вал, что не боится никакой опасности, которая грозила, или могла бы гро-
зить, ему сзади. И когда мастер, Муни, увидел нового работника, Байрон
подумал, что мастеру пришла в голову та же мысль.
брал этого молодца. Путевой пары штанов - и то не нанял.
по улице едет, а в ней радио. И чего там радио в машине лопочет - не по-
нять, и машина-то едет абы куда, а как поближе посмотришь - так она,
оказывается, еще и пустая.
А как бы сказать никчемного. На выгоне он - лучше некуда, а только к во-
ротам с уздечкой подходишь - он уже еле на ногах стоит. Бегает вроде
резво, а как запрягать - обязательно у него копыто больное.
навредить.
мом приступил, рассказывая всем и каждому, кто он и откуда, самим тоном
и манерой изобличая свою суть - такой от них разило лживостью и морокой.
Такой, что его рассказам о себе веришь не больше, чем имени, которым он
назвался, думал Байрон. Не было никаких оснований сомневаться, что его
зовут Джо Браун. Но, глядя на него, человек понимал, что в какуюто мину-
ту жизни глупость у такого достигает предела и он решает сменить имя и
меняет его на Джо Браун, восторгаясь и ликуя так, словно он первый его
изобрел. Все дело в том, что имя ему вообще было ни к чему. Никого оно
не интересовало - точно так же, думал Байрон, как никого (по крайней ме-
ре, из тех, кто носит брюки) не интересовало, откуда он прибыл, куда он
отбудет и надолго ли здесь задержится. Ибо откуда бы он ни прибыл, где
бы ни обретался раньше, всякому было ясно, что живет он на подножном
корму, как пешая саранча. И занимается этим, казалось, так давно, что
весь раструсился, высыпался, и ничего от него не осталось, кроме проз-
рачной легковесной оболочки, мотающейся бесцельно и бездумно по воле
ветра.
мал Байрон, чтобы как следует, по-хитрому отлынивать. Желать этого хотя
бы, - потому что искусство увиливать от дела дается лишь человеку недю-
жинному - как искусство в любом деле, даже в воровстве или убийстве.
Нужно стремиться к определенной цели, добиваться ее. А он видел, что у
Брауна и этого нет. Они узнали, как в первый же субботний вечер Браун
просадил в кости весь свой недельный заработок. Байрон сказал Муни:
шкоду способен, если он не способен даже опилки кидать? Будто он может
кого-нибудь обмануть в такой хитрой штуке, как кости, если с такой прос-
той, как лопата, - и то не может. Потом он добавил: - Только, думаю, нет
такого жалкого человека, чтобы не мог перещеголять другого хоть в одном
каком-нибудь деле. А этот Кристмаса перещеголяет, по крайней мере, в
безделье.
лентяя.
его научил.
Оба повернулись и посмотрели на кучу опилок, где трудились Браун и
Кристмас, один - с угрюмым, злым усердием, другой - с холостой и сума-
тошливой ретивостью, которая не могла бы обмануть даже самое себя.
замышлял - упаси меня Бог от такого напарничка.
вый костюм, и чтобы в кармане бренчало полдоллара мелочью, - сказал Му-
ни. - И в понедельник мы его не увидим.
той же рубахе, в которых явился в Джефферсон, - так же проигрывать в
кости недельный заработок по субботам, - а может, выигрывать понемногу,
приветствуя и то и другое одинаково бессмысленным Гоготом, - балагурить
и зубоскалить с теми же людьми, которые, по всей видимости, регулярно
его обирали. Както раз прошел слух, что он выиграл шестьдесят долларов.
"Ну, можете с ним попрощаться", - сказал кто-то.
если бы десять долларов или наоборот, пятьсот, тогда, я думаю, ты был бы
прав. А шестьдесят - нет. Теперь он как раз и решит, что хорошо здесь
устроился - если цапнул столько, сколько за неделю получает.
