read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



огородике он рос сам собой, винограды и ананасы были только неумелыми
потугами уподобиться ему, Божественному. Эдем вообще был переполнен зла-
ками, нигде более не произрастающими либо считающимися несъедобными.
Взять хотя бы калачики: неспешно, как делается все в Эдеме, разворачива-
ешь аккуратную зеленую упаковку самого умелого в мире приказчика - Гос-
пода Бога и достаешь действительно калачик величиной с таблетку, уже на-
резанный на дольки, как мандарин, и - можно ли так выразиться? - бана-
нисто-скользкий на вкус...
А сладкий корень? Надрываясь, выдирать его из земли, разрезая ее в
причудливых направлениях, и никогда не выдрать до конца, а потом жевать
пополам с песочком до сладостного головокружения - на обычном человечес-
ком языке ни вкус этот, ни сами растения не имеют названий.
Если из покорного кружева морковной грядки выдернуть одного поросе-
ночка - оранжевого в белом волосе, как альбинос в Крыму, - и, ополоснув-
ши в кадке с дождевой водой (Эдем не знает никакой заразы: там болеют
без связи с причиной, а потому никаких причин не боятся), схрупать попо-
лам опять же с песочком, - то на грядке для вечности останется ровно
столько же, сколько было.
Даже уборная в Эдеме источала излишне, может быть, самостоятельный,
но несомненно приятный запах. Сладостен был самый ужас, с которым по ве-
черам вглядываешься в черную бездну, где безвозвратно исчезает, посвер-
кивая, горячая струйка жизни, отвергнутой здешним миром, вглядываешься
до невыносимости, чтобы, невпопад обронив последние капли, лететь через
кладовку, грохнув коленом о ларь с мукой, через сенцы - в свет, в этот
свет. После фильма "Садко" я вглядывался во тьму с особым трепетом, ожи-
дая, что оттуда вот-вот вынырнет обвешанный водорослями морской царь (в
Эдеме не ищут побуждений, а стало быть, почему бы владыке морских глубин
не окунуться хотя бы и в дерьмо).
Зимой со дна нарастал обледенелый разноцветный сталагмит, бугристый,
словно гнездо гигантской ласточки. Дуло из дыры зверски, с толченым лед-
ком, и использованная бумага, кружась, как парашют, норовила взлететь к
тебе обратно.
Кстати, к свежей бумаге, сунутой в тряпочный карман, я приглядывался
очень бдительно, и если угадывал в ней книгу, то, невзирая на самую не-
отложную надобность, все равно бежал обратно и устраивал скандал. Одна-
ко, при всем моем райски неколебимом благоговении перед печатным словом,
против подобного же использования газет я ничего не имел - чуял истинную
их ценность. А однажды, потрясенный святотатством, я выволок на кухню
картонный переплет, на котором сияли с горделивым благородством выгляды-
вающие друг из-за друга, как бы не замечая нас, Маркс-Энгельс-Ленин-Ста-
лин. Но тут уж все прикусили языки и на моих глазах водрузили священный
переплет на самое торжественное место. Только Гришка долго дразнил меня,
что вот как раз минуту назад он употребил сакральный том по неподобающе-
му назначению - и я всякий раз кидался проверять.
Правда, в определенное время года дедушка Ковальчук отводил от ручья,
служившего, подобно античному Океану, границей человеческого мира, не-
большой, но неукротимый рукав к дощатой будочке, выступающей из потре-
панной бревенчатой стенки нашего дома, и все накопленные за год сокрови-
ща расплывались по буйному картофельному участку, а в доме на несколько
дней устанавливалась самая серьезная вонь. "Не трожь г... - оно вонять
не будет", - эта премудрость относится к стабильности любого общества:
все хорошо на своем месте, не нужно перемешивать народы и обычаи, учат
величайшие мыслители современности.
Постепенно граница мира отодвинулась до саше, как у нас звалось шос-
се, и нашими сделались уже все обитатели лабиринта переулочков, в кото-
рых я, впрочем, не видел ничего беспорядочного: они, как и весь мир, бы-
ли такими, какими только и могли быть. Я уже выбирался посмотреть, как
свои мальчишки лупасят плитками - застывшими лужицами чугуна - по баб-
кам, напоминающим головастые дощатые башни, возносящиеся над золотонос-
ными шахтами. Мне ни разу не приходило в голову поинтересоваться, для
чего они нужны: для чего нужна луна? Все было такой же бесспорной дан-
ностью, как ценность бабок и плиток, - я мечтал о них, совершенно не ин-
тересуясь презренной (еврейской) полезностью: это были назначенные от
века и навеки символы мастерства и могущества. Помню, как я был изумлен,
обнаружив священные бабки в кастрюле с настаивающимся холодцом, как если
бы добрый католик вынул из супа Святого Грааля.
Про плитки, правда, пацаны рассказывали, будто на Мехзаводе их ска-
зочные россыпи, чистое Эльдорадо. И однажды я пустился в путь... Но,
выбравшись к саше, за которым открылись озаренные слепящим солнцем неве-
домые пространства - россыпь таких же точно, но чужих хибар - я остано-
вился и заплакал от тоскливого предчувствия, что мир так и не будет
иметь границ.
- Ты чего плачешь, заблудился? - склонился ко мне чужой, а потому то-
же страшноватый мужчина. - Твоя как фамилия?
- Каценеленбоген, - сквозь слезы ответил я, впервые познавая те ка-
тастрофические неудобства, которые всю жизнь обрушиваются на носителя
чуждого имени.
