Чтение 6–й страницы книги ~Иностранка~

То и дело уезжали знакомые деятели культуры. Уехал скульптор
Неизвестный, чтобы осуществить в Америке грандиозный проект "Древо жизни".
Уехал Савка Крамаров, одержимый внезапно прорезавшимся религиозным чувством.
Уехал гениальный Боря Сичкин, пытаясь избежать тюрьмы за левые концерты.
Уехал диссидентствующий поэт Купершток, в одном из стихотворений гордо
заявивший:

Наследник Пушкина и Блока,

я - сын еврея Куперштока!..

Уезжали писатели, художники, артисты, музыканты. Причем уезжали не
только евреи. Уезжали русские, грузины, молдаване, латыши, доказавшие
наличие в себе еврейской крови. Короче, проблема эмиграции широко
обсуждалась в творческих кругах. И Маруся все чаще об этом задумывалась.

В эмиграции было что-то нереальное. Что-то, напоминающее идею загробной
жизни. То есть можно было попытаться начать все сначала. Избавиться от
бремени прошлого.

Творческая жизнь у Маруси не складывалась. Замуж она, по существу, так
и не вышла. Многочисленные друзья вызывали у нее зависть или презрение.

У родителей Муся чувствовала себя, как в доме престарелых. То есть жила
на всем готовом без какой-либо реальной перспективы. Сон, телевизор,
дефицитные продукты из распределителя. И женихи - подчиненные Федора
Макаровича, которые, в основном, старались нравиться ему.

Маруся чувствовала: еще три года - и все потеряно навсегда...

Цехновицер так настойчиво говорил о фиктивном, именно фиктивном, браке,
что Маруся сказала ему:

- Раньше ты любил меня как женщину.

Цехновицер ответил:

- Сейчас я воспринимаю тебя как человека.

Маруся не знала - огорчаться ей или радоваться. И все-таки огорчилась.

Видно, так устроены женщины - не любят они терять поклонников. Даже
таких, как Цехновицер...

На словах эмиграция казалась реальностью. На деле - сразу возникало
множество проблем.

Что будет с родителями? Что подумают люди? А главное - что она будет
делать на Западе?..

В загс пойти с Цехновицером - уже проблема. У жениха, вероятно, и
костюма-то соответствующего нет. Не скажешь ведь инспектору, что брак
фиктивный...

А потом начались какие-то встречи около синагоги. Какие-то "Памятки для
отъезжающих". Какие-то разговоры с иностранными журналистами.

Маруся стала ходить на выставки левой живописи. Перепечатывала на своей
"Олимпии" запрещенные рассказы Шаламова и Домбровского. Пыталась читать в
оригинале Хемингуэя.

Ее родители о чем-то догадывались, но молчали. Пришлось Марусе с ними
объясниться.

Как это было - лучше не рассказывать. Тем более что подобные драмы
разыгрывались во многих номенклатурных семействах.

Родители обвиняли своих детей в предательстве. Дети презирали родителей
за верноподданничество и конформизм.

Взаимные попреки сменялись рыданиями. За оскорблениями следовали
поцелуи.

Федор Макарович знал, что должен будет в результате уйти на пенсию.
Галина Тимофеевна знала, что с дочкой она больше не увидится.

В октябре Маруся зарегистрировалась с Цехновицером. К Новому году они
получили разрешение. Девятого января были в Австрии.

Оказавшись на Западе, Цехновицер сразу изменился. Он стал еврейским
патриотом, гордым, мудрым и немного заносчивым. Он встречался с
представителями ХИАСа, носил шестиконечную анодированную звезду и мечтал
жениться на еврейке.

Условия фиктивного брака Цехновицер добросовестно выполнил. Увез жену
на Запад. Зато Маруся оплатила все расходы и даже купила ему чемодан.

Вскоре им предстояло расстаться. Цехновицер улетал в Израиль. Маруся
должна была получить американскую визу.

Маруся говорила:

- Как ты будешь жить в Израиле? Ведь там одни евреи!

- Ничего, - отвечал Цехновицер, - привыкну...

Марусе было грустно расставаться с Цехновицером. Ведь он был
единственным человеком из прошлой жизни.

Маруся испытывала что-то вроде любви к этому гордому, заносчивому,
агрессивному неудачнику. Ведь что-то было между ними. А если было, то разве
существенно - плохое или хорошее? И если было, то куда оно, в сущности,
могло деваться?..

В аэропорт Маруся не поехала. У маленького Левушки третий день болело
горло.

