ный домик с самодовольной вывеской "Розничная торговля Хиггинботема за
наличный расчет". На углу Мартин Иден сошел. Задержался взглядом на вы-
веске. Она говорила ему больше, чем сами слова. Буквы и те выдавали са-
мовлюбленное ничтожество, душонку, склонную к мелким подлостям. Бернард
Хиггинботем был женат на сестре Мартина, и Мартин Идеи хорошо его изу-
чил. Он отпер дверь своим ключом и поднялся на второй этаж. Здесь обитал
его зять. Бакалейная лавка помещалась внизу. В воздухе стоял запах гнию-
щих овощей. Ощупью пробираясь по коридору, Мартин споткнулся об игрушеч-
ную коляску, брошенную кем-то из его многочисленных племянников и пле-
мянниц, и с грохотом стукнулся о дверь. "Скряга! - пронеслась мысль. -
Скаредничает, грошовую лампочку не зажжет, а квартирантам недолго и шею
сломать".
сестра и Хиггинботем. Она латала мужнины брюки, а он, тощий, длинный,
развалился на двух стульях, - со второго свешивались ноги в поношенных
домашних туфлях. Оторвавшись от газеты, он взглянул поверх нее на вошед-
шего темными лживыми колючими глазами. При виде зятя в Мартине всегда
поднималось отвращение. Никак не понять, что нашла в этом Хиггинботеме
сестра. Этакое вредное насекомое, так и подмывает раздавить его ногой.
"Hичего, когда-нибудь я еще набью ему морду", - нередко утешал себя Мар-
тин, вынужденный терпеть его присутствие. Глазки зятя, злобные, точно у
хорька, впились в него с неудовольствием.
жалобно произнес мистер Хиггинботем. - А ты знаешь, сколько нынче дерут
профсоюзники. Ходил бы поосторожней.
Не задерживаясь взглядом на подлом, мерзком человечишке, он посмотрел на
литографию на стене. И поразился. Прежде она всегда нравилась ему, а
сейчас будто увидел впервые. Барахло - вот что это такое, как все и этом
доме. Мысленно он вернулся в дом, откуда только что ушел, и увидел спер-
ва картины, а потом Ее - пожимая ему руку на прощанье, она глядела на
него так славно, по-доброму. Он забыл, где находится, забыл про Бернарда
Хиггинботема, пока сей джентльмен не спросил:
ки, и перед ним, как на экране, возникли эти же глаза, когда Хиггинботем
продает что-нибудь внизу, в лавке, - подобострастные, самодовольные,
масленые и льстивые.
ночи, Гертруда.
ра.
дверь..
ту, а уходил в воротничке. Но, может, и всего-то выпил стаканчик-другой.
кается. Сама слыхала, в коридоре чуть не грохнулся.
не видать.
день в лавке он был тише воды, ниже травы, дожидаясь вечера, когда среди
домашних можно наконец стать самим собой.
шина. Жена вздохнула и промолчала. Была она крупная, тучная, всегда не-
ряшливо одетая, всегда замученная бременем своей плоти, домашних забот и
мужнина нрава.
Хиггинботем тоном обвинителя. - Помрет в канаве, тем же манером. Сама
знаешь.
Мартин вернулся пьяный. Не способные воспринять красоту, они не распоз-
нали в блестящих глазах и пылающих щеках примет первой юношеской любви.
шив молчание, его злила безответность жены. Иногда ему хотелось даже,
чтобы она больше ему перечила. - Если еще раз придет выпивший, пускай
выметайся. Поняла? Не желаю терпеть его дебоширство, нечего ему
пьянством растлевать невинных деток. - Хиггинботему нравилось новое для
него слово, недавно вычитанное в газете. - Да, растлевать, вот как это
называется.
должала шить. Хиггинботем вернулся к газете.
листа.
Сан-Франциско ездил приглядеть корабль. Только он еще при деньгах, и
разборчивый он, не на всякий корабль станет наниматься.
борчивый нашелся!
света, клад будут искать... если, мол, хватит у него денег дождаться,
поплывет с ними.
в голосе не было и намека на благожелательность. - Том взял расчет.
больше, мне это не по карману.
тил, он больше стоит.
суйся в мои дела. Дождешься у меня.
ворчал он.
го тебе пока что не задолжал, какое у тебя право бесперечь к нему цеп-
ляться. Я ведь тоже не бесчувственная, хоть и прожила с тобой семь лет.
с него за газ? - спросил Хиггинботем.
лой плоти. Муж торжествовал. Победа осталась за ним. Глаза блеснули, с
наслаждением он слушал, как она хлюпает носом. Он упивался, унижая ее,
унизить ее теперь куда легче, чем бывало в первые годы супружества, пока
орава детворы и вечные мужнины придирки не измотали ее вконец.
вот что, пока не забыл, пошли-ка завтра за Мэриан, пускай посидит с де-
тишками. Тома-то нет, придется самому стать за возчика, а ты, имей в ви-
ду, будешь заместо меня в лавке.
пробрался по темному коридору и вошел к себе в крохотную каморку для
прислуги, где только и умещались кровать, умывальник да стул. Мистер
Хиггинботем из скаредности прислугу не держал - жена и сама справится. К
тому же комната прислуги позволяла пускать не одного, а двух квартиран-
тов. Мартин положил Суинберна и Браунинга на стул, снял пиджак и сел на
кровать. Пружины одышливо заскрипели под ним, но он не обратил на это
внимания. Начал было снимать башмаки, но вдруг уперся взглядом в стену
напротив, где на белой штукатурке проступали длинные грязно-бурые пятна
- следы протекшего сквозь крышу дождя, и увидел: на этом нечистом фоне
то плывут, то вспыхивают видения. Он забыл про башмаки, и смотрел дол-
го-долго, потом губы его дрогнули и он шепнул: "Руфь! "
прекрасен. Имя это ласкало слух, и Мартин упоенно повторял его: "Руфь!"
То был талисман, волшебное слово, заклинанье. Стоит прошептать его - и
вот уже перед ним мерцает ее лицо, золотым сияньем заливает грязную сте-
ну. И не только стену. Оно уплывает в бесконечность, и душа устремляется
за ним в эти золотые глубины на поиск ее души. Все лучшее, что было в
Мартине, изливалось великолепным потоком. Уже одна мысль о ней облагора-
живала и очищала его, делала лучше и рождала желание стать лучше. Это
было ново. Никогда еще не встречал он женщину, рядом с которой стал бы
лучше. Наоборот, все они будили в нем животное. Он этого и не подозре-
вал, но как ни жалок был их дар, многие отдали ему лучшее, что в них бы-
ло. Никогда не задумываясь о самом себе, он не догадывался, что есть в
нем что-то, пробуждающее любовь в женских сердцах, - и потому их так к
нему влечет. Женщины часто его добивались, сам же он ничуть их не доби-
Березин Федор
Лукин Евгений
Майер Стефани
Шилова Юлия
Чернецов Андрей
Смит Кордвейнер