Сочувствие спало, как спит горняк в воскресенье после недели каторжного
труда, чтобы в понедельник снова суметь спуститься в шахту.
наставлял себя: не думай о ней! не думай о ней! Он говорил себе: именно
потому, что я болен сочувствием, хорошо, что она уехала и что я больше не
увижу ее. Я должен освободиться не от нее, а от своего сочувствия, от этой
болезни, которая была мне неведома, пока Тереза не заразила меня ее вирусом!
приближалась к нему из глубин будущего. Но уже в понедельник навалилась на
него тяжесть, какой он не знал прежде.
более тяжкого, чем сочувствие. Даже собственная боль не столь тяжела, как
боль сочувствия к кому-то, боль за кого-то, ради кого-то, боль, многажды
помноженная фантазией, продолженная сотней отголосков.
склонив голову, словно ощущало себя виноватым. Сочувствие знало, что
злоупотребляет своими правами, но все-таки упорствовало исподтишка, и потому
на пятый день после ее отъезда Томаш сообщил директору клиники (тому самому,
который ежедневно звонил ему в оккупированную Прагу), что немедля должен
вернуться на родину. Ему было стыдно. Он знал, что его поведение покажется
директору безответственным и непростительным. Нестерпимо хотелось довериться
ему и рассказать о Терезе и о письме, что она оставила для него на столе. Но
он не сделал этого. С точки зрения швейцарского врача, поступок Терезы
выглядел бы истеричным и безобразным. А Томашу не хотелось позволить кому бы
то ни было думать о ней дурно.
написана на эти два мотива: Muss es sein? (Должно ли это быть?) - Es muss
sein! Es muss sein! (Это должно быть!)
последнюю часть словами: "der schwer gefasste Entschlusse", переводимыми как
"тяжко принятое решение".
именно она заставляла его покупать пластинки с Бетховенскими квартетами и
сонатами.
большим любителем музыки. Он слегка улыбнулся и тихо сказал, воспроизводя
голосом Бетховенскую мелодию: - Muss es sein?
положительным. "Der schwer gefasste Entschluss" (тяжко принятое решение)
связано с голосом Судьбы ("Es muss sein!"); тяжесть, необходимость и
ценность суть три понятия, внутренне зависимые друг от друга: лишь то, что
необходимо, тяжело, лишь то, что весит, имеет цену.
даже вероятно), что ответственность за него несут скорее толкователи
Бетховена, чем сам композитор, ныне мы все в большей или меньшей степени
разделяем его; величие человека мы усматриваем в том, что он несет свою
судьбу, как нес Атлант на своих плечах свод небесный. Бетховенский герой -
атлет по поднятию метафизических тяжестей.
хмурый Бетховен дирижировал оркестром местных пожарников и играл ему на
прощание с эмиграцией марш под названием "Es muss sein!".
танков. Ему пришлось остановить машину у перекрестка и ждать полчаса, пока
они пройдут. Грозный танкист в черной форме стоял на перекрестке и управлял
движением, словно все дороги в Чехии безраздельно принадлежали только ему.
"Es muss sein!" - мысленно повторял Томаш, потом вдруг засомневался: в самом
ли деле это должно было быть?
живет в Праге одна.
месяц? Или всего неделю?
правильности той или иной научной гипотезы. Но человек, проживающий одну-
единственную жизнь, лишен возможности проверить гипотезу опытным путем, и
ему не дано узнать, должен был он или не должен был подчиниться своему
чувству.
прыгать, норовя лизнуть его в лицо, и тем самым облегчил ему первые минуты
встречи. Желание упасть Терезе в объятия (желание, которое обуревало его,
еще когда он садился в Цюрихе в машину) совершенно исчезло. Ему казалось,
что он стоит напротив нее посреди снежной равнины и что они оба дрожат от
холода.
напролет. Томаш от этого звука отвык и не мог уснуть.
сказанную ею когда-то давно посреди пустой болтовни. Они говорили о его
приятеле З., и вдруг она обронила: "Если б не встретила тебя, наверняка бы
влюбилась в него".
теперь он вдруг осознал абсолютную случайность того факта, что Тереза любит
его, а не приятеля З. Что кроме ее осуществленной любви к нему в империи
возможностей есть еще бесконечное множество неосуществленных влюбленностей в
других мужчин.
то легким, лишенным всякого веса; мы полагаем, что наша любовь - именно то,
что должно было быть; что без нее наша жизнь не была бы нашей жизнью. Нам
кажется, что сам Бетховен, угрюмый и патлатый, играет нашей великой любви
свое "Es muss sein!".
что история любви его жизни не откликается никаким "Es muss sein!", скорее
"Es konnte auch anders sein": это могло быть и по-иному.
тяжелое заболевание мозга, ради которого для срочной консультации был
приглашен главный врач клиники, где работал Томаш. Но у главврача случайно
оказался ишиас, он не мог двигаться и послал в провинциальную больницу
вместо себя Томаша. В городе было пять гостиниц, но Томаш случайно напал
именно на ту, где работала Тереза. Случайно до отхода поезда у него
оставалось немного свободного времени, чтобы посидеть в ресторане. Случайно
была Терезина смена, и она случайно обслуживала стол, за которым сидел он.
Потребовалось шесть случайностей, чтобы они подтолкнули Томаша к Терезе,
словно его самого к ней не тянуло.
любовь столь случайную, какой и вовсе могло не быть, не уложи ишиас семь лет
назад его шефа в постель. И эта женщина, это олицетворение абсолютной
случайности, лежит теперь рядом с ним и глубоко дышит во сне.
как часто случалось у него в минуты душевной подавленности.
себе никакого сочувствия. Единственными ощущениями были тяжесть в желудке и
отчаяние, что он вернулся.
самом деле. Они родились вовсе не из утробы матери, а из одной-двух
впечатляющих фраз или из одной решающей ситуации. Томаш родился из фразы:
Einmal ist keinmal. Тереза из урчания в животе.
животе. И неудивительно; она не обедала, не ужинала, лишь утром на вокзале,
прежде чем сесть в поезд, съела бутерброд. Она вся была сосредоточена на
своей дерзкой поездке, а про еду и не вспомнила. Но кто не думает о своем
теле, тот еще скорее становится его жертвой. Было ужасно стоять перед
Томашем и слышать, как громко разговаривают ее внутренности. Ей хотелось
плакать. К счастью, Томаш сразу же обнял ее, и она смогла забыть о голосах
желудка.
непримиримую двойственность тела и души, этот основной человеческий опыт.
груди раздается звук размеренных ударов, и не понимал, что это. Он не мог
отождествлять себя с чем-то столь чуждым и неведомым, каким представлялось
тело. Тело было клеткой, а внутри нее находилось нечто, что смотрело,
слушало, боялось, думало и удивлялось; этим нечто, оставшимся за вычетом
Махров Алексей
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Перумов Ник
Сапковский Анджей
Сертаков Виталий