вмазать ей. Пойдет, пройдется - и все. И сегодня тоже плюнул он на аргументы
вместе с фактами, хоть их три недели не носили совсем, встал с дивана и
ушел. Вышел, сел в автобус и поехал в нем. Не куда-нибудь, а просто по
маршруту. Успокоить чтоб себя и нервы. А тут, зараза, контролеры.
получилось, - говорит. - Извините.
кинофильма "Ну - погоди!" выпуск первый. Или - второй. А они, контролеры,
бабы черноротые, крикливые, кричат шоферу:
транспортом в парк. Мы с ним там разберемся вплотную.
и выскочил, пока автобус на остановке людей высаживал. А они, дуры толстые,
за ним гнаться придумали. А когда отстали окончательно далеко, начали орать
на всю улицу в целях воспитания, чтоб проняло его, значит, до глубины,
всевозможные обидные оскорбления личности:
всякое такое тому подобное.
тут - церковь. И людей полно. Ну, он и зашел. Все равно ж делать ему нечего
было. Воскресенье, и денег нету. А тут - бесплатно всех пускают. И интересно
чего-то ему стало. Вот он постоял перед калиткой, возле ограды из пик
склепанной, "Зайти, что ли?" - подумал. И зашел. Не потому, конечно само
собой, что верующий был или там надо было ему чего-нибудь от Бога поиметь.
Чего ему могло быть надо? Не голый он, не голодный. И сын в школу ходит. И
жить есть где. Когда родители живы были, тесновато приходилось, пять человек
как-никак и две семьи, а похоронили их - и нормально стало, не тесно. Стенку
тогда купили производства Новомосковской мебельной фабрики. Колунов с
грузчиком одним в мебельном договорился - и продали им стенку. А сверху
всего триста рублей грузчик взял. Так что Колунов не жаловался на жизнь.
Жена - та да, та недовольна была. Говорила, что мало он, Колунов, получает.
По семьсот рублей своей глисте вяленой приносит, - это она про брата своего
говорила, младшего, а Колунову он, Лешка этот, приходится, значит, родным
шурином.
выходным и домой на карачках приползает ни на что полезное не годный. А жена
ему на это:
отоваривают - от продуктов питания до товаров широкого потребления. И
семьсот рублей в месяц платят.
пахать? Когда ж их тратить и когда на них жить?
разговоров и вмазать ей недолго. Сегодня он тоже ушел, когда она про Лешку
своего завела. Не любил этого Колунов. Потому что не права она была, жена
его дорогая. Он, Колунов, и без кооператива свои триста имел всегда. А в
отпуск на халтуру ездил с ребятами. По деревням. И меньше, чем по тысяче, не
привозил оттуда. А бывало, и по полторы. Правда, из них начальнику участка
приходилось по сотне отстегивать, чтоб всех четверых их в отпуск отпускал и
чтоб летом. Но это - так, ерунда. Да чего там, в общем, разговоры
разговаривать - время портить, все в допустимой норме у Колунова было. У
других бывает гораздо намного хуже. А что жена поноет, так он от этого не
худел. И из-за ее нытья не очень сильно переживал. Уйдет, погуляет, пива
кружки три примет в павильоне и опять, как новенький. Он бы и сейчас выпил,
да денег вот у него с собой не было. Все жене отдал сдуру. Надо, конечно,
было заныкать хоть пятерку какую-нибудь на черный день. И не попал бы теперь
в церковь. Сидел бы под навесом, пиво тянул с удовольствием. У них в
павильоне пиво не очень разбавляют. Пить можно. Особенно, когда Анька
работает. Когда Зинка - хуже, у нее совести нету. А когда Анька - нормально.
Когда Анька, он всегда удовольствие получал в павильоне. И отдыхал. Один раз
только разрушили ему там отдыхающее настроение до основания. Сын собственный
разрушил. Он, Колунов, сидел с мужиками в углу - после работы, - и он - сын
его то есть с дружками - зашли. Зашли, пива взяли в очереди, отпили по
чуть-чуть, потом бутылку, как положено, достали белую, долили в кружки и
пьют, сморчки сопливые, не спеша, беседуют. Колунов посмотрел немного из
угла своего на такую картину, а после вылез, подошел к их столу, взял
сыночка любимого за шкуру и по уху его. Ладонью. Чтоб звон прошел по мозгам.