Маруся из окна наблюдала, как Цехновицер садится в автобус. Он казался
таким неуклюжим под бременем великих идей. Его походка была решительной, как
у избалованного слепого.

Через неделю Левушке благополучно вырезали гланды. Отвезла его в
госпиталь миссис Кук из Толстовского фонда. Виза к этому моменту уже была
получена.

Еще через шестнадцать дней Маруся приземлилась в аэропорту имени
Кеннеди. В руках у нее был пакет с кукурузными чипсами. Рядом вяло топтался
невыспавшийся Лева. Увидев двух негров, он громко расплакался. Маруся
говорила ему:

- Левка, заткнись!

И добавляла:

- Голос - в точности, как у папаши...

После кораблекрушения

В аэропорту Марусю поджидали Лора с Фимой. Лора была ее двоюродной
сестрой по матери. Лорина мама - тетя Надя - работала простым корректором.
Муж ее - дядя Савелий - преподавал физкультуру. Лора носила фамилию отца -
Мелиндер. Татаровичи не презирали Мелиндеров. Иногда они брали Лору на дачу.
Изредка сами ездили в Дергачево. Маруся дарила сестре платья и кофты. При
этом говорилось:

- Синюю кофту бери, а зеленую я еще поношу...

Марусе и в голову не приходило, что Лора обижается.

В общем, сестры не дружили. Маруся была красивая и легкомысленная. Лора
- начитанная и тихая. Ее печальное лицо считалось библейским.

Марусина жизнь протекала шумно и весело. Лорино существование было
размеренным и унылым.

Маруся жаловалась:

- Все мужики такие нахальные!

Лора холодно приподнимала брови:

- Мои, например, знакомые ведут себя корректно.

И слышала в ответ:

- Нашла чем хвастать!..

Татаровичи не избегали Мелиндеров. Просто Мелиндеры были из другого
социального круга. В старину это называлось - бедные родственники. Так что
сестры виделись довольно редко.

Муся от кого-то слышала, что Лора вышла замуж. Что муж ее - аспирант по
имени Фима. Но познакомиться с Фимой ей довелось лишь в Америке...

Эмиграция была для Лоры и Фимы свадебным путешествием. Они решили
поселиться в Нью-Йорке. Через год довольно сносно заговорили по-английски.
Фима записался на курсы бухгалтеров, Лора поступила в ученицы к маникюрше.

Дела у них шли прекрасно. Через несколько месяцев оба получили работу.
Фима устроился в богатую текстильную корпорацию. Лора трудилась в
парикмахерской с американской клиентурой. Она говорила:

- Русских мы практически не обслуживаем. Для этого у нас слишком
высокие цены.

Лора зарабатывала пятнадцать тысяч в год. Фима - вдвое больше. Вскоре
они купили собственный дом. Это был маленький кирпичный домик в
Форест-Хиллсе. Жилье в этом районе стоило тогда не очень дорого. Жили здесь,
в основном, корейцы, индусы, арабы. Фима говорил:

- С русскими мы практически не общаемся...

Фима и Лора полюбили свой дом. Фима собственными руками починил
водопровод и крышу. Затем электрифицировал гараж. Лора тем временем покупала
занавески и керамическую утварь.

Дом был уютный, красивый и сравнительно недорогой. Журналист Зарецкий,
с которым Лора познакомилась в ХИАСе, называл его "мавзолеем". Старик явно
завидовал чужому благополучию...

Лора и Фима были молодой счастливой парой. Счастье было для них
естественно и органично, как здоровье. Им казалось, что всяческие
неприятности - удел больных людей.

Лора и Фима слышали, что некоторым эмигрантам живется плохо. Вероятно,
это были нездоровые люди с паршивыми характерами. Вроде журналиста
Зарецкого.

Лора и Фима жили дружно. Они жили так хорошо, что Лора иногда
восклицала:

- Фимка, я так счастлива!

Они жили так хорошо, что даже придумывали себе маленькие неприятности.
Вечером Фима, хмурясь, говорил:

- Знаешь, утром я чуть не сбил велосипедиста.

Лора делала испуганные глаза:

- Будь осторожнее. Прошу тебя - будь осторожнее.

- Не беспокойся, Лорик, у меня прекрасная реакция!

- А у велосипедиста? - спрашивала Лора...

Бывало, что Фима являлся домой с виноватым лицом.

- Ты расстроен, - спрашивала Лора, - в чем дело?

- А ты не будешь сердиться?