Чтение 6–й страницы книги ~Ватага~

полом, черного сукна на лисьем меху кафтане. Позднее зимнее солнце всхо-
дило из-за цепи гор. Зарумянились сосны, бородатые и безбородые крепкие
лица кержаков. Красный кушак на Зыкове стал ярким, как кровяной огонь.

- Пошто, отцы и братья, ни единого человека из вас не было у меня на
заимке? - спросил Зыков. - Давайте, сотворим беседу.

- Скрытничаем мы. Вот и сидим, боимся.

- Бежали, ягодка, сюда, бежали, - молодым голосом сказал белый старик
на пне. Нос у него тонкий, горбатый, на серебряном сухом лице два черных
глаза. - Наших мальцев Колчак воевать тянул, в солдаты. А с кем вое-
вать-то, чью кровь-то лить, спрошу тебя? Свою же. Сие от диавола суть.

Старик порывисто запахнул зипун и, оглянувшись на народ, подозри-
тельно уставился в лицо гостя.

Зыков крякнул, поправил пушистую шапку. Раскачиваясь и чуть согнув-
шись, он ходил взад-вперед меж костром и народом.

- Мы бы пришли к тебе, да перечат старики, - выкрикнул с каким-то
надрывом молодой парень и сплюнул в снег.

- Попридержи язык! - Белый дед гневно ударил костылем по сосне и пог-
розил в сторону примолкшей молодежи. - Словоблуды! Табашниками скоро за-
делаетесь.

- Парень дело говорит, - сказал Зыков и остановился. - Так ли, сяк
ли, а вы явственно должны мне ответить, кто вы суть? Я только сего ради
сюда и завернул. Истинно, не вру.

Он сложил на груди руки, и спрашивающие глаза его перебегали от лица
к лицу.

- Помощи от вас я не требую: народ у меня есть, и еще идут. - А вот
ответьте, без лисьих хвостов, по совести: со мной ли вы, друзьями, враги
ли мои лютые, или же ни в тех, ни в сех? Я мыслю - не враги вы мне, - в
его голосе была и ласка, и угроза.

Помолчали. Белый дед смущенно постукивал костылем по пню. Все смотре-
ли на него, ждали, что скажет.

Дед поднял голову, положил подбородок на костыль и, надменно потряхи-
вая головою, спросил:

- Ты вопрошаешь, сыне, кто мы тебе: во Христе ли или во диаволе? А по
первоначалу ты сам ответь: какое оправданье дашь делам своим? Дела же
твои, сыне, зело скудельны. - Глаза старика злые, черные и острые, как
шилья.

Зыков вздохнул и качнулся всем телом:

- Ты, старец Семион, вижу, в одну дудку с отцом дудишь, с моим роди-
телем. По небесному вы, может, и зрячи, а по земному - слепые кроты. Где
ты бывал? что видел? тайгу, горы, пни гнилые. А я везде бывал. Руки мои
в крови, говоришь? Верно. Зато сердце мое за народ кипит.

Кержаки закрякали, зашевелились. Как черная молния, со свистом рассе-
кая морозный воздух, промчался за добычей ястребок.

Зыков длиннополо взмахнул кафтаном и вскочил на пень:

- Эй, слушай все!

Молодежь прихлынула к самому пню и, раздувая ноздри, дышала в мороз
огнем.

- Кто гонитель нашей веры древней? Царь, архиерей, попы, начальство
разное, чиновники, купцы. Так или не так?

- Так, так... Истинно.

- Добре. А посему - изничтожай их, режь и капища ихние жги. Настало
время. Вся земля в огне. Откройте глаза и уши. Кто крепок, иди за мной.
Чрез огонь, чрез меч мы возродим веру нашу в Святом Духе, Господе истин-
ном. Кто слаб, зарывайся, как червь, в землю. На врага же своего пойду
грудь к груди. Ну, говори, Семион, чего трясешь бородой-то!

Дед ткнул в воздух костылем, ткнул в лицо Зыкова шильем своих глаз,
крикнул:

- Семя антихристово! Антихрист!.. Дело ли сыну нашей древлей матери
церкви с топором гулять?!.

- А ты забыл Соловецкое сиденье при Алексее при царе? - подбоченился
Зыков и перегнулся с пня, длинная цепь на черной рубахе повисла дугой. -
Нешто иноки старой веры не били царских слуг, не лили крови? Вспомни,
старик, сколько и нашей крови в то время пролито. Вспомни страданья про-
топопа Аввакума.

- Семя антихристово! Много вас, предтечев, развелось. Но и сам антих-
рист уже близ есть. Мозгуй! Голова пустая! По числу еже о нем - 666 -
узнаешь его, число же человеческое есть антихристово.

- Кому нужны твои старые слова? - запальчиво, но сдерживаясь, прого-
ворил Зыков. - О каком числе речь? Много раз предрекалось число сие, да-
же с незапамятных времен древних. Какое твое число, старче?

- Лето грядущее: едина тысяча девятьсот двадцать.

Старик заметил яд улыбки в густых усах и бороде Зыкова и голосом зве-
нящим, как соколиный крик, рванул ему в лицо:

- Демон ты или человек?!. Пошто харю корчишь?.. Во исполнение лет
числа зри книгу о вере правой.

- Не чтец я твоих заплесневелых книг!! - загремел, как камни с гор,
голос Зыкова, и все кержаки, даже сосны поднялись на цыпочки, а старик
разинул рот: - Оглянись, - какие времена из земли восстали?! Ослеп - на-
день очки. Книга моя - топор, число зверя - винтовка да аркан!

- Уходи, Зыков, уходи! - весь затрясся старик. - Не друг ты нам, всех
верных сынов наших отвратил от пути истины... Горе тебе, соблазнителю...
Знаю дела твои... Уходи! - неистово закричал старик, и его костыль угро-
жающе поднялся.

- Уходи, Зыков!! - вмиг выросли в руках бородатых кержаков дубинки. С
треском, ломая поваленные сосны, толпа метнулась к Зыкову:

- Христопродавец!.. Прочь от нас!!

Но молодежь вдруг повернулась грудью к своим отцам.

С злорадной улыбкой Зыков соскочил с пня и пошел, не торопясь, к за-
имке, затягивая на ходу кушак.

И толкались, лезли в его уши, в мозг, в сердце: крики, гвалт, стоны,
матершина кержаков.

Ехали медленно. Гараська то был мрачен: вздыхал и оглядывался назад,
то лицо его, круглое, как тыква, и румяное, вдруг все расцветало в слад-
кой улыбке. Гараська облизывался и пускал слюну.

- А ловко мы с Матрешкой околпачили бабку-то. На-ка, старая корга,
видала? - Гараська мысленно наставил кукиш, захохотал и стегнул коня.

Зыков, прищурив глаза и опустив голову, всматривался в свою покачнув-
шуюся душу, читал будущее, хотел прочесть все, до конца, но в душе мрак
и на дне черный сгусток злобы. И лишь ближайшее будущее, завтрашний
день, было для него ясно и четко.

- Этот старец Семион - ого-го...

Зыков видит: злобный старик седлает коня, берет двух своих сынов и
едет к его отцу, старцу Варфоломею.

- Две ехидны... Ежели камень преградил твой путь на тропе горной, -
столкни его в пропасть...

И Гараська думает, улыбчиво облизывая толстые от поцелуев губы:

- Баба ли, девка ли - и не понял ни хрена... Ну до чего скусны эти
самые кержачки.

Кони захрапели. Зыков вдруг вскинул голову. У подножия горы, с кото-
рой они спускались в долину речки, ждали три всадника.

Зыков остановил коня. Гараська снял с плеча винтовку. Ствол, как зас-
тывшая черная змея, сверкнул на солнце.

- Зыков! Это мы, свои... Зыков... - И навстречу им, из-под горы, от-
делился всадник.

- Мирные, без оружия, - сказал Зыков.

- Эх, жалко, - ответил Гараська. - Давно не стреливал.

Когда с'ехались все вместе, три молодых парня-кержака сказали:

- А мы надумали к тебе, хозяин... Возьмешь? Только у нас вооруженья
нету. Убегли в чем есть... После неприятности.

- Вот, даже мне глаз могли подбить, - показывая на затекший глаз, ух-
мыльнулся длиннолицый парень с чуть пробившейся белой бородкой.

- Ладно, - сказал Зыков. - Спасибо, детки.

- Куда, на заимку к тебе, али в город?

- На заимку. Вернусь, - к присяге приведу. С Богом.

Дорогой, посматривая на широкие плечища Зыкова, Гараська спросил:

- А правда ли, Зыков, что тебя и пуля не берет?

- Правда. Ни штык, ни пуля, ни топор.

- Кто же тебя, ведун заговорил?

- Сам. Я ведь сам ведун.

Гараська захохотал:

- Ты скажешь... А пошто же хрест у тя? Сам ночесь видал, спали вмес-
те.

Тот молчал.

- Быдто тебя летом окружили чехо-собаки, в избе быдто, а ты взял в
ковш воды, сел в лодочку да и уплыл. Старухи сказывали.

- Врут. Это другие разбойники так делывали: Стенька да Пугач.

- А ты, Зыков, нешто разбойник?

- Разбойник.

- О-ой. Врешь! Те - атаманы. А ты нешто атаман?

- Атаман.

- Нет, ты воин, - сказал Гараська. - Ты за народ. У тебя войско. Ты
войной можешь итти... Ты как генерал какой... Тебя народ шибко уважает.
Про тебя даже песня сложена.

- Спой.

Гараська засмеялся и сказал:

- Да я не умею... Чижолый голос очень, нескладный... Ежели заору, у
коня и у того со смеху кишка вылезет.

Долина все сужалась. Желтые, скалистые берега были изрыты балками и,
как зубастые челюсти, все ближе и ближе сходились, закрывая пасть. На