А ладонь у Колунова - дай Боже. Но и дружки сыновы не растерялись. Пока он
сообразил крикнуть им, что это пахан его, Колунову хорошо уже по роже
проехались. С фонарями потом недели две ходил. Ну да это один раз было
всего. Больше он сына в павильоне не встречал. Пошла, наверно, наука
родителева на пользу дела. Так вот, если б сейчас Колунову деньги иметь в
кармане, рубля хоть бы два или пускай рубль, то можно спокойно было бы туда,
в павильон, сходить, время переждать. И отдохнуть культурно. Если, конечно,
Анька там сегодня торгует. А без денег кроме церкви и зайти никуда не
придумаешь. Хорошо еще, что от контролерш оторваться повезло, а то мало
того, что штрафанули б за безбилетный проезд, так еще и всю нервную систему
попортили б снизу доверху. Денег-то у него на штраф не было. Ну, в общем,
протолкался Колунов в двери, остановился за спинами, шею вытянул из
воротника и осматривается по всем сторонам. А вокруг значительная толпа
народу молится Господу Богу. Глаза у всех почти в этой толпе застыли - как у
обкуренных - и от действительности окружающей отвлеченные. И потом
человеческим прет - никакого спасу нету. А поп, священник то есть, что-то
такое выпевает густо и тягуче, а что - понять невозможно, потому что весь
звук, под купол, уходит и там собирается, и гулом стоит. Ну, сначала Колунов
думал, что место у него плохое - далеко - и поэтому не слышно ни черта и не
видно. И начал понемножечку, чтоб не сильно людей распихивать и ущемлять,
поближе протискиваться. Плечом вперед. Долго он протискивался, но пробраться
сумел к самому что ни на есть алтарю. Или как там это место называется? Ну,
где поп расположен. Пробрался, стал и стоит. А оно все равно непонятно, ни
одного слова. Но в животе, несмотря на этот крупный недостаток, как-то
осторожно похорошело у Колунова и разжалось что-то такое неизвестное во
внутренних органах. И тихо стало в теле и радостно. А поп - священник - все
ходит вдоль толпы мимо и кадилом помахивает, и дымок из этого кадила душный
и совсем расслабляюще на организм действует, и он, организм, ватным
становится и затуманенным. А когда поп прямо возле Колунова проследовал, то
Колунов сквозь этот дух кадильный еще один запах отличил - пивной. Причем не
вчерашний там перегар, а свежее не бывает - ну, как вот только что человек
из павильона вышел. И тут Колунов сделал некрасивый поступок, и глубоко,
конечно, неуместный в данной обстановке отправления религиозного культа. Он
и сам не ожидал от себя. И не знал, как это получилось и произошло.
Наверное, потому что расслабился он в церкви этой ихней, и, как услышал
запах пива непредвиденный, так и вырвалось у него с непривычки само по себе.
Да так, гадость, громко и отчетливо. Поп пел - ничего разобрать было нельзя
постороннему человеку, а у него - каждый звук отдельно. А вырвалось у
Колунова несколько слов всего-навсего. Он сказал:
что под куполом скопился, сверху на него оборвался полным своим весом. Или
это ему так почудилось. Ну, а как за калиткой он оказался, Колунов уже и не
понял. Только почувствовал, что все бока у него смятые гудят, и ноги
оттоптанные до того, что ступить нельзя - каждый шаг в голову отстреливает.
прокряхтел: "Пропади оно пропадом", - и зашкандыбал вниз по улице - к
площади, носящей имя поэта Максима Горького. Спустился через силу, аж слезы
на глаза выступили от боли, а на площади, мать бы его, митинг какой-то
стихийный организовали и проводят. Все перегорожено - или назад возвращайся,
или стой, жди, пока он и выговорятся, ораторы хреновы. А ноги-то у Колунова
пекут и бока жмут и колят. Вот он вброд через митинг и попер, невзирая на
общее болезнетворное состояние - только зубами заскрипел. Пропер всю площадь
насквозь, до самого микрофона, в который этот митинг озвучивали, и хотел уже
обойти его и на свободу с площади выйти, а мужик - ведущий, наверно, или
главный внимание свое пристальное на него обратил.
микрофону толкнул. А бок у Колунова и без того болел. Ну вот, Колунов
ткнулся в микрофон этот лицом, оглядел митинг медленным взглядом и сказал в
своем выступлении:
улицам - тоже. 1990
ДОРОГА С ТВЕРДЫМ ПОКРЫТИЕМ
вареный костюм от кооператива "Диор и мы", в руке он нес модную сумку
ярко-коричневого цвета, и из кармана сумки торчала ручка расчески - большая
и красная одновременно. Он шел и, наверно, свистел тихонько себе под нос
какой-нибудь супершлягер века, а следом за ним на почтительном расстоянии
шла старушка, угластая и худосочная и согнутая прожитым ею сроком, но
согнутая не в пояснице, как многие иные старушки, подобные ей, а почему-то -
в копчике. А моложавый молодой человек был, конечно, строен, как эта
старушка в молодости, ушедшей вслед за юностью, не оставив по себе даже и
следа, а оставив старушку согнутую не по правилам в копчике. И старушка шла
по той же дороге, что и молодой человек, только шла несколько сзади и,
Гуревич Георгий
Шилова Юлия
Браун Дэн
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия