Чтение 6–й страницы книги ~Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки~

предстояло прошить меня. Тут я заметил в пяти метрах впереди и чуть левее
достаточно глубокую рытвину. И пошел в атаку, вопя что-то грозное и строча
от живота. Видимо, джигит не слишком ожидал такого прыг-скока. По-крайней
мере, он меня не срезал, а только задел правую ногу. Когда я отчаянно
прыгнул с толчковой левой и улегся в рытвинку, то выпал из его поля
зрения. В результате он высунулся больше чем надо и начал вертеть головой,
высматривая мишень.

Тут гавкнул пистолет, и все подозрительно стихло. Выманивает гад? Я
растерялся, не зная как правильно поступить. Но неожиданно сверху пролился
спокойный голос госпожи Леви-Чивитта.

- Alzate, signore Egor. Хватит загорать, Хвостов. Солнце давно уже
спряталось. - Она сунула "ПМ" мне в руку со словами. - Метко стреляешь.
Настоящий ворошиловский стрелок.

Я сел, в сапоге было тяжело, тепло и влажно. Посмотрел на кусты.
Голова джигита незатейливо валялась на земле.

Мадам заметила пулевую дырку на моей обувке.

- Держи хвост пистолетом, Егор. Благодаря этому раньше дембель
настанет, ты ведь не кадровый военный.

Послышался рев приближающегося мотора. Во всю прыть к нам несся БТР,
набитый бойцами.

Нина приблизила ко мне свое южноевропейское лицо. На сей раз его
линии не показались мне такими резкими, наоборот, даже мягкими и
успокаивающими.

- Мне кажется, что мы с тобой еще увидимся, Хвостов.

Я почувствовал ее губы, которые, скользнув по моим, чмокнули меня в
щеку. Было очень даже недурно. Я начал вспоминать это прикосновение, еще
когда лежал на броне БТР, доставлявшего меня к лекарям, а Нина была совсем
рядом. И на госпитальной койке, - где из подружек только подушка, - тоже
не раз. Конечно же, это многомесячное безбабье заставило меня так
зациклиться на контакте с госпожой Леви-Чивитта. Короче, запала она в мои
нервные центры. Наверное, ей того и требовалось.

Госпожа Леви-Чивитта редко ошибалась. В этом я убедился спустя
несколько месяцев, когда меня стали подсиживать и потихоньку выпроваживать
из армии. Да-да, горячая точка немножко остыла, а "бабки" в ней
отламывались прежние: немаленькие и верные. Так что нашлось много желающих
подменить меня на боевом посту - из тех, кто раньше посиживал в глубоком
тылу, переползая от горшка к обеденному столу и обратно. Особо настаивать
на своей воинской карьере я не стал, хотя и привык к автомату, даже спал с
ним. И после отрицательного решения медкомиссии на перекладных отправился
домой, в последний раз за армейский счет.

Жилплощадь встретила меня разбитыми окнами, размоченными с помощью
атмосферных осадков книгами, а также осколками стаканов и тарелок,
раздолбанных зимними бореями и летними зефирами. Телевизор и то
превратился в черепки археологического вида.

Естественно, что я не расстроился. Закончив войну, я считал, что мне
все нипочем, и, что для штатского человека является веской причиной
скулежа и нытья, мне - лишь повод для кайфа и смеха.

Когда все испорченные, размоченные и расколоченные предметы, завернув
в простыню, я снес на помойку, то в небольшой комнатке оказалось чересчур
просторно. Поэтому я, вставив стекла, обзавелся чучелом южноамериканского
попугая ара - один бомж сменял его на бутылку "Амаретто" - и стал
придавать порядок своим мыслям; благо, что накопленной зарплаты хватало
еще на пару месяцев.

Для начала я создал "Записки военного железнодорожника", в которых
отразил свои немеркнущие подвиги, потом сочинил "Воспоминания военврача".
Эта повесть мне понравилась больше, потому что я туда вставил бредовую
историю насчет похождений морских пехотинцев в "хрональном кармане". А
что, в общем-то клево вышло. Только довольно бессвязно. Поэтому пришлось
еще всякого тумана и шизофрении поднапустить, чтобы получилось авангардное
произведение, включающее цикл бесед гвардии капитана Калиновского (я его
сделал Малиновским) с ягуаром, кондором и змеей. Короче, со всяким таким
калом моя книжица для Букеровской премии вполне годилась.

Для начала стоило снести свежесваренное произведение в издательство,
которое располагалось через два дома от меня (правда до этого оно
выпускало только половые пособия - "Секс в автомобиле", "Секс в лодке",
"Секс в телефонной будке").

Но тут меня посетило чувство неудовлетворения от проделанной работы.
Что толку, если я пропущу через издательство вещь-однодневку, которая
скончается в памяти народной едва ли не по прочтению? Мне это навряд ли
принесет моральное удовлетворение. Да и с материальным будет настолько
негусто, что оно не покроет психологический ущерб.

