поздравительную телеграмму, как некогда Пауле, но теперь поздравления его
были искренни - он совсем не верил, что Паула будет счастлива.
возросшей ответственностью у него теперь оставалось гораздо меньше досуга.
Отказ страховой компании выдать ему полис на страхование жизни произвел на
него такое впечатление, что он целый год не пил и утверждал, что здоровье
его заметно укрепилось, хотя, я полагаю, скучал по дружескому застолью, где
он, в духе Бенвенуто Челлини, обычно повествовал о своих похождениях, когда
ему едва исполнилось двадцать лет, и разговоры эти так много значили в его
жизни. Но он по-прежнему посещал Йельский клуб. Он был там выдающейся
личностью, знаменитостью, и склонность его ровесников, вот уже семь лет как
вышедших из университета, перебраться в более трезвенные заведения при нем
заметно слабела.
всякому, кто об этом просил. То, что он прежде делал из гордости и чувства
собственного превосходства, превратилось в привычку и пристрастие. Всегда
что-нибудь случалось - то неприятности у младшего брата в Нью-Хейвене, то
ссора друга с женой, которых нужно было помирить, то предстояло пристроить
на работу одного и помочь выгодно поместить деньги другому. Но особенно
успешно он помогал преодолевать трудности недавно сочетавшимся супружеским
парам. Молодожены боготворили его, и жилища их были для него едва ли не
священны, - он знал историю их любви, советовал, где и как жить, помнил по
именам их малюток. К юным женам он относился с осторожностью: никогда не
злоупотреблял тем доверием, которое мужья - что было весьма странно, если
учесть его нескрываемую распущенность - постоянно ему оказывали.
печалился о тех, которые не удавались. Что ни год, он становился свидетелем
краха, который сам породил. Когда Паула развелась с мужем и почти сразу же
вышла за другого бостонца, он целый день разговаривал со мной только о ней.
Ему уж никого не полюбить так, как он любил Паулу, но он настойчиво уверял,
что теперь она ему безразлична.
насмотрелся на такие дела и знаю, что счастливый брак - величайшая редкость.
К тому же я слишком стар.
безоблачного союза, он верил истово - ничто из того, что ему довелось
видеть, не могло поколебать этой веры, весь его цинизм при этом словно
сдувало ветром. Но не менее искренне он верил в то, что он слишком стар. В
двадцать восемь лет он хладнокровно примирился с мыслью о браке без
романтической любви; он решительно остановил свой выбор на девушке из
Нью-Йорка, принадлежавшей к его кругу, миловидной, умной, достойной,
безупречной во всех отношениях - и распустил слух, будто влюблен в нее.
Слова, которые он говорил Пауле с полнейшей искренностью, а другим девушкам
- с подлинным изяществом, теперь он вообще не мог вымолвить без улыбки или с
необходимой в подобных случаях убедительностью.
И тогда я найду себе какую-нибудь хористочку, как все прочие.
чтобы он женился при ее жизни, и теперь это было ему вполне по средствам -
он приобрел постоянное место на бирже и имел двадцать пять тысяч годовых.
Мысль была удачная: если его друзья, - а он по большей части проводил
свободное время в том кругу, из которого вышли они с Долли, - по вечерам
замыкались в домашней обстановке, он уже не наслаждался своей свободой.
Порой он думал, что, пожалуй, зря не женился на Долли. Ведь даже Паула не
любила его столь страстно, а теперь он все более убеждался, как редко на
протяжении одной жизни можно встретить истинное чувство.
дошла тревожная весть. Его тетушка Эдна, которой не было еще и сорока лет,
открыто вступила в связь с одним юношей, запойным пьянчугой и заядлым
распутником, неким Кэрри Слоуном. Об этом знали решительно все, за
исключением Энсонова дяди Роберта, который вот уже пятнадцать лет долгие
часы проводил за разговорами в клубе и безоглядно верил своей жене.
сильную досаду. Былая привязанность к дяде частично воскресла в его душе,
причем чувство это было не просто личным, а как бы знаменовало возврат к
семейной солидарности, на которой зиждилась вся его гордость. Чутьем он
угадал самое существенное во всей этой истории, а именно, что нужно охранить
дядю от удара. Только теперь ему впервые довелось непрошено вмешаться в
чужие дела, но он хорошо знал нрав своей тетушки Эдны и чувствовал, что
успешней справится с этим, нежели окружной судья или сам дядя Роберт.
слухов, убедился, что ошибки быть не может, после чего поехал к тетушке Эдне
и пригласил ее позавтракать с ним на другое утро в ресторане отеля "Плаза".
Что-то в его тоне, вероятно, ее испугало, потому что она согласилась не
сразу, но он настоял на своем, предлагая выбрать любой день, так что в конце
концов она уже не могла найти предлога для отказа.
уже слегка поблекшая сероглазая блондинка в манто из русских соболей. Пять
массивных колец с брильянтами и изумрудами холодно сверкали на ее тонких
пальцах. Энсону пришло в голову, что благодаря практической сметке его отца,
а не дяди Роберта, были нажиты эти роскошные меха и драгоценности, целое
богатство, которое поддерживало ее угасающую красоту.
его захватила ее врасплох.
и открыто. - Поначалу я просто отказывался верить.
всех прочих соображений, я полагаю, что ты не вправе поступать с дядей
Робертом...
тоном,
замужем, и в твоем возрасте пора бы поумнеть.
растроган до глубины души. Он искренне отчаивался за дядю и троих малолетних
братьев и сестер.
расскажу ему правду - все равно рано или поздно он об этом узнает. А затем я
отправлюсь к старому Мозесу Слоуну.
тебя такой громкий голос. Право, ты мог бы выбрать не столь людное место,
чтобы предъявить мне эти безумные обвинения.
ты пользуешься какой-то нелепой сплетней, чтобы лишить меня единственного
достойного друга, которого я приобрела впервые за всю свою жизнь. Что я тебе
сделала, чем навлекла на себя такую ненависть? Энсон по-прежнему выжидал. Он
знал, что сейчас она начнет взывать к его рыцарским чувствам, к состраданию
и, наконец, к его несравненной житейской мудрости - а когда он прервет все
эти излияния, она пустится на откровенность, и тогда между ними произойдет
решительная схватка. Молчаливый, непроницаемый, постоянно прибегая к своему
испытанному оружию, которым было его праведное негодование, он запугал ее,
довел до отчаянного неистовства еще прежде, чем завтрак кончился. В два часа
она вынула зеркальце и носовой платок, утерла со щек следы пролитых слез и
припудрила морщинки на лице. Она предложила еще раз поговорить с ним у себя
дома в пять вечера.
кретоном, и в глазах ее, казалось, еще стояли слезы, которые он вызвал за
завтраком. А потом он ощутил тревожное, мрачное присутствие Кэрри Слоуна у
холодного камина.
Насколько я понял, вы пригласили Эдну к завтраку и стали угрожать ей,
ссылаясь на какую-то пустую сплетню.
объяснить ему, как нелепо...
все, что касается вас, Кэрри.
Позвольте... Этот дом и эти кольца, которые она носит, достались ей
благодаря редкому уму моего отца. Когда дядя Роберт женился на ней, у нее
гроша ломаного за душою не было.
создавшемся положении.
Слоун.
наконец? Я узнала, с чего началась вся эта глупая история. Я уволила
горничную, а она пошла прямо к Чиличевым - эти русские всегда выспрашивают
Глуховский Дмитрий
Корнев Павел
Лукин Евгений
Белов Вольф
Трубников Александр
Лукин Евгений