- Как? Любовин?
- Любовин, - согласился я.
- Это же Яков Абрамыча пацан, - узнал меня какой-то доброхот: Яков
Абрамовича и без фамилии знали все.
- Чего ж ты говоришь, что ты Любовин? - сердито спросил мужчина, и я
не нашелся, что ответить.
Я и теперь со всех ног обратился бы в Любовина, как тогда, так и сей-
час стараясь принять форму окружающей среды. Как раз перед моей вылазкой
за границу мира один из наших же пацанов, не разобравши моей богомерзкой
фамилии, насмешливо обрадовался: "Ты что, немой? Гляди, ребя, немой, не-
мой", - и я пресерьезно размышлял: а что, может, я и правда немой?
Из-за моей готовности поддакивать я чуть не сделался очкариком. Неиз-
вестно с чего я начал щурить глаза; врач заподозрил близорукость, что
ли, и начал примерять очки. "Видно?" - "Видно", - соглашался я. - "А так
лучше?" - "Лучше". Вроде бы, и в самом деле было несколько лучше. Мне их
и прописали. Я, уже в очках, явился в свет, и Гришка радушно представил
меня публике: "Знакомьтесь - очкарь!" С очками было покончено. Так, бла-
годаря Гришке, я сохранил единицу по зрению, пока не подрастряс ее чте-
нием в полутемных автобусах. Ах, если бы рядом с моим желанием угождать
всегда оказывался Гришка! Но, увы, в делах доблести он был едва ли не
угодливей меня, а ведь он был отменной животной особью, в отличие от ме-
ня, который в качестве животного, то есть в одиночку, ни к черту не го-
дился: всеми своими успехами я обязан исключительно духу - желанию угож-
дать другим.
Со своими пацанами я уже без всякого страха забрел в бывшую Преиспод-
нюю по ту сторону Океана, на Зунты - какие-то белесые и бескрайние пес-
чаные отходы обогатительной фабрики, от которых у меня неизменно разба-
ливалась голова, с чем, однако, я и не думал считаться. Моя склонность к
подвигам ради наших росла быстрей, чем выпадали молочные зубы.
За одной из границ моего первоначального мира начинался огород Айдар-
бековых. На пограничном столбе часто слезилась на солнце диковинно тем-
номясая колбасина; дедушка Ковальчук насмешливо подмигивал в ее сторону:
"Сейчас заржет". Есть конину, а тем более, выдерживать ее на солнце нам
представлялось делом бесспорно дурацким.
Однажды мы с Гришкой и еще одним пацаном постарше собрались оттырить
айдарбековского сына Айдарбека. Меня абсолютно не интересовало, за что:
раз наши решили, значит надо, - в Эдемах только так. Айдарбек был сильно
постарше и слыл человеком опасным; знатоки советовали одному кинуться
под ноги, а остальным...
Но никто не решался сделать первое движение, и драка уже начала вы-
рождаться в нудные препирательства. И тут я, самый маленький, зажмурив-
шись, кинулся Айдарбеку в ноги и, клоп, впился в них пиявкой, не
чувствуя ударов, а только фиксируя вспышки в голове. И Айдарбека-таки
отдули!
Я могу (и очень хочу!) тянуть повествование бесконечно, как сладкий
корень, хотя прекрасно сознаю, что воспоминания о босоногом детстве -
один из самых несносных жанров советского казенного народничества. Но
только так и удается хоть на полчаса вкусить иллюзию, будто не все про-
ходит безвозвратно, что кое-что можно извлечь из загробного существова-
ния - пусть кривым и облезлым, как мой зеленый горшок. То, что нам по
глупости кажется победой жизни, - это на самом деле только мимолетный
перевес памяти, на мгновение вырвавшей у тьмы какой-нибудь клочок драго-
ценной для нас жизни, чтобы в следующий миг кануть во тьму вместе с на-
ми. Но лишь ради этой вспышки я, терпеливый, как археолог, складываю из
исцарапанных стеклышек и истлевших лоскутьев увечный абрис моего папы
Яков Абрамовича, самой бодрой в городке походкой спешащего домой по ос-
лепительному переулку среди растрескавшихся заборов, иссохших плетней и
гораздо более степенных в сравнении с ним кур, юмористически поблескивая
совершенно круглыми окулярами, уменьшительными для зла и чудовищно уве-
личительными для добра. В пыли раскиданы ржавые разнокалиберные гири:
парни, кто похуже, кто получше, корячатся под двухпудовкой. "А ну, вы,
Яков Абрамович?" - подзуживает какая-то язва - и папа без всякого види-
мого усилия возносит ржавую каплищу над своей бритой (Котовский) головой
вверх дном, что умеет только силач Халит, ингуш.
"Да..." - выдыхают посрамленные, а папа, на ходу покрываясь шляпой,
торопится к обеду, чтобы скорей бежать дальше по добрым делам: он должен
был творить их беспрерывно, как крысы и фагоциты должны беспрерывно
что-то грызть, иначе зубы прорастают им в мозг.
В редкие выходные дни папа сидит с нами за столом в голубой майке. А
я совершенно серьезно обращаюсь к его бицепсам: "Мускулы, мускулы, похо-
дите", - и живые бугры начинают мощно перекатываться, как два гиппопота-
ма под атласным ковром. Помню первую баню (до того меня купали в жестя-
ной ванне) - полутемный цементный застенок и папу с жестяной, опять-та-



Страницы: 1 2 3 4 5 [ 6 ] 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.