Что это за "эскалатор" применялся у берегов Перу? Неужто машина
времени, которую изготовили вначале фашистские ученые, а потом повторили и
наши умельцы? Или не все так просто? Может, стоит пообщаться еще разок с
доктором Крыловым? Он вряд ли полностью выложил правду-матку во время
кратковременного застолья с возлияниями из мокротных баночек.

После тех памятных посиделок я за время службы пересекался с
военврачом еще не раз. Однако, насчет своих похождений в августе 91 года
он больше не заикался, соответствующие вопросы ответом не удостаивал.
Впрочем, я не особо настырничал. Не до того было.

Кстати, доктор Крылов тоже благополучно покинул горячую точку и ныне
людей чинил в клинике военно-медицинской академии в моем родном Питере. Я
подумал, что сейчас, когда напряженка военной поры нырнула в Лету, майор
не будет особо запираться.

Я звякнул ему и деликатно напросился в гости, а вернее на прием.
Дескать, моя подстреленная нога иногда непроизвольно дает пинка
какой-нибудь проплывающей мимо толстой заднице.

На следующий день, в полдень, я уже торчал в приемном покое и уточнял
по телефону у доктора Крылова, как мне добраться до "второй хирургии".

Еще раз повторюсь - не люблю я шастать по госпиталям, страшно неохота
сталкиваться с тем, что, возможно, вскоре ожидает и мой организм. Впрочем,
в этом госпитале порядком вертелось медсестричек, у которых приятные ножки
выглядывали из под куцых халатиков. Но это, к сожалению, не относилось ко
"второй хирургии", где по части обслуживающего персонала было негусто -
похоже, что там проходила пересменка, инструктаж или совещание. Поэтому и
спросить некого. Я заглянул в ординаторскую - пусто, кабинет завотделением
заперт, каморка старшей сестры тоже.

Я дошел до приоткрытой двери с надписью "операционная". Внес голову в
щель - в предбаннике тоже ничего живого. Я подал голос: "Доктор Крылов",
опять-таки напрасно. И что-то меня дернуло сделать еще несколько шагов.

На столе лежало тело, прикрытое простынкой. Тело явно не дышало.
Похоже, что медики, сделав свое черное дело, потеряли всякий интерес к
покойнику. Вон даже инструмент в нем оставили. В самом деле скальпель был
воткнут в плоть, прямо сквозь простыню, и вокруг него расплылось приличное
пятно алого окраса. Тут до меня дошло, что я думаю чушь. В пациентов не
втыкают скальпель прямо через простыню. Покойников не забывают в
операционной. Случилось убийство. Я подошел и решительно откинул ткань.

На столе лежал доктор Крылов. Грудная клетка его была рассечена и в
ней, насколько я понял, отсутствовало сердце. На волосах виднелись
капельки свежей крови. Похоже, майора вначале оглушили кастетом, а потом
еще препарировали. И это прошло за те пятнадцать минут после звонка, в
течение которых я снимал куртку, надевал сменную обувь и искал дорогу.
Значит, "операцию" делал настоящий специалист. И не просто опытный медик -
наших врачей вряд ли учат в два приема выхватывать сердце - а специалист
по кромсанию людей.

Первая моя догадка заключалась в том, что некий расчленитель
занимается добычей органов для трансплантации.

А вторая догадка - в том, что здесь, в больнице, человеческие органы
и члены можно доставать в нужных количествах более естественным, то есть
коммерческим образом.

Значит, убийца-потрошитель был не столько обычным киллером, сколько
садистом, или... чего доброго, даже сатанистом.

У меня ноги словно пластилиновые стали. Ну надо же, майор Крылов
столько проскочил горячих точек и раскаленных пятен, чтобы здесь погибнуть
как овца.

И третья догадка возникла - убийство с элементами садизма мог
совершить кто-нибудь из джигитов. Показалось ему, например, что доктор
Крылов плохо прооперировал его родственника, ну и решил отомстить по
старинному обычаю кровной мести.

Тут меня как ветром сдуло из операционной. Я подумал, что найдется
немало желающих отомстить и мне. А в коридоре осенило - когда я вошел на
этаж, злодей находился еще в операционной, а потом спрятался в
какой-нибудь палате. Недаром же ни одна рожа не попалась мне по пути. А
сейчас, пока я здесь, потрошитель торопится, должно быть, на выход.
Значит, срочно надо звякнуть на вахту, чтобы успели задержать. Где-то ведь
должен быть сестринский пост, оснащенный телефонным аппаратом, и, скорее
всего, в начале коридора.

Когда я подбежал туда, какой-то больной в пижаме цвета детских
какашек накручивал колесико телефона. Я тронул товарища за плечо.

- Извините, любезный, спешное до неотложности дело.

Он полуобернулся ко мне. Парень похоже был казахом, но это полдела;
еще я заметил на отвороте его пижамы, на серой фланели, две капельки
крови. И он заметил, что я заметил. Я успел почувствовать, что он сейчас
сделает что-то нехорошее болезненное и инстинктивно стал заслонятся.
Молнией блеснул металл в руке парня, но я, конвульсивно дернувшись,