Только я так думаю: уши у них, судя по всему, имеются. Очень уж чуткие
твари.
заданию разведчики Клайпа ходили раз к такому "слепцу". Человек шесть их
было, а то и больше. Ребяток подобрали один к одному - глазастых да
крепких. А только никто из них не вернулся. Так все и сгинули. Без малого
- отделение. И вроде бы тоже там была какая-то колокольня. А может, башня
водонапорная. "Слепцы" такие места любят. Чтобы, значит, простор и полный
круговой обстрел. Одно слово - снайперы. А почему "слепцами" их назвали,
так это от незнания, попервоначалу. Потому как если вдарит таким лучом
перед глазами, то секунд десять ничего не видишь. Один звон в голове и
чернота болезненная. В общем "слепцы" - они и есть "слепцы", и связываться
с ними - распоследнее дело...
не пригибаясь.
очередью. Все было глупо и нелепо, но может, оттого они и добрались до
цели беспрепятственно. На крутых лестничных ступеньках Сашка обогнал
Ларсена. Лейтенант слышал, как все выше и выше стучали его кованые сапоги.
Когда же, отпыхиваясь, он взобрался наконец на замусоренную колокольную
площадку, Сашка уже не бежал. Уцепившись за скрученную веревку,
привязанную к языку колокола, он раскачивался взад-вперед, дурашливо
толкаясь ногами от близкой стены.
Заметил и срулил.
спрятался? - Ларсен и сам понял нелепость своего вопроса. Прятаться было
негде. Да и станет "слепец" прятаться от людей!..
из рук.
среднего калибра, и, придерживаясь за шершавую стену, выглянул наружу.
звонницы земля просматривалась, казалось, до самого горизонта. И даже было
заметно, что она чуть округла, и это странным образом умиляло. В лицо
дышало морозным ветерком, подогретая алкоголем кровь благоговейно
остывала. Ларсен внезапно подумал: а ведь жить бы здесь и жить! Какого
черта лезем в душные, промозглые землянки, отрываем блиндажи в три
наката... Он с удовольствием набрал полную грудь воздуха. Пространство
опьяняло, но это был иной хмель, совершенно не похожий на тот, что был
результатом большинства офицерских пирушек. Лейтенанта чуть покачивало, и
он бесцельно озирал окрестности, думая о чем-то добром, что могло бы
состояться и не состоялось, а возможно не думая вообще ни о чем. Сладкое
бездумие - тот же сон, а сон - соприкосновение с детством.
темнели уродливые проплешины. Этих мест тоже коснулось "северное сияние".
Сарайчик, подожженный "слепцом", уже догорал. Черный дым относило к
дороге, по которой они добрались сюда.
улочкам, черным, без единого огонька кубикам домов. - А раньше тут,
наверное, на гармошках играли, девки намакияженные гуляли, семечки
лузгали.
слюной. - Хорошо поработал супостат. Всех повымел. Начисто!.. Как
полагаешь, лейтенант, может, и правда, существуют деревушки для жмуриков?
Вроде кто даже и видел такие деревни. И людей усопших, значит, тоже. Ты-то
как считаешь? Враки это все про мозырей или на самом, значит, деле есть
там что-то.
Сашка, не верю я в эти чудеса. Слишком уж красиво. Не хочу потом
разочаровываться.
камушек. - Неприятно, конечно, когда такой выкрутас. Метишь мозырем стать,
а попадаешь в жмурики.
Только по-честному.
мучительно наморщил лоб. - То есть, чтобы, значит, не какое-нибудь
скользкое, а по-настоящему скверное?
его на смех. О подобных вещах лейтенант ни у кого еще не спрашивал. Ни у
Сержа, ни у Клайпа, ни у других офицеров. А вот с Сашкой получилось. Само
собой. Может быть, - в ответ на его наивных "мозырей". Оттого, что
верилось - Сашка поймет или во всяком случае не засмеется. И Сашка
действительно не засмеялся.
кулак. Похоже, вопрос он оценил по достоинству.
кто-то головы сворачивает. А есть - и вовсе никто не отказывается. То
есть, думал, наверное. И думаю... Может, даже каждый день думаю. Мысли -
они ведь навроде кепки, - вот и примеряешь от нечего делать. То, значит, о
бабах тех же, то еще о чем-нибудь, - Сашка замялся. - Но в в основном,
конечно, о бабах. Только тут уж я не знаю, скверно это или не скверно.
Само оно как-то думается....
его метнулся к деревенским улочкам, и от увиденного сердце болезненно
дрогнуло. На самой окраине по узкому проходу между заборами что-то
неспешно перемещалось. Толком ничего не удавалось рассмотреть, но что-то
мерцало там между досок, ворочалось, бросая фиолетовые блики на
потемневший брус строений, на пыльного цвета частокол изгороди.
опустил. - Не достану, далеко... Да и полоснет он оттуда. Как пить дать,
полоснет. А тут ориентир верный, - промазать трудно.
мерцанием. Может быть, чувствуя, что за ним следят глаза людей, "слепец"
проявил осторожность и на открытом пространстве так и не показался. Первый
же овражек на краю деревушки поглотил его бесследно.
в твою флягу перельем из бутыли. Не успели ведь. А чего добру пропадать?
другие дотошные изыскатели разнюхают тайну погребка. Конечно, жалко. Лучше
самим выпить. А что не выпьется - разлить на снег. Так сказать, по праву
первого. Первому можно все, ибо он первый. И первые всегда берут - берут,
потому что вторые делятся...
тоже не хотелось. По витой лестнице они медленно стали спускаться вниз.
Неожиданно оказалось, что подниматься было гораздо проще. Извив постоянно
убегающей за поворот лестничной гармони кружил голову, вызывал странные
ассоциации. На секунду лейтенанту представилось, что он вовсе не на
лестнице, а внутри гигантской пустотелой раковины. Когда-то здесь обитал
моллюск - и вот он вышел прогуляться - может быть, совсем ненадолго. Как
знать, возможно, именно в эту самую минуту огромный хозяин раковины,
возвращаясь, протискивал свою желеобразную тушу под своды колоколенки,
вползал на первые ступени... Наваждение было столь сильным, что лейтенант
замедлил спуск. Выручил его Сашкин ребячливый прискок. Денщик снова
обогнал Ларсена и тем самым разрушил чары лестничной спирали. Уже через
полминуты они снова стояли под открытым небом.
порывались делать несуразные движения. Спрашивается: отчего пьяные пляшут?
Да от того, что не умеют ходить. Во всяком случае управление ревущим
"Хаккелем" давалось Ларсену с трудом. А сзади, держась за ременную петлю,
сидел Сашка, распевающий во все горло не то белорусские, не то украинские
песни. "Хаккель" то и дело съезжал с торной дороги в заснеженное поле,
машину начинало швырять, колеса плевались ошметками грязи, бешено
пробуксовывали. Один раз они уже перевернулись, дважды с ухарским воплем
слетал с сиденья Сашка. Ругаясь, Ларсен разворачивал мотоцикл и не сразу
находил затаившегося среди сугробов хохмача. Сашку все это здорово
веселило, Ларсена, впрочем, тоже, хотя он и чувствовал, что страшно устал.
Хотелось поскорее добраться до родных позиций, плюхнуться на еловые нары
и, закутавшись в пару казенных ватников, уснуть под заунывный бубнеж