разграфка на клетки и классификация в виде дерева.
канифолью.
классификацией голосов.
[видимой речью] у нас хорошее оружие. Очень скоро мы-таки с тобой поймём, от
чего же зависит голос по телефону... Это что передают?
самодельный приёмник, из которого текла перебегающая фортепьянная музыка. В
ней настойчиво выныривала, и тотчас уносилась, и опять выныривала, и опять
уносилась одна и та же мелодия. Глеб ответил :
слушай.
катушку отпаяю, не найдёте никогда.
приёмника. Выключите свой, вас же просят.
нравилось...)
стул, подхватил его на переклон и жестикулировал, как с трибуны: --
Нормальному здоровому человеку как может не нравиться энергичный бодрящий
джаз? А вас тут портят всяким старьём! Да неужели вы никогда не танцевали
Голубое Танго? Неужели никогда не видели обозрений Аркадия Райкина? Да вы и
в Европе не были! Откуда ж вам научиться жить?.. Я очень-очень советую: вам
нужно кого-то полюбить! -- ораторствовал он через спинку стула, не замечая
горькой складки у губ девушки. -- Кого-нибудь, [са депан]! Сверкание ночных
огней! Шелест нарядов!
власть употребить!
соревнуясь теперь только с грубоватой песней из дальнего угла.
борода с крошками печенья.
завещание вы написали? Кому вы отказали ваши ночные тапочки?
спросил:
она тогда есть?
приготовился слушать, но успокоительно-ныряющая мелодия оборвалась
неожиданно, как речь, прерванная на полуслове, -- и это был скромный
непарадный конец семнадцатой сонаты.
поворачиваясь. -- Вот -- сонату пропустил...
приятель. -- А соната оч-чень хороша. Ты заметил конец? Ни грохота, ни
шёпота. Оборвалась -- и всё. Как в жизни... А где ты был?
другу на плечи.
часами учишь Макса русскому языку. А ведь имел бы основание их и ненавидеть.
этот беспартийный мягкий Макс -- разве и он не делит как-то ответственности
с палачами? Ведь он -- не помешал?
Шишкину-Мышкину...
русский? И не больше русский, чем гражданин мира?
обратное.
соревнования".
дав диктору хрипнуть, как бы скручивая ему шею, повернул ручку выключателя.
Недавно оживлённое лицо его было усталое, сероватое.
каскад усиления, он громко беззаботно напевал:
его, с распадом на бока, были густы, но уже легли венчики морщин у глаз, у
губ, и продольные бороздки на лбу. Кожа лица, чувствительная к недостаче
свежего воздуха, имела оттенок вялый. Особенно же старила его скупость в
движениях -- та мудрая скупость, какою природа хранит иссякающие в лагере
силы арестанта. Правда, в вольных условиях шарашки, с мясной пищей и без
надрывной мускульной работы, в скупости движений не было нужды, но Нержин
старался, как он понимал отведенный ему тюремный срок, закрепить и усвоить
эту рассчитанность движений навсегда.
папок, а оставшееся посередине живое место опять-таки захвачено папками,
машинописными текстами, книгами, журналами, иностранными и русскими, и все
они были разложены раскрытыми. Всякий неподозрительный человек, подойдя со
стороны, увидел бы тут застывший ураган исследовательской мысли.
захода начальства.
светлую шёлковую занавеску и смотрел в стёкла чёрного окна. За глубиной
ночного пространства начинались розные крупные огни Москвы, и вся она, не
видимая из-за холма, светила в небо неохватным столбом белесого рассеянного
света, делая небо тёмно-бурым.
спины, и особый стол с ребристыми опадающими шторками, каких не делают у
нас, и удобное место у южного окна -- человеку, знакомому с историей
Марфинской шарашки, всё открыло бы в Нержине одного из её основателей.
бывшей, но давно уже включённой в городскую черту. Основание шарашки
произошло около трёх лет назад, июльским вечером. В старое здание
подмосковной семинарии, загодя обнесенное колючей проволокой, привезли
полтора десятка зэков, вызванных из лагерей. Те времена, называемые теперь
на шарашке крыловскими, вспоминались ныне как пасторальный век. Тогда можно
было громко включать Би-Би-Си в тюремном общежитии (его и глушить ещё не
умели); вечерами самочинно гулять по [зоне], лежать в росеющей траве,
противоуставно не скошенной (траву полагается скашивать наголо, чтобы зэки
не подползали к проволоке); и следить хоть за вечными звёздами, хоть за
бренным вспотевшим старшиной МВД Жвакуном, как он во время ночного дежурства
ворует с ремонта здания брёвна и катает их под колючую проволоку домой на
дрова.
распаковкой многочисленных ящиков, притянутых тремя железнодорожными
составами из Германии; захватывала удобные немецкие стулья и столы;
сортировала устаревшую и доставленную битой аппаратуру по телефонии,
ультра-коротким радиоволнам, акустике; выясняла, что лучшую аппаратуру и
новейшую документацию немцы успели растащить или уничтожить, пока капитан
МВД, посланный передислоцировать фирму "Лоренц", хорошо понимавший в мебели,
но не в радио и не в немецком языке, выискивал под Берлином гарнитуры для
московских квартир начальства и своей.
звонку, шарашку передали из ведомства Берии в ведомство Абакумова и
заставили заниматься секретной телефонией. Тему эту надеялись решить в год,
но она уже тянулась два года, расширялась, запутывалась, захватывала всё
новые и новые смежные вопросы, и здесь, на столах Рубина и Нержина
докатилась вот до распознания голосов по телефону, до выяснения -- что
делает голос человека неповторимым.
они не напали ни на чьи труды. Времени на эту работу им отпустили полгода,
потом ещё полгода, но они не очень продвинулись, и теперь сроки сильно
подпирали.
плечо: