утренним солнцем, на улицах арабского квартала царило радостное возбуждение,
отовсюду неслась музыка.-- И вот я принимаю вас у себя в доме как дорогого
гостя." Офицер сузил глаза: -- "Однако, вы отлично ладили с евреями, не так
ли?" -- словно оскалися он, вытирая салфеткой усы. "Нам надо было как-то
жить, но мы всегда чувствовали себя частью единого палестинского народа. Вот
представьте, приходит ко мне в мастерскую человек. Он уже восемь лет живет в
моей стране на том основании, что он еврей, но говорит только по-английски,
и то еле-еле, не знает толком ни одного языка, кроме русского. И мне,
который свободно говорит на его иврите, на нашем арабском и на хорошем
английском, он заявляет, что он из "Моледет" и что он за трансфер! Меня -- в
Иорданию с моим-то совершенным ивритом, а его в Палестину -- с его-то! Вот мы
с вами из разных стран, а говорим как братья, а евреи из одной страны,
Советского Союза, друг друга терпеть не могут. Москвичи и "грузины",
"украинцы", "бухарцы". Это же совершенно разные нации, не говоря уж об их
абсолютной чужеродности израильтянам, которые и сами совершенно разные и
друг друга не переносят. Левые любили нас больше, чем своих правых..." "Ты
не ошибаешся, брат, --прервал его офицер и встал. -- Мы с тобой из разных
стран. Я из Сирии, в ты все-таки из Иордании. Мы с тобой говорим в сирийском
городе Хайфе по-арабски, но вас, которые так гордятся своим ивритом, нам тут
не надо. Никакого палестинского народа здесь, в Сирии не будет. Сирия для
сирийцев. Пока тут не появились сионисты, вас тут и не пахло. В прошлом
веке, когда уже были процветающие Бейрут и Дамаск, тут была грязная турецкая
деревушка с давно забытым названием, а твои предки пасли черных коз, пока
сюда не хлынули сионисты. Но они бы не построили все это, -- он окинул
тяжелым взглядом притихший роскошный город, -- если бы вслед за ними сюда не
потянулись из Иордании вы -- прислуживать сионистам. Вот так же вы и
уберетесь вслед за ними. Ты говоришь, твой яхуд предложил тебе трансфер? Я
слышал об этом. Они готовы были дать тебе денег на покупку дома в Иордании,
научить твоих детей программированию, чтобы они могли работать в Каире или в
Тунисе лучше других. Мы тебе предложим сутки для сборов и взять с собой то,
что поместится в наш автобус. Мы тебя проводим в Иорданию так, как твоего
яхуда коммунисты проводили из его России. А в твоей квартире нам есть кого
поселить вместо вас, предателей арабской нации. У нас в Сирии проблемы с
жильем. И нечего делать вам и вашим детям, обученным сионистами, в Дамаске
или Каире. Вы покатитесь к другу евреев, к маленькому королю." И он
вскарабкался на броню. Танк взревел, обдал веранду и ошеломленного Абделя
сизым дымом. Прямо через сиявшую цветами клумбу, оставив за собой мессиво
оранжевой земли, танк победно помчался к другим стальным питомцам Уралмаша,
крушившим пустынную беззащитную Хайфу... Абдель с трудом перевел дух. Ах
если бы вдруг вернулись евреи, -- с радостным замиранием сердца внезапно
подумал он, -- как бы они на своих меркавах врезали этому "брату" и всем этим
идиотам, бессмысленно стреляющим по окнам уже даже не нашего, а ИХ города!..
И тут Абдель услышал истошный крик жены и увидел толпу ИЗРАИЛЬСКИХ АРАБОВ,
которые несли на сочащихся кровью простынях тела его Азиза и двух сыновей
его соседей. Так весело и так недавно развлекались с абой-Артуром и вдруг
такая оказия! Вот вам и сирийские братья... Столько лет защищали нас от
общего сионистского врага, так мы вас ждали, чтобы нам все богатство от
евреев досталось, а вы нас в изгнание, мало того, так жестоко обошлись с
нашими такими беззащитным детьми!...
вид людей был ужасен, словно это были жертвы землетрясения. Салах не
останавливался, не расспрашивал, сжав зубы, он гнал мощную машину вперед.
Справа появился его родной городок, а через овраг -- еврейское поселение.
Первые караваны были здесь поставлены в знак протеста против рутинной
кровавой акции людей Салаха год назад. Бородатые решительные поселенцы в
вязанных кипах привезли сюда своих изящных молодых жен и очень подвижных
детей. Французский журналист, давний друг Салаха и его соратников, всегда
первым прибывающий в подобные горячие точки Палестины для освещения
агрессивных действий евреев, так и не смог их пересчитать в свой бинокль.
"Шустрые какие жидята!..." -- сквозь зубы сказал он Салаху с яростью,
удивившей даже Салаха. Поселенцы первым делом посадили рядом с караванами
фруктовый сад. Вид саженцев и развешенных пеленок и лифчиков вызвали в
мировой прессе неслыханную бурю. Арафат не умел ни накормить досыта пошедших
за ним арабов, ни трудоустроить, но получше колдуна древности Марлена мог
организовать бурю во всегда готовым к действию мировых СМИ: мир во всем мире
в опасности -- поселенцы поселились! Главы правительств обменивались звонками
через океан, словно поселились снова на Острове Свободы несколько дивизий,
посажены ракетные установки, перекрывающие атомным сектором пол-Америки м
развешаны над ней спутники наведения ракет... Поселенцы вели себя в этой
свистопляске достойно и твердо. Лишенные поддержки половины даже своего
народа, парламента и правительства, они самим своим бесстрашием держали
юнцов Салаха на почтительном расстоянии. Наблюдая их, Салах невольно отметил
огромную разницу между этими евреями и сияющими идиотским восторгом
еврейскими комсомольцами с их искренней солидарностью с палестинцами, всем
мировым сообществом в этом всемирном кризисе, с горячими рукопожатиями в
"День земли" и их лозунгами "Шалом -- ахшав!" Салаха так и подмывало сказать
им с неповторимой русской интонацией: "Мир?! Сейча-ас..." Салах вдруг
подумал тогда, что ни один нормальный народ ТАКУЮ землю без боя не отдаст,
что ни одна нормальная страна, арабская или любая иная, никогда на впустит к
себе в сложившемся виде их искусственный "палестинский народ" с его ТАКИМ
лидером, такой "полицией" и такой "оппозицией", что никто его "народ" не
любит, а страстно поддерживает только из метаисторической ненависти к
евреям. Что перейди они завтра не то что с оркестром и знаменами, а со
своими детьми, оружием и Арафатом израильскую границу В ЛЮБОМ НАПРАВЛЕНИИ,
их встретили пулеметами и пушками, как встречали уже наученные их
"миролюбием" бедуинский король и ливанцы... Все умные "палестинцы", все его
арабские однокурсники по МГУ давно переехали в одну из арабских стран, давно
на заслуженном отдыхе по всему арабскому миру, в Штатах и Канаде, вырастили
детей, растят внуков, живут у себя на родине, пока он и его искусственно
поддерживаемое благополучными богачами нищее воинство нищего сборища
пытается отнять у чудом сохранившегося в Катастрофе крошечного народа его
жалкий клочок земли, его древние города и могилы, его право на саму жизнь...
Ни одна страна не пустит вооруженного откровенного врага в свои
города-святыни. Требовать этого мировое сообщество может только от евреев.
Если справедливая борьба палестинского народа кончится победой, если нас
отделят от евреев и предоставят независимость, то рано или поздно
неразличимая на карте мира земля должна кому-то приглянуться, что без
отвернувшихся от его "народа" евреев защитить эту отнятую землю некому, что
интифада способна озадачить только евреев, но даже не либеральнейшего из
арабских правителей...
парапсихологоческими силами. Теперь же, когда он как раз приближался к
долине, где густо дымился и чадил горящим мясом кортеж машин, он понял, что
это был просто здаравый смысл.... Вокруг был толпа. Палестинцы привычно и
яростно митинговали, жгли наскоро скроенные иракские флаги, но большинство
жгло по давней привычке заготовленные впрок для всевозможных протестов
израильские. Салах вынужден был остановиться. "Кого?" -- спросил он
полицейского с автоматом, хотя из радио уже знал ответ. "Арафата, -- ответил
тот. -- Раис приехал сюда со всем правительством, чтобы выразить протест. А
иракские парашютисты выжгли все машины огнеметами..." "А где же была
охрана!? Там же элита наших сил!" "Кто же ожидал, что братья на такое
способны? Ведь мы были единственные, кто поддержал Саддама в его войне в
Заливе! Да и не успела охрана. Мы привыкли сначала выразить протест, а потом
долго кидать камни в Магав. А это был не Магав..." " Они должны вернуться? "
"Не знаю, хаджи... Они внезапно появились на вертолетах, сожгли город и
кортеж и снова улетели." "Вы можете собрать сюда наших? Я попытаюсь
организовать оборону. Надо заминировать дороги, надо..." Салах не успел
кончить. Из-за гребня горы снова показались вертолеты. Шесть огромных
советских монстров с ракетными кассетами. Все шесть полыхнули одновременно.
В долине начался ад. Салах втиснулся под сидение, но видел головы
пробегавших мимо десантников, добивавших демонстрантов из автоматов. Потом
что-то засрежетало, мерседес качнулся и взмыл в небо на внешней подвеске
одного из вертолетов. Заученным движением Салах подключил взрывное
устройство к огромному заряду, покрывающему все днище машины. Но взрывать не
спешил. Без всяких израильских парапсихологов мысли его мощно вернулись к
безвозвратно потерянному, единственно спасительному варианту мирного
договора -- евреи в своей стране, а палестинцы -- в своих бесчисленных
арабских странах, не под эфемерной защитой полицейских Арафата, вообще, без
вечно ноющего по всему миру омерзительно непредсказуемого на обе стороны
провокатора и стяжателя, утопающего в богатстве правителя нищего
искусственного образования, а каждый под защитой своей арабской армии, в
мире, если не в союзе с израильской. Аллах, где был мой разум
раньше?..Почему злейшим врагом моего народа я считал их "экстремиста" Ганди,
а не сладких голубей из Мереца, оставивших нас сегодня один на один с
саддамовским зверьем?
палатки. Важный офицер приближался со свитой к богатому трофею. Он открыл
дверь и встретился глазами с Салахом. Брови его насмешливо поднялись под
надвинутым на лоб беретом,усы приподнялись в зловещем оскале. "Добро
пожаловать в нашу Палестину, брат", -- улыбнулся Салах и нажал кнопку. Это
был первый день второго этапа борьбы народа Палестины за независимость, --
подумал бы Салах, если бы ему было чем думать...
института оторвался от письма с привычным обращением "Привет, Артур." Он
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Плотников Александр