Чтение 6–й страницы книги ~Стою у двери~

Варри ошалело уставился в пустоту. Ну, денек...

Ладно. Пора отправляться, пока горожане не оклемались. Задача ясна -
как одному колдуну найти другого колдуна. Всего-то. Пара пустяков.

И Варри двинулся на юг.

4. НОЧНЫЕ БЕСЕДЫ

- Давненько я не не спал всю ночь! - Варри устало откинулся на
подушки кресла, сцепив за головой руки.

- Давненько я не бодрствовал всю ночь! Учись выражаться изящно даже
после бессонной ночи! - его собеседник, скрываемый мраком комнаты, был
категоричен и наставителен. - Кроме того, разве ты не слышишь, ведь это
звучит, как первая строка сонета? "Давненько я не бодрствовал всю ночь..."

- "Ужель никто не мог мне в том помочь?" - предложил Варри.

- Уже лучше. Видишь, как промывает уснувшие мозги струйка хорошей
поэзии. И ты, как человек, бесспорно, образованный...

- Образование, учитель, есть функция эпохи. Так же, как и воспитание.
Вы сами изволили мне это доказывать всю ночь. А эпоха, будучи понятием
неопределенным, тем самым становится еще и понятием географическим, как
пытался вам показать недостойный ученик. Я же, как неоднократно говорилось
великим учителем, не от мира сего. А поэтому не могу быть в достаточной
мере ни образованным, ни воспитанным. Дикси.

Учитель выслушал всю эту тираду молча, лишь слегка его силуэт на фоне
сереющего окна кивал головой, так же молча и, казалось, завороженно встал,
подошел к окну, обойдя массивный стол в центре комнаты, с усилием отдернул
бархатные гардины и застыл, вглядываясь в зарождающийся день.

- Да-а... - промолвил он наконец. - Учеба пошла впрок. Стройностью
мысли ты можешь затмить любого... Здесь, по крайней мере. Но много ли в
том моей вины - вот в чем вопрос? Сделал ли я что-то, кроме обучения тебя
искусству выражения собственных мыслей? Которые и без того были в твоей
загадочной голове... И это возвращает нас к вопросу...

- Но, учитель! Вы же сами говорили, что форма неотделима от
содержания...

- Не перебивай! Возвращает нас к вопросу о твоем происхождении в
нашем скромном городке. - Он резко обернулся к собеседнику и оперся спиной
на раму окна. - Обсудим этот вопрос еще раз?

- Но я же говорил, учитель. Пришел с северо-запада, из замка
Сен-Мишель...

- Я не о том, Варри, не о том. Ну ладно, если хочешь, я поставлю
вопрос иначе. Откуда ты появился в замке Сен-Мишель?

- Ну-у... Как и все, наверное...

- Ой ли?

Варри почувствовал, что сегодня отвертеться не удастся. Этот разговор
назревал долго, слишком уж мучителен, видно, был для старика вопрос о его,
варрином, происхождении. Не смог, видимо, Варри до конца замаскироваться,
пригасить свои нездешние таланты.

С чего же начать? И что из всего рассказать ему? Чтобы не напугать,
чтобы не раскрыться до конца, став беззащитным, чтобы сделать из учителя
союзника.

Пауза слишком затянулась.

Старик (интересно, за все это время так и не узнал, как его зовут)
оттолкнулся от подоконника, миновал полки, набитые фолиантами, книгами,
рукописями, заметками, черновиками трактатов, которые никогда не будут
написаны, задел головой прикрепленное к потолку семинитной веревкой чучело
крокодила, раскрутил глобус, словно вырастающий из пола своей массивной
ногой, подошел к креслу, в котором утопал Варри, склонился своим костлявым
шелушащимся лицом к лицу ученика, наклонив по-вороньи голову и спросил,
нет, поинтересовался, нет, попросил:

- Сегодня? Сейчас?

Кр-р-рак - тс-с, кр-р-рак - тс-с... Качается под потолком крокодил,
иссушенный временем и алхимическими опытами.

Чик-чик-чик-чик, чи-ик-ик... Застыл глобус на непритертой оси,
нечасто ему приходится вращаться.

Варри медленно подался вперед, почти упершись носом в нос
собеседника, тяжело вздохнул.

- Учитель, а почему бы нам не выпить сперва кофе?

Это означало: "Да!" И понятно было обоим.

- В самом деле - утром, после бессонной ночи - в самый раз. Не хуже
поэзии. Тем более, что Джованни уже пришел. Слышишь, опять что-то разбил
внизу? - И уже громко, призывно:

- Джованни!!!

Пятясь, вернулся к своему креслу - напротив варриного, опустил себя в
него, скрестил руки на груди.

