Забыты венские товарищи с их тоненькими голосами и наивной болтовней,
вычеркнуты из памяти с этого знаменательного часа. Вся его восторженная
привязанность принадлежала теперь этому новому, взрослому другу.
ему завтра утром опять погулять вместе и уже издали еще раз кивнул ему,
как брату. Это была, может быть, лучшая минута в его жизни. Ничего нет
легче, как обманывать детей.
ден. Он знал, что мальчик замучит теперь свою мать рассказами, передаст
ей каждое слово, - и он с удовольствием припомнил, как ловко он вставил
в разговор несколько комплиментов по адресу матери, неизменно называя ее
"твоя красивая мама". Можно не сомневаться, что общительный мальчик не
успокоится, пока не познакомит его со своей матерью. Он сам больше палец
о палец не ударит, чтобы сократить расстояние между собой и прелестной
незнакомкой; он может спокойно наслаждаться красотами природы и мечтать:
он знает, что горячие детские руки прокладывают для него мост к ее серд-
цу.
восходным и удался до мельчайших подробностей. Когда барон - нарочно с
некоторым опозданием - вошел в столовую. Эдгар вскочил со стула, покло-
нился со счастливой улыбкой и помахал ему рукой; потом потянул свою мать
за рукав, быстро и взволнованно что-то шепча ей и кивая на барона. Она,
краснея и смущаясь, пожурила его за слишком шумное поведение, но была
вынуждена, уступая настойчивому желанию мальчика, взглянуть в сторону
барона, который немедленно воспользовался этим и отвесил почтительный
поклон. Итак - знакомство состоялось. Ей пришлось ответить на его пок-
лон, но затем она нагнулась над тарелкой и в течение всего обеда больше
ни разу не посмотрела на него. Иначе держал себя Эдгар, который все вре-
мя поглядывал на барона и раз даже попытался заговорить с ним через
стол, но это было уже явное неприличие, и мать строго остановила его.
После обеда, когда она велела ему идти спать, он стал шептаться с ней,
видимо горячо упрашивая ее, и, наконец, получил разрешение подойти к со-
седнему столику и проститься со своим другом. Барон сказал ему несколько
ласковых слов, от чего глаза мальчика опять заблестели, и минуты две по-
болтал с ним. Потом барон встал и, повернувшись изящным движением к со-
седке, поздравил несколько смущенную мать с таким умным, развитым сыном,
упомянул об удовольствии, которое доставила ему утренняя прогулка, - Эд-
гар стоял тут же, весь красный от гордости и счастья, - и в заключение
стал расспрашивать об его здоровье так заботливо и подробно, что она не
могла не отвечать. Незаметно завязалась продолжительная беседа, к кото-
рой мальчик прислушивался почти благоговейно, сияя от счастья. Барон
представился, и ему показалось, что его имя и титул польстили ее тщесла-
вию. Во всяком случае она была очень любезна с ним, хотя и сдержанна, и
даже рано простилась, под предлогом, что мальчику пора спать.
готов просидеть хоть всю ночь, но мать уже протянула барону руку; тот
почтительно приложился к ней.
отчаянием. Что-то новое вошло сегодня в его жизнь. Впервые он приобщился
к жизни взрослых. В полусне он забывал свой возраст, и ему казалось, что
он и сам уже не мальчик. Он рос одиноким, болезненным ребенком, друзей у
него было мало. Для утоления потребности в ласке он мог обращаться
только к родителям, которые мало им интересовались, да к прислуге. Силу
вспыхнувшего чувства нельзя измерять только непосредственным поводом к
нему, не принимая во внимание той мрачной полосы тоски и одиночества,
которая предваряет все большие события в жизни сердца. Эдгара давно то-
мил тяжелый груз нерастраченных чувств, и теперь он очертя голову бро-
сился в объятия первому, кто показался ему достойным любви. Он лежал в
темноте, взволнованный, счастливый; ему хотелось смеяться, но из глаз
текли слезы, ибо он любил этого человека, как никогда не любил ни друга,
ни отца, ни матери, ни даже бога. Всем своим детским, неискушенным серд-
цем тянулся он к тому, чье имя впервые узнал два часа тому назад.
странной дружбы. Мучило его другое: сознание своей ничтожности. "Достоин
ли я его, я, двенадцатилетний мальчишка, который должен ходить в школу,
которого раньше всех посылают спать? - спрашивал он себя. - Чем я могу
быть для него, что я могу ему дать?" Именно это чувство неполноценности,
бессилие проявить свою любовь приводило его в отчаяние. Обычно, полюбив
кого-нибудь из товарищей, он прежде всего делился с ним сокровищами,
припрятанными в парте: камушками или марками, но все эти детские пустяч-
ки, еще вчера казавшиеся ему бесценными, теперь сразу поблекли, потуск-
нели и потеряли всякую прелесть в его глазах. Мог ли он предложить их
своему новому другу, к которому он даже не смел обратиться на "ты"? Есть
ли путь, есть ли возможность выразить ему свои чувства? Все сильнее тер-
зался он сознанием своей незрелости, сознанием, что он еще только полче-
ловека, только двенадцатилетний ребенок; никогда еще не проклинал он так
бурно свой детский возраст, никогда не испытывал такой жажды проснуться
иным, таким, каким видел себя во сне: большим и сильным, мужчиной, та-
ким, как все взрослые.
взрослого мужчины. Эдгар, наконец, заснул, с улыбкой на устах, но спал
он беспокойно, даже во сне не забывая о завтрашнем свидании. Боясь опоз-
дать, он вскочил уже в семь часов, поспешно оделся, зашел поздороваться
в комнату матери, чем очень удивил ее, так как обычно она никак не могла
поднять его с постели, и, не отвечая на ее вопросы, побежал вниз. До де-
вяти часов он слонялся, сгорая от нетерпения, забыв о завтраке, занятый
одной мыслью - не заставить ждать своего друга.
видом спустился в вестибюль. Он, конечно, давно забыл о данном обещании,
но когда Эдгар стремительно кинулся к нему, он улыбнулся этому страстно-
му порыву и выразил готовность сдержать свое слово. Он взял мальчика под
руку, прошелся немного со своим юным, сияющим от счастья спутником, од-
нако отказался - мягко, но решительно - предпринять сейчас же совместную
прогулку. Он как будто чего-то ждал, судя по нетерпеливым взглядам, ко-
торые он бросал на дверь. Вдруг барон насторожился. Мать Эдгара вошла в
вестибюль и, приветливо ответив на поклон барона, направилась к ним. Она
одобрительно улыбнулась, услышав о предполагаемой прогулке, о которой
Эдгар не рассказал ей, ревниво храня заветную тайну, и ответила согласи-
ем на приглашение барона принять в ней участие.
в эту минуту! Эта прогулка всецело принадлежала ему: если он и предста-
вил своего друга маме, то это была лишь любезность с его стороны, а ус-
тупать его он не намерен. Заметив галантное обращение барона с матерью,
он уже испытывал нечто вроде ревности.
оба взрослых спутника уделяли ребенку, укрепляло в нем опасное сознание
собственной значительности. Эдгар был почти единственным предметом их
беседы: мать с несколько преувеличенной тревогой говорила о том, какой
он бледненький и нервный, а барон, со своей стороны, возражал ей, улыба-
ясь, и рассыпался в похвалах своему "другу", как он его называл. Никогда
еще мальчик не был так счастлив. Впервые ему предоставили права, которых
он всегда был лишен. Он принимал участие в разговоре, и никто не оста-
навливал его; он даже выражал дерзкие пожелания, и ему не влетало за
это. Не удивительно, если в нем с каждой минутой усиливалось обманчивое
чувство, что он уже взрослый. Он тешил себя мыслью, что детство уже ос-
талось позади, как сброшенное платье, из которого он вырос.
приветливей, барон сидел за их столом. Визави превратился в соседа, зна-
комый - в друга. Трио было настроено, и три голоса - женский, мужской и
детский - звучали в полной гармонии.
мейственный ансамбль наскучил ему. Очень мило сидеть втроем и болтать,
но в конце концов не болтовня же была его целью. А он знал, что салонный
тон, требующий маскировки желаний, всегда мешает достижению цели, ибо
лишает слова горячности, а натиск - пыла. Надо сделать так, чтобы за
светской беседой она не забывала об его истинных намерениях, которые - в
этом он не сомневался - она уже разгадала.
того критического возраста, когда женщина начинает раскаиваться, что всю
жизнь была верна мужу, которого в сущности никогда не любила, и когда
пышный закат ее красоты еще позволяет сделать выбор: быть только матерью
или еще раз - в последний - быть женщиной. Жизненный путь, который, ка-
залось, давно уже стал бесспорным, в эту минуту еще раз берется под сом-
нение, в последний раз магнитная стрелка воли колеблется между надеждой
на страсть и окончательным самоотречением. Она стоит перед решающим вы-
бором - жить своей личной жизнью или жизнью своих детей, материнскими
или женскими чувствами. И барон, проницательный в такого рода вещах,
подметил у матери Эдгара признаки таких колебаний. Она никогда не упоми-
нала в разговоре о своем муже и в сущности чрезвычайно мало была посвя-
щена во внутреннюю жизнь своего ребенка. Выражение скуки, завуалирован-
ное меланхолией, туманило ее миндалевидные глаза и лишь слегка приглуша-
ло таившийся в них огонь. Барон решил идти к цели стремительно и вместе
с тем не выказывать поспешности. Напротив, как рыболов, который, прима-
нивая добычу, отпускает леску, он разыгрывал равнодушие, чтобы заставить
Круз Андрей
Никитин Юрий
Куликов Роман
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Сапковский Анджей