горит по другую сторону земли. Мы станем такими же, как ты, которое светит
на огромное расстояние, не заботясь о том, чтобы беречь для себя самого
энергию жизни. Может быть, для этого нам придется умереть, но мы оставим
после себя взошедшие живым золотом поля, и заводы, выплавляющие крепчайший
металл, и люди будущего возьмут его и сделают себе крылья, чтобы прийти к
тебе, солнце...
потом приснилось, будто она вышла в коридор и встретила Таню, поднимавшуюся
по лестнице с книгой в руке, вероятно, после чтения на лавочке в парке.
Таня была очень бледна, и на лице ее был кровоточащий порез, узкий, словно
по щеке провели острием ножа. Клава спросила сестру, что это, и та
ответила, ах, пустяки, меня задела крыльями стрекоза, объяснение показалось
естественным Клаве, ведь все стрекозы, - как полагала она в том сне, - с
железными крыльями, тонкими, как бритвы, надо следить, чтобы, пролетая, ни
одна из них не задела твоего лица, а то можно порезаться, однако все же
что-то было с Таней не так, даже двигалась она как-то странно: с трудом,
медленно шла она по лестнице вверх, рука ее мертвенно скользила перилом, не
изменяя положения пальцев, Клава взяла Таню за рукав, сама не зная, чего
хочет, книга выпала из руки сестры на деревянные тупеньки, глухо стукнув,
Таня наклонилась за ней, и из волос ее посыпалась земля, рассыпающимися
грязными комками, из которых прыснули мокрицы и серые почвенные тли. Клава
закричала, там, во сне, силясь вырваться из наступившего снова кошмара, и
очнулась, неудобно лежа боком у стены, с собственными волосами на лице и
мерзким грязным платьем на теле, ткань того платья вся пропахла засохшей
Клавиной мочой, и теплым, щекочущими каплями струившимся некогда по ее
телу, потом живодеров Барановых. Клава с остервенением принялась рвать
платье у себя на груди и животе, пока не изорвала его по швам. Только тогда
она успокоилась, разбросав руки по кровати и устало дыша. Одними глазами
Клава посмотрела в сторону Павла Максимовича, как и прежде, сидевшего за
столом, они встретились глазами.
тебе новое куплю, - и снова принялся читать будущее по исчерченной простым
карандашом книге.
стремительно прошла, оставив ее тело стыть в тени следующих, теперь уже
бессвязных и скучных, снов.
принялась было читать его книгу, но ничего не поняла в ней, так как книга
была суха, как гимназический учебник, а предмет изучения - совершенно
незнаком Клаве, так что она не могла понять, какой из всего написанного в
книге мог бы выйти толк. Наконец она решила, что это, наверное, не простая
книга, а что-то вроде псалтыря, в монотонном повторении фраз которого Клава
тоже никогда не могла сыскать никакой ясно выраженной цели. Клава вспомнила
преподавателя закона божьего в гимназии, сухого батюшку с медвяной бородой,
чем-то походившего на козла, которого Женя и некоторые другие девочки
называли Костыль, ну не Козлом же, в самом деле, его было называть,
подумала Клава, она вспомнила занятия, которые вел Костыль, размеренные и
скучные до невыносимости, вспомнила запах старых книг в классной комнате,
пыльных Библий, поеденных червем, скрип плотных буроватых страниц, голос
батюшки, занудный, блеющий, монотонное бубнение прилежных учениц,
дребезжание мухи о стекло окна, шелест акаций во дворе гимназии, ах,
подумала Клава, как тогда было хорошо, теперь уже никогда так хорошо не
будет.
платья то простое, желтоватое в цветочек, которое взял для нее у соседки
Павел Максимович. Зато платье было чистое, и Клава надела его прямо на
голое тело, всю остальную одежду она свернула комком и запихала под комод.