По деревянным ступеням лестницы тяжело забухало, дверь распахнулась и
на пороге возник Джованни - в своей утренней ипостаси.

Дело было в том, что Джованни воплощал в себе извечную попытку
человека подняться из пучины невежества к просветлению разума. Но,
отягощенную алкоголем.

Утренний Джованни - изысканно одетый, надушенный, бодрый - начинал
новую жизнь. Он прилежно изучал науки, ассистировал в опытах своему
хозяину. Пытался даже вести некое подобие лабораторного журнала или
дневника.

Но, постепенно, в течении дня, количество алкоголя в его крови
загадочным образом повышалось. Была ли в том вина расположенной через
дорогу винной лавки? Или дело было в том, что дочка хозяина лавки, девушка
незаурядной наружности, была без ума от Джованни Утреннего?

Так или иначе, к обеду Джованни уже с пренебрежением относился к
науке, к опытам - и своим и чужим. И смотрел на мир холодным взглядом
прагматика. "Чем бумагу изводить и зверей мучить, шли бы лучше каналы
рыть! Или, еще лучше, городские стены укреплять, не ровен час, кочевники
нападут!"

Сразу после обеда он искренне считал, что не работает тот, кто не
копает, или, на худой конец, не забивает гвозди. В этот период он был
наиболее тяжел в общении и агрессивен. И хозяин предпочитал именно после
обеда отправлять его за покупками, получать у ремесленников заказы,
встречать в порту грузы. Любопытно, какое мнение в городе складывалось об
алхимических опытах после разговоров с Джованни Послеобеденным?

Ближе к ужину Джованни начинал боготворить своего хозяина. За
запредельную мудрость и абсолютную иррациональность его существования.

После ужина это перерастало в суеверный страх, попытки защититься
примитивными заговорами, непреходящее желание забиться в угол и притаиться
там, раз уж этот неземной демон из какой-то своей прихоти желает держать
его в этом доме.

Потом он неуловимо перетекал в состояние "Море-по-колено", а все эти
суеверия - старые бабки придумали, а у нас дела и поважнее есть! Нагло
хлопал дверью и шел приставать к дочке хозяина винной лавки.

Тот встречал Джованни Вечернего кулаками. И он обиженно-агрессивно
покачивался домой. И... Финальные его стадии известны, видимо, лишь его
домовладелице, женщине сварливой и немолодой. И то слава богу.

Итак, на пороге стоял Джованни Утренний.

- Я слушаю, сеньор.

- Сделай нам кофе. Побольше. И... - Учитель вопросительно посмотрел
на Варри, - и принеси кальян.

- Хорошо, сеньор. Кстати, я хотел вас спросить еще вчера - можно ли
использовать Каббалистический Ключ Соломона в качестве пентакля?

Варри открыл было рот - чтобы ответить, по привычке, но учитель
перебил:

- Не сейчас, Джованни, мы заняты.

- Прошу прощения, сеньор. Не буду мешать. - И удалился сотворять
кофе.

Чтобы не столь тягучим было ожидание главного разговора, надо было
пока о чем-то поболтать. О чем-то не столь важном. Варри никак не мог
найти тему...

Учитель, все же, был учителем.

- Кстати, Варри, о кофе. Ведь могло бы быть и так, что мы не знали бы
этого напитка. Ты никогда не задумывался?

- Нет, учитель.

- Правда дело тут не в кофе. А в чем-то более широком и важном... А
может я просто подгоняю свои размышления под простые и недостойные вещи. И
кальяна могло не быть. И моих опытов.

- О чем вы?

- Представь себе, что в древности, ну, скажем, веков десять назад,
человечество, разделилось бы на несколько больших групп. Несколько - это
три, ну, скажем, четыре.

- В каком смысле, разделилось? - Варри напрягся.

- Ну, например, по религиозному признаку. Возникли бы какие-то
всеохватные религии, претендующие на исчерпывающее знание о мире, о его
происхождении и о том, как людям следует жить в этом мире. Понимаешь? Не
так, как сейчас - в каждом домене, в каждой провинции, в каждой стране -
свои боги и божки, мы их можем уважать или презирать, подчиняться их
ритуалам или нет, не много духов, демонов, сил, гениев... А один Бог.
Единый и общий для всех. Но у каждой из трех групп - свой. И каждая из
этих всеохватных религий претендовала бы на звание мировой, стремилась бы
подчинить себе остальные народы. Понимаешь?

- Да, кажется... Но как такое могло бы стать?

- Не знаю, не задумывался... Скажем... Те же пророчества древних
иудеев вдруг стали настолько ярки и подтверждаемы, что к ним примкнули бы
сначала соседние народы, потом Рим - как метрополия, он впитывал влияние