- как можно запретить снам приходить в наши злосчастные головы?
мысль, как бы ни реагировала Ванда.
зимние вечера ты читала сказки малышке, волшебные сказки, а бедная Матфея
все допытывалась, кто такие кентавры, и глупо хихикала, она ведь была
почти безграмотная, наша Мати, упокой Господь ее грешную душу. - Он
увидел, как Ванда крестится, и сам неловко поднес руку ко лбу.
втолковывать тебе, впихивать в твою тупую голову? Я должна была умереть
там, у реки...
трупами, весь берег.
существа. Я похоронила ее там же, под крестом, и выжгла на камне ее имя.
Что я еще могла сделать, Руг?
бессмысленно.
прогулку. С Вандой он почти не разговаривал - скупые, тяжелые фразы,
длинные часы настороженного сна, холодок отчуждения - но Руг терпел,
полагая, что время - лучший лекарь. Лишь одно тревожило его не на шутку -
отважные вылазки Ванды в джунгли. Казалось, после смерти дочери она
разучилась быть осторожной, пугливой, робеющей при каждом шорохе женщиной.
В ее жестких взглядах проступила насмешливая твердость - или
предприимчивость? - Руг терялся. Неуступчивость женщины в мелочах - ладно,
ершистость - куда ни шло, но откровенная независимость - вздор! Скорбь не
сломила эту женщину, самую обычную, ранимую, чуточку походившую на курицу,
- скорбь пробудила в ней бесстрашие и упорство, подпитываемое непонятной
энергией.
опасалась заражения крови, но всхлипов и поцелуев не последовало. Она
протянула ему миску с похлебкой, сама села в сторонке, села раскованно,
обхватив щиколотки пальцами. У Руга перехватило дыхание. Как сомнительно
превосходство дистиллированной воды над речной, пахнущей тиной, так и
сомнительно превосходство идеально сложенной красавицы над чуточку
потрепанной, махнувшей на многое рукой тридцатилетней женщиной с
располневшими бедрами и загадочной улыбкой на усталом лице.
просто будет выжить. Тебе нужно окрепнуть, Руг, и побыстрей. Хорошо, что
появилась рыба и устрицы.
надела защитный шлем и куртку.
бродя часами по лесу - он нынче дикий. Еще день-два, сестренка, - и я
составлю тебе компанию.
дельным, и даже мудрым, но в главном дал промашку, и, к сожалению, никто
не смог тебе помочь... вовремя.
планету со своим укладом, собственным норовом и родословной. Поживу
увидели, а не обитель. И столкнувшись с ее могучим даром редуцировать
образы, мысли, сны, воспроизводить с непостижимой точностью живые
существа, наделенные интеллектом - зачатками интеллекта - это уж точно; и
неплохими ухватками...
кинулись азартно в драчку.
значит, искать корни беды в самих себе. Но мы лгали друг другу, а ты с
озабоченным видом городил минные поля.
я пойду поброжу, а через пару дней мы продолжим разговор, ты еще слабоват.
огромной рыжей обезьяной, перепоясанной старательским поясом с фляжкой и
биноклем. Ванда вскрикнула и оцепенела. Чудище оскалилось, зарычало,
обнажив изогнутые желтые клыки. Звериный дух ударил в ноздри. Но прежде,
чем Ванда очутилась в смертельных объятиях, Руг успел выхватить бластер и
коротким импульсом уложил пришельца. Смрадный дымок взвился над
развороченной грудью зверя. Прент порядочно рисковал: вспышка обожгла
плечо женщине и мочку уха. Обезьяна качнулась и рухнула замертво у входа -
и только тогда закричала Ванда, закричала по-настоящему, как вопит
перепуганная женщина, когда худшее позади.
тебя...
себя в руки и, промокнув рукавом слезы, выскользнула из пещеры. Если до
сих пор Руг был убежден, что тень бедной Ольги трагически витает между
ними, и надо перетерпеть и притерпеться, то сейчас сомнения захлестнули
его. Ошеломленный, обескураженный, он остался наедине с ее поцелуем,
горящим на левой щеке, с трупом, чадящим у порога и с такой пустотой в
груди, что трудно было назвать это даже вакуумом.
неукротимая девочка? Твой волос стал курчавым, а тело - упругим, и пахнет
оно по новому - так пахнут мужики перед боем.
в пещеру. Возбужденная, запыхавшаяся, свалила в угол свежие плоды и
несколько рыбешек, нанизанных на ветку. Руг скреб угрюмо щетину на
уцелевшей части подбородка и прикидывал, как же ему вести себя отныне с
этой женщиной, которую подхватили бог весть какие ветра? Не складывалось -
и Руг выжидал, что же будет дальше.
ночь. Наконец он почувствовал, что способен сам добывать пропитание и
заботиться о подруге. Рука подживала на весу, он еще прихрамывал, но
болезнь удалось отогнать, а к ранам не привыкать, поболят-поболят и
стихнут. Поутру начнется новая жизнь - так он решил, глядя на мирно
посапывающую Ванду - пусть отсыпается, ей досталось за эти три недели,
пока она выхаживала его, пусть отдыхает. С таким чувством, как нежность,
он вытянет ее из болота воспоминаний, из жуткой тоски, и они выкарабкаются
из этой передряги. Руг и сам не знает, как, но выкарабкаются, черт возьми!
хвост, и разбудил привычный звук взводимых курков.
длинном ремне. Фотоаппарат, компас, нож, ночные очки и прочую мелочовку.
Она была обнажена, совсем обнажена, если не считать дурацкой портупеи и
широкого кожаного пояса с притороченной набедренной повязкой. На
щиколотках поблескивали медные браслеты с острыми шипами, очевидно,
предназначенные для шпор. Мочки оттягивали длинные ажурные серьги,
позвякивающие на плечах. Волосы перехвачены ремешком, и на лбу сверкает
золотой череп с тремя глазницами.
котомке. - Я ухожу, Руг, и прошу только об одном: не стреляй мне в спину.
Пальнешь с психу, а потом будешь жалеть.
планете среди малохольных призраков, обуянных нечеловеческой злобой?
мир чудищ, мир сомнамбул, мир тварей, мир духов!..
правда? Мы толковали с тобой недавно о том, что ничегошеньки нам не о
остается, кроме одного: возлюбить духа, ибо это - их мир, тут ты прав. Нам
придется среди них раствориться, если мы хотим выжить, - исчезнуть, стать
частичкой, равной прочим и неотличимой от прочих.
шаек, они быстро раскусят, кто плодит кошмары, и прикончат нас.
Но ведь и того не дано, Руг, не дано. И главное, ведь, в том, что среди
них и мы станем другими. Нас сколачивает в кучу наше уникальное чванство,
наша проклятая хватка, наша очаровательная способность насаждать насилие
даже в сексе... Нас не убьют, Руг, мы станем колдунами, жрецами или
шаманами - частичкой нового мира. Их мира.
кожи.