твою Марью да Сашку с Ирой, а ты смотри, падаль, как с твоей выслуги убивают
других Марий, Сашек да Ирок. Вон они - чем хуже тот мальчонка твоего Сашки,
его мать уже штыком закололи, а он смотрит теперь на всех так, точно глотку
им перегрызть хочет... и на меня, и на меня он так же смотрит. И правильно
делает: я ведь поддался, я же послужил этим нелюдям хоть немного. Ну теперь
смотри Иван и запоминай; все Иван запоминай..."
одежке, метнули в них смертоносный свинец.
страшно мне мамочка! Что эти дяди делают, мамочка! Давай уйдем отсюда,
пожалуйста! - и вдруг взмолилась протянув тоненькие ручки к фашистам, -
Отпустите нас пожалуйста! Дяди, что вы делаете?! Маме плохо...
бросившись к граммофону, сделал пьяный марш еще громче - теперь он оглушающе
шипя ревел в воздухе, заглушая все крики...
оставалось облачно белом, хотя все вокруг были в пыли; и лицо девочки было
не изможденным, а светлым и чуть растерянным: она просто не понимала и не
могла понять происходящего - для нее не существовало царящего вокруг ужаса:
тот светлый, сказочный мир детских фантазий в котором жила она все время до
этого был так силен, что этот ад не мог захлестнуть ее, она просто
оставалась такой же, какой была раньше. Но она, видя боль на лице своей
матери, волновалась за нее...
смесь, пополз к этой девочке.
передергивалось. А с них уже содрали одежду, и все они: и женщины, и дети
испуганно жались теперь под пронзительными взглядами солдат и офицера.
совсем недавно. Дети, по большей части не понимавшие что их ожидает,
плакали, заглядывали в смертельно бледные лица своих матерей, и чувствуя
приближение чего-то грозного и непонятного для них, просили освобождения.
они не кричали более, а лишь беззвучно роняли крупные страшные слезы... У
Ивана опять заклубилась перед глазами кровавая пыль и вот кажется ему уже,
что не слезы это катятся по их щекам, а капли темной крови. И их
презрительный шепот налетал на него со всех сторон волнами: "Падаль!
Выслуживайся... води им машины за свой кусок хлеба с маслом!"
понимал с ужасом, что слабого его голоса никто не услышит, что этот его
жалобный стон бессильно тонет в оглушительном пьяном марше, но гораздо
громче этого шипящего марша звучали полные презрения, проклинающие его
голоса матерей.
звездно-хрустальной струной, протянувшейся через всю вселенную голос - голос
той малютки с ясным, чистым взором:
ведь он сделал ей больно... мамочка, почему все такие грустные, почему никто
не смеется, почему все плачут. Солнечный денек сегодня - да, мамочка? Смотри
какая травка зеленая, а вон там речка на солнце блестит, надо в ней всем
искупаться, а то на солнышке жарко, вот потому наверное все такие злые. Ну
скажи чего-нибудь... ну надо чтобы все развесились, ведь мы могли бы все
сесть и песенку спеть, ну зачем печалиться, ведь солнышко светит... Ой,
мама, смотри, смотри - это же наш Шарик бежит, вот здорово!
это была их домашняя собака, забытая, потерянная где-то в огромном потоке
отступающих... и вот именно теперь, каким-то чудесным провидением, словно
волшебный мираж неслась она к ним через поле. Это был большой, ослепительно
белый, пушистый, действительно похожий чем-то на облачный шар пес. Он бежал
со стороны Цветаева и, судя по свисающему языку, устал от долгого бега. Но
как только окрикнула его девочка завилял он быстро хвостом и даже взвизгнул
от радости и рванулся к ней уже со всех сил, словно росчерк молнии.
выругался и выстрелил... Мгновенно белый облачный шар окровавился, заскулил
жалобно, но все еще продолжал бежать навстречу своей любимой маленькой
хозяйке. Он был уже совсем близко, когда офицер выстрелил и во второй раз.
когда весь залитый кровью пес завертелся, жалобно скуля, на земле в
нескольких шагах от офицера. Девочка вырвалась от матери и бросилась,
заливаясь слезами, к умирающему псу. Фашист тем временем нацелил свою
железную закорючку на голову пса, намериваясь докончить его этим третьим
выстрелом. Он делал это картинно, не спеша: встал в красивую позу, выпятил
грудь - он знал, что солдаты смотрят на него и ему хотелось бы услышать
восторженные возгласы за этот выстрел...