Весь дом Марии Дмитриевны был теперь заселен новыми жильцами, за стенами
ревели малые дети, отовсюду несло сгоревшей кашей, в прихожей какой-то
полуголый старик чистил туфли и курил сигаретку, сочащуюся непроницаемым
сизым дымом, возле него лежала кошка, растянувшись в луче солнца, только
это был не Мурзик, а что-то рыжее и тощее. Туалет больше не закрывался,
потому что на двери его сломали замок. Однако даже в незапертую дверь Клава
войти не могла, потому что перед ней был мальчишка, примерно такого же
возраста как она сама, вихрастый, босой, он просто стоял у стены, как будто
туалет - это и было то место, возле которого обязательно нужно торчать.
чего хочешь?
двинуть ему в пузо, оценила Клава, можно победить.
ей попало что-то непонятное, как завернутые в мешочек грибы, - что у тебя
за елда.
приблизившись и прижав онемевшего мальчишку к стене. - У меня все не так, -
назидательно добавила она, - у меня по-другому.
зловонный мир, Клава запустила руку пригоршней мальчишке в штаны, а он
тискал ее под платьем, Клава даже ноги немного раздвинула, чувствуя, как
колотится его сердце, как у схваченного с пола котенка. В лицо мальчишке
Клава не смотрела, не хотела смотреть, к тому же у него дурно пахло изо
рта, он никогда, видно, не чистил зубов, интересно было только, какая же у
него недоразвитая елда, точно не созревший еще плод. Клава отстранилась от
мальчишки только когда в коридоре скрипнула отворяющаяся дверь в одну из
комнат.
слово, что часто произносили Барановы: - Потеребимся.
охрипшим шепотом мальчишка.
ухо и чуть повернув лицо. Она знала, что у нее красивая шея.
На протянутых от стены к стене веревках сушилось множество белья. Клава
бывала раньше тут вместе с Таней, она знала одно укромное место, за пыльным
комодом, где хранился старый хозяйственный инструмент. Там они с
мальчишкой, которого, как выяснилось, звали Петькой, и занялись любовью, он
обеими руками влез Клаве под платье, она стащила с него штаны, прижавшись
друг к другу, они целовались. Петьку трясло, то ли от страха, то ли от
стыда. Клаве противно было, что мальчишка дрожит, в ней проснулась какая-то
неведомая раньше жестокость, один раз он даже коротко вскрикнул, так сильно
потянула она его за гениталии. Все продолжалось очень недолго, Петька
вскоре неловко дернулся и Клава почувствовала, что в руке у нее оказалось
что-то мокрое и липкое. Она поднесла поднесла руку к носу, и тут ее начал
душить невыносимый смех. Судорожно трясясь, Клава оттолкнула от себя Петьку
и села за комодом на пол, обмоченную мальчишкой руку она прижала
предплечьем к глазам, брезгливо растопырив пальцы, а другой схватилась за
живот, так бешено, так измождающе не смеялась она прежде еще никогда.
бежать ему или остаться.
самое. Пахнет точно так же...
вокруг множилось за пеленой выступивших на Клавиных глазах слез.
повалился на колени. Несмотря на худобу он был сильнее Клавы и сразу подмял
ее под себя, прижал к полу. Клава мазнула мокрой ладонью ему по роже.
Петька, сморщась, стал плеваться.
она улыбнулась ему, и Петькина злость сразу куда-то ушла.
подружились, и стали часто лазить на чердак, чтобы тискаться за комодом,
кроме того, Петька научил Клаву делать кораблики из старых газет и бить на
крыше гайками из рогатки голубей, ведь Клава совершенно озверела, и голубей
ей было больше не жаль. У Петьки была мать, тощая, с бельмом в глазу, и еще
она беспрерывно кашляла, иногда даже кровью, а отца у Петьки не было - он
воевал с белыми неизвестно где. В глубине души Клава надеялась, что ее
собственный отец встретится где-нибудь на войне с отцом Петьки, точно таким
же, как его сын, только постарше, с усами, как у Павла Максимовича, и с
винтовкой наперевес, и тогда Клавин отец вынет свой пистолет и пристрелит
Петькиного отца, идущего на него в атаку, а потом перекрестится, потому что
убить кого-нибудь - грех, и Клава тоже перекрестится, а Петьку отдадут в
интернат, потому что мать его совсем умрет с горя.
Самойлова Елена
Браун Дэн
Херберт Фрэнк
Березин Федор
Куликов Роман