы жить, нужно терпение, а терпения у нее больше
нет.
правда? - сказала мисс Тина. И тут я рискнул заметить: если на те средства,
что у них есть, они сейчас существуют вдвоем, то ведь останься она одна,
этого и подавно хватит. Столь сложное соображение заставило мисс Тину
призадуматься, но минуту спустя все же последовал ответ:
будет, у меня ума не хватит справляться самой.
очень гордый человек.
радостного удивления.
- поразила и возбудила мой живейший интерес. А ее гордость заметить
нетрудно. Едва ли мне доведется часто беседовать с нею, когда я буду жить в
доме.
подтвердившего бы, что я попал в точку.
- сказал я. - Где, по-вашему, ее уязвимые места?
возразить, мисс Тина с грустной улыбкой добавила: - А вы думаете, у нее есть
уязвимые места?
тщательным образом.
приязненным любопытством, которое я в ней подметил при первой нашей встрече,
потом промолвила:
отличишь один день от другого. У нас нет никакой жизни.
концы с концами, бывает ли кто-нибудь в доме, есть ли у них родня в Америке
или еще где-нибудь. Но я счел, что сейчас еще не время, лучше отложить
расспросы до другого случая. И я ограничился тем, что спросил:
всяких прощальных церемоний, повернулась и исчезла, предоставив мне самому
выбираться как сумею. Я еще побродил по залитой теперь солнцем пустыне
старого дома, желая разобраться в создавшемся положении. Даже служаночка в
деревянных башмаках не явилась меня проводить, и я в конце концов рассудил,
что это признак доверия.
июнь, и миссис Прест уже готовилась к сезонному отлету, а мои дела нисколько
не продвинулись вперед. Придя к своей приятельнице накануне срока,
назначенного для ее отъезда, я должен был признаться, что похвастать мне
нечем. Мой первый шаг был неожиданно стремительным и успешным, но ничто пока
не предвещало второго. Вечерние чаепития в обществе хозяек дома, - картина,
которую мы себе рисовали когда-то, - казались неизмеримо далеким миражем.
Миссис Прест меня обвинила в недостатке смелости, но я ответил, что без
удобного случая и смелость не проявишь; можно расширить брешь, если она
есть, но нельзя ломиться в глухую стену. На это она возразила, что мне уже
удалось пробить брешь, достаточно широкую для пропуска целой армии, и что
время, которое я растрачиваю попусту, хныча у нее в гостиной, лучше было бы
с пользой употребить на театре военных действий. Я, и правда, довольно часто
ее посещал и откровенно выкладывал все свои огорчения, думая, что это хоть
сколько-нибудь меня утешит. Но в конце концов я нашел, что не такое уж
утешение, когда тебя постоянно высмеивают за нерешительность, тем более что
на самом деле я жил в постоянной готовности к действию, и я даже почти
обрадовался, когда моя насмешливая приятельница закрыла свой дом на летний
сезон. Она ожидала, что мои взаимоотношения с барышнями Бордеро составят для
нее занимательный спектакль, и была разочарована тем, что взаимоотношении, а
стало быть, и спектакля, не получилась. "Разорят они вас, - сказала она мне
перед тем как покинуть Венецию. Выкачают все ваши деньги, не показав вам и
лоскутка бумаги". Во всяком случае, после ее отъезда я с большим усердием
сосредоточился на своей задаче.
хотя бы на миг встретиться с моими странными хозяйками. Тем единственным
исключением было утро, когда я принес им свою чудовищную дань - три тысячи
франков золотом. Мисс Тина уже дожидалась в sala и сразу же протянула ко мне
руку за деньгами, таким образом лишив меня возможности увидеть ее тетку.
Старуха накануне сказала, что примет меня сама, но, видно, ей ничего не
стоило нарушить свое слово. Деньги лежали в объемистом замшевом мешке, как
были получены из банка, и, чтобы принять их, мисс Тине пришлось сложить обе
ладони горстью. Сделала она это с величайшей серьезностью, хоть я пытался
придать чуть шутливый характер всей церемонии. И так же серьезно она
спросила, взвешивая золото на ладонях, хотя в голосе ее словно бы звенела
радость: "А вам не кажется, что это слишком уж, много?" Я ответил, что все
зависит от того удовольствия, которое я надеюсь здесь получить. И тут она
покинула меня так же стремительно, как и накануне, успев только вымолвить
совсем для меня новым тоном: "Удовольствие, удовольствие, - не бывает
удовольствий в этом доме!"
это в повседневном житейском обиходе мы никогда не сталкивались, хотя бы
случайно. Можно было только предположить, что она тщательнейшим образом
избегала подобных случайностей; впрочем, дом был так велик, что в нем
нетрудно было затеряться друг для друга. Когда я уходил или возвращался, то
всякий раз, проходя через sala, с надеждой ждал, не мелькнет ли где-нибудь
хоть краешек ее платья, но и этой скромной надежде не дано было сбыться.
Казалось, она так и сидит с утра до вечера в комнатах у тетки, даже не
выглядывая за дверь. Я старался представить себе, что они там делают вдвоем,
неделя за неделей и год за годом. Никогда еще мне не приходилось наблюдать
столь упорной воли к одиночеству; эти две женщины не просто затаились в тиши
- они напоминали животных, которые, спасаясь от преследования, притворяются
мертвыми. У них никто не бывал, не заметно было никаких признаков связи с
внешним миром. Ведь случись кому-нибудь прийти в дом, рассуждал я, или же
мисс Тине выйти из дому, это не могло бы ускользнуть от моего внимания. Я
совершил даже поступок, за который готов был сам себя презирать, хоть и
оговорился мысленно, что один, мол, раз куда ни шло: попробовал навести
своего слугу на разговор о привычках и нравах хозяек дома, и дал ему понять,
что буду благодарен за любые сведения на этот счет. Но сведения его
оказались на удивление скудны для дошлого венецианца; впрочем, там, где
всегда соблюдают пост, много крошек с полу не подберешь. Вообще же он был
исправный слуга, хоть и не такое совершенство, каким я его расписывал мисс
Тине при нашей первой встрече. Он помог моему гондольеру доставить в дом
целую кучу мебели, а когда все было перенесено в верхний этаж и расставлено
по нашему с ним совместному усмотрению, сумел наладить мой домашний быт в
меру тех требований, которых мне, кроме него, некому было предъявлять.
Короче говоря, его заботами я мог существовать со всей приятностью, какую
допускали мои не слишком удачно складывавшиеся дела. Я было понадеялся, что
он влюбится в служанку мисс Бордеро или же, напротив, почувствует к ней
резкую антипатию; в обоих случаях было бы неизбежно столкновение, а
столкновение повело бы к переговорам. Мне почему-то казалось, что эта
девушка общительна от природы, а поскольку я не раз видел, как она бегает