обоих, Брауна и Кристмаса, увидели возле кучи опилок. За парой наблюдали
с того дня, как появился Браун. Кристмас всаживал лопату в опилки нето-
ропливо и размеренно, с силой, словно крошил зарытую змею ("или челове-
ка", сказал Муни), а Браун, бывало, стоит, опершись на лопату, и, навер-
но, рассказывает ему какую-то историю, анекдот. Потому что немного пого-
дя он разражается смехом, гогочет, закинув голову, а другой продолжает
работать все с тем же молчаливым, неубывающим остервенением. Затем Браун
тоже берется за дело и опять какое-то время работает не медленнее Крист-
маса, но лопата его, летая по убывающей дуге, захватывает все меньше,
меньше и, наконец, уже совсем не задевает опилок. Тогда он снова опира-
ется на нее и, видимо, досказывает историю - досказывает человеку, кото-
рый, кажется, и голоса его не слышит. Словно этот - в миле от него или
говорит на непонятном языке, думал Байрон. Случалось, субботним вечером
их видели в городе вместе: опрятного Кристмаса - в неизменной и строгой
диагонали с белой рубашкой, в соломенной шляпе, и Брауна - в новом кос-
тюме (бежевом в красную клетку, под ним - цветная рубашка, на голове со-
ломенная шляпа, как у Кристмаса, но с цветной лентой), и Браун болтает,
гогочет, и голос его разносится по всей площади и возвращается обратно
эхом, вроде того как посторонний звук в церкви, кажется, идет отовсюду
одновременно. Словно хочет всем показать, какие они с Кристмасом дружки,
думал Байрон. А потом Кристмас поворачивался, и как бы ни было мало
скопление народу, привлеченного пустым звоном Браунова голоса,
бесстрастно и хмуро выходил вон, а Браун шел за ним следом, продолжая
болтать и гоготать. И каждый раз остальные рабочие говорили: "Ну в поне-
дельник он на работу не вернется". Но каждый понедельник он возвращался.
Первым бросил Кристмас.
без малого лет. И сообщил им об уходе Кристмаса не кто иной, как Браун.
Среди рабочих были люди разного возраста, были семейные, были холостяки,
образ жизни они вели самый пестрый, но в понедельник утром все выходили
на работу степенно, почти торжественно. Были среди них молодые, и по
субботам они пили, играли на деньги, случалось даже, ездили в Мемфис. Но
в понедельник утром они выходили на работу серьезные и тихие, в чистых
комбинезонах и чистых рубашках, тихо дожидались гудка и затем тихо прис-
тупали к работе, словно что-то сохранялось еще в атмосфере от воскре-
сенья, утверждавшее как догмат, что человеку, как бы он этот праздник ни
провел, надлежит и подобает являться в понедельник на работу чистым и
тихим.
дил в той же грязной одежде, что и на прошлой неделе, и в черной щетине,
не тронутой бритвой. И бывал он еще более шумным, чем всегда, кричал и
выкидывал штуки впору десятилетнему. Их, серьезных, это коробило. Для
них это было все равно, как если бы он явился голым или пьяным. Поэтому
и получилось, что именно он оповестил их в понедельник об уходе Кристма-
са. Он опоздал, но не в этом дело. Он был небрит, но дело и не в этом.
Он был тихий. Они не сразу и заметили, что он здесь, - он, которого в
другое время половина из них уже ругала бы последними словами, и кое-кто
- от души. Он появился с гудком, пошел прямо к куче опилок и принялся за
работу, не сказав никому ни слова, хотя кто-то с ним даже заговорил.
Тут-то они и увидели, что он один, что его напарника Кристмаса нет. Ког-
да подошел мастер, кто-то сказал:
яйца. Он плюнул.
Вчера я их видел в новой машине. Он, - Муни кивнул на Брауна, - сидел за
рулем. Этому я не удивляюсь. Я удивляюсь, что и один-то вышел сегодня на
работу.
ти ему замену.
новой машине?
они раздобыли машину.
вот что я хотел бы знать.
бы тоже уволился.
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Ильин Андрей
Контровский Владимир
Шилова Юлия