обняла за окровавленную, судорожно вздрагивающую голову.
последних сил вывернул голову и лизнул ее в щеку. А она с непониманием
вскинула взгляд своих серебрящихся глаз на нависшего над ним фашиста. И она
смотрела ему в глаза, пыталась понять - как же это он мог сделать такое? Как
такое возможно вообще на белом свете?
примитивную субстанцию, издающую непонятные, раздражающие его звуки. И эта,
годная только для расстрела субстанция, каким-то образом помешала ему
произвести картинный выстрел! Ему даже послышалась насмешка, со стороны
солдат... Он нервно передернулся, схватил ее за волосы, резко развернул и
приставив ей револьвер к затылку выстрелил, затем отбросил в сторону и уже
без помех картинно выстрелил в голову пса...
черепа и светлые глаза разом исчезли, канули в кровавом море.
люди, даже свет и тени стали разъезжаться в стороны, закручиваться в
стонущие спирали, и над всем этим нарастая и затихая шипел пьяный марш. Мир
рушился перед глазами Ивана... Что это падает с неба? Солнечные лучи? Нет!
Это гвозди вбиваются в плоть земли и она кричит и стонет жалобно и трещат ее
кости и взметаются вверх кровавые фонтаны. А он грыз зубами эту землю,
вцеплялся в нее дрожащими пальцами и, обламывая кровоточащие ногти, делал
еще один рывок вперед к этому офицеру, жаждя вцепиться в него зубами и
разодрать его в клочья и всех, всех их разодрать.
во всю глубину будто он взлетел в воздух и оттуда смотрел вниз. Там, на дне
рва лежали залитые кровью, синеющие уже тела. Видно, их заставили копать
себе могилу - не стали бы фашисты утруждать себя такой грязной работой.
Теперь почти все они были мертвы - кто-то еще правда слабо шевелился...
Плоть уже начала разлагаться и, привлеченные запахом, жирные откормленные
мухи дребезжали в воздухе. Ивану никогда не доводилось видеть таких мух: они
отливали цветом мертвечины и лоснились от жира, их было великое множество и
откуда-то подлетали все новые и новые. И тогда он понял, что это особые
мухи, которые следовали за войском и питались оставляемой за ним
мертвечиной.
расстреливали. Звенел в воздухе свинец и падали, вздрагивая еще, тела женщин
и детей.
автоматов, но они лежали около трех берез и им лениво было туда идти, тем
более они вошли в раж, и ими двигал почти спортивный интерес: кто больше
сможет перебить этих "низших человекоподобных особей". Нашлась работа для их
прикладов, ими они старались бить по шеям - так дробились шейные позвонки и
ликвидируемые объекты быстро затихали. Один из солдат, громко считал убитых
им, остальные сосредоточенно работали - они действительно старались, и
потому, несмотря на то, что одеты были в одни трусы, взмокли все.
наконец офицера. Он хотел ему вырвать горло, но не смог подняться с земли и
сжал зубы ему на икре, словно разъяренные пес.
рукояткой пистолета по темени. Иван, все урча, еще сильнее сжал свои зубы и
продолжал с яростью вгрызаться в его плоть. А потом в его голове вспыхнула
ослепительная, пронзающая молния, объяла его миллиардами жгучих, прожигающих
до костей нитей и погрузила в черноту.
задергался. Потом в рот ему полилась прожигающая, вывертывающая его всего
горечь и он понял, что это детские слезы и закричал...
печально поющих зеленых озера окаймленных синими небесными берегами. В
глубинах озер трепетало, подмигивая ему ослепительным глазом, солнце. Три
белых стройных и ветвистых колонны поднимались к этим озерам.
склонившегося над ним офицера) услышал он крик той девочки в белом, небесном
платье. Она звала свою маму и жалела своего верного пса и смотрела с немым
укором в его глаза: "Зачем ты привез меня сюда, дядя? Почему ты не помешал
им?"
голове, когда его поставили на ноги и ударили несколько раз по щекам. И он
увидел, что подъехал уже новый грузовик и выгружали из него, каких-то новых
людей среди которых были и убитые уже во дворе больницы русские солдаты.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий