Чтение 6–й страницы книги ~Пять рек жизни~

мецкого снаряда, ей в окно влетела оторванная голова соседки. Весь Сталинград мы
просмеялись, как будто смешинка попала нам в рот. Мы особенно смеялись на
Мамаевом кургане, где мне захотелось поджарить немку на вечном огне.
Каждый народ понимает проблему страдания по-своему. Русские переводят ее на
доступный им язык. У подножья Матери-родины с открытым, как у французской
Марианны, ртом и грудью несчастной бухгалтерши собралась целая группа статуй,
символизирующих коллективные страдания.
Каждая композиция состоит из двух человек:
один раненый, другой оказывает ему помощь и готов за него отомстить. Но все
раненые больше похожи не на раненых, а на пьяных. Особенно хороша санитарка,
осмотрительно, с хитрым видом выносящая с поля боя в жопу пьяного мужика. Скорее
всего, она несет его с гулянки домой, чтобы положить к себе в постель, раздеть и
приголубить.
Немка смеялась до слез над моим предположением. От хохота мы попадали в густую
траву. Под нами лежал ренессансный город с вкраплениями греческой классики,
возведенный пленными немцами в духе имперского реализма. На другом берегу, за
Волгой, начинались бескрайние степи, начинались Монголия и Китай.
- Ну покажи, - попросила немка.
- Не покажу, - застеснялся я.
Конечно, я ей показал. Головастики виляли нам хвостами в мутной воде. Мальки
метались в разные стороны. На дне банки лежал таинственный черный камень. Мы
стали строить планы, рассматривая банку.
38
Ее дедушка с моей бабушкой взирали на нас с небес. Дедушка был, по-моему,
недоволен и бормотал, что русским нельзя доверять, зато моя бабушка, как мне
показалось, гордилась мной. Когда мы встали, отряхиваясь, немка призналась, что
ее до сих пор ни разу не били во время любви.
- Я рад, - сказал я, - что во время поездки ты испытала новые ощущения.
39
ИЗБРАННЫЕ ФАНТАЗМЫ СТАРОГО РЕЙНА
ПОБЕГ ИЗ КОМФОРТА
Осень - лучшее время для критики чистого разума. Русский человек в Европе
чувствует себя дураком. Против Европы, как против лома, у него нет приема. Если
смотреть на Европу с открытым ртом, она отвернется от тебя с равнодушием,
близким к презрению. Если начать в ней бузить и топать ногами, она удивится, а
затем ловко схватит за ухо и выставит за дверь, как навонявшего мерзавца.
- Как вы относитесь к крестоносцам? - спросил капитан.
- Мне больше нравятся самураи, - ответил я. Что называется, поговорили. Если
можно сделать тысячу одинаковых живых овец, то почему бы не сделать тысячу
одинаковых живых капита-
40
нов? В Европе невольно начинаешь верить в науку и технологию. Чтобы не выглядеть
излишне патетичным, я поздравил его, скорее, с выздоровлением, чем с
воскрешением.
- Мерси, - сказал капитан, отводя, впрочем, глаза в сторону.
Немка прочла мне нотацию. Она сказала, что в Европе не принято поздравлять ни с
воскрешением, ни с выздоровлением, ни вообще с чем бы то ни было. Может быть,
только со свадьбой.
- Поздравлять - это варварство, - прокомментировала она.
Не исключаю, что немкой руководила обида. Встретившись с ней на Рейне, я
дружески поцеловал ее в щеку и вместо приветствия по ошибке сказал до свидания.
Что с ней было! От негодования у нее на носу высыпали угри. Но я тоже хорош! Так
нескладно ошибиться!
Русский человек в Европе похож на таракана. Бегает, шевелит усами, нервно
принюхивается. Он оскорбителен для ее чистой поверхности. Европа может с
интересом наблюдать за экзотическими насекомыми, ей по душе какой-нибудь
ядовитый тарантул, какая-нибудь непонятная гусеница, божьи коровки вызывают у
нее умиление, но хороших тараканов не бывает.
Умный русский человек в Европе чувствует себя многозначительным дураком.
Между тем, Европа подсознательно очень боится России. Польский маршал Пилсудский
хотел видеть Россию не красной, не белой, а слабой. Чтобы сделать Россию слабой,
надо сломать ей волю. Европа подсознательно чувствует, что Россия ее сильнее и
будет день, ког-
41
да Россия ее заглотит, как большая рыба маленькую, даже если маленькая
покрасивее и повыебистее, чем большая.
- Как тебя зовут? - спросил я немку.
- Пароль: лоск! - насмешливо учила она меня.
- Какое сапожное слово! - не стерпел я.
В Европе она выглядела по-другому, чем на Волге. Ее как будто подменили. Она
была такая, как все - только дерганая.
Что такое антипутешествие? Топтание на одном месте? Пустая трата времени? Или,
может быть, энтропия надежды? Я был настроен на увеселительную прогулку по
центральной (как говорится в проспектах) водной артерии Европы. Начинался
бархатный сезон. Вот чего никогда не будет в России - бархатного сезона. Не
куцее бабье лето, а затяжная теплая, с теплыми вечерами, каштаново-платановая
осень отсутствует в списке русских понятий. Я взял с собой из Москвы купальные
трусы и лучшие итальянские галстуки. Я ни разу не надел ни те, ни другие.
Подвела не только погода. Я плыл вниз, скорее, не по Рейну, а в совсем не
далекое будущее. Будущее, как выяснилось, состоит из старости. Оно же состоит из
комфортного абсолютизма. Последнее - грядущая европейская неизбежность. Это не
столько быт, сколько бессильный идеологический фантазм.
Поездки по Рейну вот уже более ста пятидесяти лет славятся своим безупречным
сервисом. Первый пароход появился на Рейне в 1816 году. Добросовестная
английская игрушка восьмого июня отшвартовалась в Роттерда-
42
ме, а двенадцатого уже доплыла до Кельна. Дальше вверх по реке ее тянули русские
бурлаки и арабские лошади, вплоть до Кобленца, где она затонула. Европа учится
на ошибках. Она любит делать удобные вещи. Кельты плавали по Рейну на плотах уже
во втором тысячелетии до нашей эры. В девятом веке народ на Рейне грабили
викинги. Американцы перешли через реку седьмого марта. Семнадцатого числа мост
под ними рухнул. Эльзас и Лотарингию забрала себе Франция. После референдума
Саар вернулся в Германию. Аденауэр родился в Кельне. Гете учился медицине в
Страсбурге. Ясперс умер в Базеле. Ясно, что это -один человек. Европа может
зачахнуть только от отсутствия самоуважения. Базель находится на отметке 252
метров над уровнем моря. Население - 182.000 жителей. Каждую секунду в Базеле
протекает 1030 кубических метров рейнской воды. Мой дежурный суп - местный граф
Цеппелин. Его воздушные аппараты, каюта, ванная, еда и, конечно, пейзажи,
доведенные до совершенства, приняты к моему сведению.
На шикарном теплоходе "Дейчланд" я попал в руки профессиональных комфортщиков.
Возражать им непросто. Тонкой пластмассовой пленкой комфорт обвалакивает все
ощущения. Лучше плыть на барже, хотя это тоже -искусственность и самообман.
Я никогда так не антипутешествовал, как от Базеля до Северного моря. Холодный
буфет оказался сильнее Рейна. Паровые лобстеры затмили Кельнский собор, не
говоря уже о развали-
43
нах средневековых замков с немецким стягом над реставрированной крышей.
- Ну что, скучаете? - заботливо спросил капитан, глядя, как я лениво копаюсь в
крабовом салате.
- Я сегодня вдруг вспомнил, что Ленин в своей ранней работе "Что делать?"
сказал: "Надо мечтать!".
- Без мечты не проживешь, - одобрительно сказал капитан. - Может быть, вы нас
возьмете в заложники?
- Зачем? - заинтересовался я.
Торты с персиками, облитые шоколадом, выглядели куда более шовинистически,
нежели патриотические монументы Вильгельма и самой матери Германии в окружении
своры чугунных орлов.
- Я думал когда-то, что только в России мы плодим скульптурных уродов, -
признался я немке.
Путешествие - это, прежде всего, проишествие, в идеальной перспективе -
авантюра. В современной Европе приключение сведено к минимуму событийности.
Турист превращен в комическую фигуру. Как домашняя птица в клетке, он
выклевывает по зернышку корм, отпущенный турагентством. Путеводитель берет на
себя функции тоталитарного законодателя, не чуждого анекдоту. Он правит с
юморком.
- Че Гевара красиво погиб в Боливии, - сказал я немке. В своих оранжевых штанах
она оживилась.
- Помнишь, - сказала она, - он велит агенту ЦРУ, кубинцу, которому приказано его
при-
44
кончить, передать Фиделю Кастро, что революция скоро победит во всей Южной
Америке.
- Фидель Кастро, конечно, крылатый конь с яйцами, - сказал я, - но Че Гевара
фотогенично умер.
- Давай поднимем над кораблем красный флаг, - предложила немка.
- Ага, - сказал я. - И назовем корабль "Броненосец Потемкин".
Немка счастливо рассмеялась. Путеводитель подшучивает над всеми этими римлянами
и рейнскими легендами (где герои повсеместно оказываются жертвами собственной
жестокости, а героини - собственной глупости), но вдруг впадает в слезливую речь
демагога. Гиды -его вассалы, и как всякие вассалы, склонны к халтуре. Для них
Кельн, прежде всего, столица одеколона.
- Слушайте, кончайте жрать, - сказал капитан за ужином мне на ухо. - Возьмите
меня штурмом, как Зимний дворец! Арестуйте, как временное правительство!
В Амстердаме я бежал с корабля, не оглядываясь, но был уверен, что за мной
гонится по пятам вся команда во главе с задушевным опереточным капитаном,
многоязыкие организаторы досуга, повара в парадных колпаках, официанты, бармены,
уборщицы кают с бесшумными пылесосами в обнимку. Я чувствовал затылком их
совершенно любезные улыбки, с которыми они бежали за мной в пароксизме
коммерческого гостеприимства, с которыми они хотели меня прокатить назад в
Базель, а потом опять в Амстердам, и еще раз в Базель, оставить у себя