любит его...
может, так как предложение пахана хоть и почетно, но слишком неожиданно, и
попросил, чтобы тот подождал два дня, по истечении которых он непременно
даст ответ...
Иосифа, что в случае отрицательного ответа он вырвет ему кадык и, зажарив
его на костре, съест... Потом он неожиданно расплылся в улыбке, сочно
поцеловал Иосифа в щеку и отправился спать...
положения и ранним утром, перед работой, попросил надзирателя доставить его
к начальнику лагеря. Надзиратель сначала отказывался, но после того как
Иосиф сказал, что хочет сделать признание по поводу своей шпионской
деятельности, незамедлительно препроводил его в главное административное
помещение...
и бумагу. Иосиф попросил, чтобы их оставили наедине, и начальник, зыркнув
глазом, отослал конвоиров прочь... Отец пожелал, чтобы ему дали иголку и на
глазах у изумленного китайца стал выковыривать из зуба мудрости пломбу.
пломбу бриллиант весом полтора карата и протянул ему на ладони... Начальник,
тут же забыв о шпионаже, алчно взял драгоценный камень и спросил
заключенного, чего тот хочет... Иосиф взмолился лишь об одном - чтобы его
перевели отбывать срок в какое-нибудь другое место, уверяя, что он может
работать на кухне и готовить начальнику еду, владея секретами еврейской
кухни... Начальник сказал, что это можно будет устроить и, пряча бриллиант в
карман, окликнул караул...
фаршированную рыбу, а тот не уставал спрашивать, много ли у отца еще пломб
во рту. На этот вопрос отец всегда делал такие загадочные глаза, что можно
было подумать о наличии во всех оставшихся у него зубах пломб весом не
менее, чем в два карата...
со стола начальника, доедая за ним рыбу-фиш, постепенно отъедался и даже
завел небольшой кругленький животик, который в досужие часы любил
поглаживать...
разделившей мужские и женские судьбы, и иногда Иосиф открывал форточку,
прислушиваясь к улице. Ему казалось, что из-за забора доносятся веселые
женские крики, смех, игривые призывы, и от этих галлюцинаций он становился
сам не свой, его душа приходила в нервное состояние, а рука сама собой
опускалась в лагерные штаны...
пройди еще один месяц, лишенный женского тепла и его тело с душой не
выдержат и разъединятся...
бриллиантом и пошел к начальнику лагеря на поклон.
помялся и, потупив печальные очи, ответил:
предупредил, что на женской половине ему можно находится только один час в
сутки, с восьми до девяти вечера, когда там отсутствует жестокая Ши Линь -
главная надзирательница. Она люто ненавидит мужчин, и попадись ей Иосиф -
быть ему тогда евнухом на все оставшиеся времена... Напоследок начальник
выписал отцу пропуск и, тут же забыв о нем, стал разглядывать свой бриллиант
в лупу...
целых десять минут благодарил Моисея, шепча молитвы, и сочувствовал своим
далеким предкам, добровольно отказавшимся от женщин, дабы служить религии.
Затем отец побрился, подстриг запущенные волосы, а завершил гигиенические
процедуры мытьем тела в пищевой кастрюле, из которой обычно ели младшие
надзиратели зоны.
доставая из кармана пропуск. Часовой, пробежав бумажку глазами, распахнул
перед Иосифом врата рая, и он шагнул в него, заранее задыхаясь от восторга,
готовый припуститься во всю прыть к райскому строению... Его свежий порыв
остановил часовой.
могучим инстинктом, он, словно волк за бараном, помчался со всех ног к
ближайшему бараку и, считая время про себя, успел лишь краем глаза заглянуть
в окошко, как пришлось уже бежать обратно, чтобы не попасть в кровавые
объятия Ши Линь...
темноты он, конечно, ничего не различил, но воспаленному мозгу рисовались
сказочные и эротические картины. Иосиф был уверен, что видел женщин в
прозрачных одеждах, что одна из них даже была с обнаженной грудью маленькой
и крепкой, еще не целованной и не ласканной мужской ладонью. Ему казалось,
что женщина тоже заметила его и ответила однозначным взглядом, переполненным
любовью; и что она тоже, как и он, лежит сейчас без сна и думает о нем...
