Чтение 6–й страницы книги ~Циники~

С подобной же нежностью я выковыриваю сейчас свою любовь и с бла-
женством "подношу к носу".

А когда я гляжу на Сергея, меня всего выворачивает наружу. (Он вроде
молодого купца из "Древлепечатного Пролога", который "уязвился ко вдови-
це... люте истаевал... ходил неистов, яко бы бесен".)

39

Совет Народных Комиссаров предложил Наркомпросу немедленно приступить
к постановке памятников.

40

Из Курска сообщают, что заготовка конины для Москвы идет довольно ус-
пешно.

41

Щелкнув рубиновой кнопкой, Ольга вынимает из серой замшевой сумочки
сухой темный ломтик.

Хлеб пахнет конюшней, плесенью Петропавловских подземелий - и, от со-
седства с кружевным шелковым платком, - убигановским Quelques Fleurs'ом.

Я вынимаю такой же ломтик из бумажника, а товарищ Мамашев из портфе-
ля.

Девушка в белом переднике ставит на столик тарелки. У девушки усталые
глаза и хорошее французское произношение:

- Potage a la paysanne [3].

Смешалище из жидкой смоленской глины и жирного пензенского чернозема
наводит на размышления.

Ольга вытирает платочком тусклую ложку. Французское кружево коричне-
веет.

Кухонное оконце, как лошадь на морозе выдыхает туманы.

Я завидую завсегдатаям маленьких веселых римских "нопино" - Овидию,
Горацию и Цицерону в кабачке "Белого Барашка" вдовушка Бервен недурно
кормила Расина; ресторанчик мамаши Сагюет, облюбованный Тьером, Беранже
и Виктором Гюго, имел добрую репутацию; великий Гете не стал бы писать
своего "Фауста" в лейпцигском погребке, если бы старый Ауэрбах подавал
ему никуда не годные сосиски.

Наконец (во время осады Парижа в семьдесят первом году), только высо-
кое кулинарное искусство ресторатора Поля Бребона могло заставить Эрнес-
та Ренана и Теофиля Готье даже не заметить того что они находились в го-
роде, который был "залит кровью, трепетал в лихорадке сражений и выл от
голода".

Ольга пытается сделать несколько глотков супа.

- Владимир, вы захватили из дома соль?

- Я вынимаю из кармана золотую табакерку времен Елизаветы Петровны.

- Спасибо.

С оттопыренных губ товарища Мамашева летят брызги восторженной слюны.

- Должен вам сказать, Ольга Константиновна, что здесь совершенно нет
столика без знаменитости.

Восторженная слюна пенится на его розовых губах как Атлантический
океан.

- Изысканнейшее общество!

Он раскланивается, прижимая руку к сердцу и танцуя головой с кокетли-
вой грацией коня, ходившего в пристяжке.

- Обратите, Ольга Константиновна, внимание - аккурат, Евтихий Влади-
мирович Туберозов... европейское имя... шесть аншлагов в "Гранд-Опе-
ра"...

Товарищ Мамашев отвешивает поклон и прижимает руку к сердцу.

- ...аккурат вчера вывез по ордеру из особняка графини Елеоноры Лео-
нардовны Перович буфет красного дерева рококо, волосяной матрац и люстру
восемнадцатого века.

Кухонное оконце дышит туманами. Скрипят челюсти. Девушка с усталыми
глазами вывернула тарелку с супом на колени знаменитого художника, с ко-
торым только что поздоровался товарищ Мамашев.

Петр Аристархович Велеулов, аккурат с утренним поездом привез из Там-
бова четыре пуда муки, два мешка картошки, пять фунтов сливочного мас-
ла...

Ольга вытирает лицо кружевным платочком.

- Товарищ Мамашев, вы не человек, а пульверизатор. Всю меня оплевали.

- Простите Ольга Константиновна!

Девушка с усталыми глазами подала нам корейку восемнадцатилетнего ме-
рина.

Петр Аристархович вытаскивает из-за пазухи фунтовую коробку из-под
монпансье. Товарищ Мамашев впивается в жестянку ястребиным взглядом. Он
почти не дышит. В коробке из-под монпансье оказывается сливочное масло.
Мамашев торжествует.

42

Возвращаемся бульварами. Деревья шелестят злыми каркающими птицами.
Вороны висят на сучьях, словно живые черные листья.

Не помню уж, в какой летописи читал, что перед одним из страшеннейших
московских пожаров, "когда огонь полился рекою, каменья распадались, же-
лезо рдело, как в горниле, медь текла и дерева обращались в уголь и тра-
ва в золу", - тоже раздирательно каркали вороны над посадом, Кремлем,
заречьями и загородьем.

43

В Москве поставили одиннадцать памятников "великим людям и революцио-
нерам".

44

Рабочие национализированной типографии "Фиат Люкс" отказались рабо-
тать в холоде. Тогда районный Совет разрешил разобрать на дрова большой
соседний деревянный дом купца Скоровертова.

Ночью Марфуша притащила мешок сухих, гладко оструганных досок и голу-
бых обрубков.

Преступление свое она оправдала пословицей, гласящей, что "в корчме,
вишь, и в бане уси ровные дворяне".

У Марфуши довольно своеобразное представление о первой в мире социа-
листической республике.

Купеческий "голубой дом" накалил докрасна железную печку. В открытую
форточку вплывает унылый бой кремлевских часов. Немилосердно дымят тру-
бы.

Двенадцать часов, а Ольги все еще нет.

В печке трещит сухое дерево. Будто крепкозубая девка щелкает каленые
орехи.

Когда доиграли невидимые кремлевские маятники, я подумал о том, что
хорошо бы перевидать в жизни столько же, сколько перевидал наш детинец с
его тяжелыми башнями, толстыми стенами, двурогими зубцами с памятью сле-
дов от ржавых крючьев, на которых висели стрелецкие головы - "что зубец
- то стрелец".

45

Час ночи.

Ольга сидит за столом, перечитывая бесконечные протоколы еще более
бесконечных заседаний.

Революция уже создала величественные департаменты и могущественных
столоначальников.

Я думаю о бессмертии.

Бальзаковский герой однажды крикнул, бросив монету в воздух:

- "Орел" за Бога!

- Не глядите! - посоветовал ему приятель, ловя монету на лету. - Слу-
чай такой шутник.

До чего же все это глупо. Скольким еще тысячелетиям нужно прота-
щиться, чтобы не приходилось играть на "орла и решку", когда думаешь о
бессмертии.

Ольга спрятала бумаги в портфель и подошла к печке. - Сверкающий ко-
фейник истекал пеной.

- Кофе хотите?

Очень.

Она налила две чашки.

На фаянсовом попугае лежат разноцветные монпансье. Ольга выбрала зе-
лененькую, кислую.

- Ах да, Владимир...

Она положила монпансьешку в рот.

- ...чуть не позабыла рассказать...

Ветер захлопнул форточку.

- ...я сегодня вам изменила.

Снег за окном продолжая падать и огонь в печке щелкать свои орехи.

Ольга вскочила со стула.

- Что с вами, Володя?

Из печки вывалился маленький золотой уголек.

Почему-то мне никак не удавалось проглотить слюну. Горло стало узкой
переломившейся соломинкой.

- Ничего.

Я вынул папиросу. Хотел закурить, но первые три спички сломались, а у
четвертой отскочила серная головка Уголек, вывалившийся из печки, прожег
паркет.

- Ольга, можно вас попросить об одном пустяке?

- Конечно.

Она ловко подобрала уголек.

- Примите, пожалуйста, ванну.