фантазиями, пунктиром прошедшими через все сновидения... До восьми часов
была еще целая вечность, и отцу пришлось плестись на кухню, чтобы сготовить
начальнику завтрак, обед, а заодно и ужин... Он был крайне рассеян, еда
подгорела, и начальник ткнул его кулаком по носу...
В восемь часов, секунда в секунду, он переступил границу, разделявшую
мужской и женский миры, и засеменил мелкими шажками к ближайшему бараку. Он
робко зашел в него, в темный и плохо пахнущий, прищурил глаза, привыкая к
мраку, и постепенно стал угадывать человеческие очертания.
он вдруг был поражен, что они похожи друг на друга, словно родные сестры, -
все ужасно худые, косоглазые и унылые... Иосиф на секунду засовестился, что
выбирает из живых людей, словно из стада, но в мгновение подавил в себе это
чувство, оправдываясь, что такие уж обстоятельства вышли, над которыми он не
властен, а жить надо. И жить надо с женщиной...
еще косоглазее, и унылая, будто осенний лист, спадающий в тлен... У отца
вдруг защемило сердце, увлажнились глаза, он испытал неожиданно нежность к
этой узнице, и будь в этот момент в бараке раввин или коммунистический
поверенный, Иосиф тут же сочетался бы с этой доходяжкой законным браком. Он
подошел к ней, защитившийся от десятков любопытных глаз своей нежностью,
положил ладонь на ее плечо и словно пустил через руку в тщедушное тело
женщины свое жизненное тепло... И она вдруг подняла глаза. В них что-то на
миг сверкнуло, а затем погасло бенгальским огнем, и помертвели зрачки, и
плечико вдруг стало острее...
спасать!..
черноглазых детей, которым назавтра назначен огонь...
отведенного часа, он на прощание заглянул в мертвые глаза китаянки и
побежал, сначала медленно, потом быстрее - в свое мужское племя, в котором
не было ни Торы, ни религии, в котором блуждала тоска...
порции.
тряпочку и, будто мать в предвкушении кормления ребенка, дрожал до
назначенного часа всем телом...
той же позе, с еще более мертвыми глазами...
медленно, как привидения, стали обступать Иосифа. А он, словно заядлый
собачник, отталкивал их грязные руки, даже покрикивал. А одной, самой
надоедливой, отвесил сочную оплеуху, после которой она отстала и улеглась на
свои нары, подвывая дурным голосом...
кусочки рыбы. Она вяло жевала и с трудом глотала... Отец кормил ее и все
заглядывал в глаза - не ожили ли они, не появился ли в них тот блеск,
который означает рождение чувства, способного окрылить мужчину...
изменилось, и в следующий... Тридцать раз приходил Иосиф в женский барак,
тридцать рыбин скормил, тридцать раз произносил молитву, и на тридцать
первый женщина назвала ему свое имя...
усердием. Он выхаживал Дзян Цин, как недоношенного ребенка, и когда щеки ее
зарозовели, когда улыбка стала касаться тонких губ, а меж них отец увидел
два ряда белоснежных зубов (только одного не хватало), его сердце
возликовало, будто он окунулся в животворный источник, и тот предмет, о
котором он так волновался, вновь стал камнем...
как весенний цветок, и в бараке-могиле все чаще слышался ее волнующий
смех...
находилась в лагере, а осуждена была за убийство мужа - крупного работника
сельского хозяйства, который по природе своей был садистом. После поездок в
капиталистические страны он привозил всевозможные предметы для истязаний -
плетки с металлическими наконечниками, кожаные рубашки без рукавов, всякие
хитроумные машинки... И после, занимаясь с Дзян Цин любовью, применял эти
Бажанов Олег
Ильин Андрей
Акунин Борис
Флинт Эрик
Белов Вольф
Перумов Ник