меня, глаза чуть прищуренные с пронзительным, изучающим вас взглядом, ни
усов, ни бороды, даже модных теперь бачек нет, а нос прямой, чуть-чуть с
горбинкой.
Можно с вашей помощью сделать фоторобот.
лечебным карточкам. Я скажу, чтобы вам дали их в регистратуре.
интересуется.
рощи.
с новыми соседями я почти незнаком. Где работаю, знают только в правлении
ЖЭКа. А там никто обо мне не спрашивал.
женаты, развелись. А где сейчас ваша жена, под какой фамилией живет и где
работает?
бывшей жены.
холоден. - Линькова Елена Ивановна. Живет в Москве. Получила однокомнатную
квартиру. Где именно, не знаю.
войны. Где вы воевали, на каком фронте, в какой части и в каком звании?
откликается Ягодкин. - И почему вам? Вы это можете выяснить сами, если
хотите.
интересно, и уже потому многое в нем требует проверки. Поймите: не зная,
как и, главное, почему этот иностранец нашел именно вас, мы вообще ничего
не сможем объяснить. Ни себе, ни вам.
сохраняющий свое достоинство человек, непричастный к описанной в письме
ситуации. Не он создал ее в поликлинике, не он виноват в ней, так почему
же интересуются его прошлым, явно не имеющим к ней отношения? Но мой тон и
настойчивость все же побуждают его отвечать.
называет военкомат, часть, куда был направлен, имена командиров полка и
роты. - Начал войну рядовым, кончил служить старшим лейтенантом. Имею два
ордена. Снят с учета в сорок третьем году по свидетельству медицинской
комиссии о негодности к военной службе. После ранения два года не мог
ходить: так было повреждено колено. Передвигался на костылях, потом с
палочкой, да и теперь хромаю. А как воевал, спросите у моего ротного.
Сейчас он под Москвой, директор дома отдыха в Старой Рузе.
эвакуации. Товарищи помогли устроиться в Москве, поступил в Московский
стоматологический. По стопам отца - он тоже был протезистом. На этом, я
думаю, моя биография исчерпана, - иронически заключает Ягодкин. - Думал
помочь опознать врага, а вышло, что сам на допрос попал.
беседой? - говорю я. - Вы действительно помогли нам, и не только тем, что
написали о происшествии в поликлинике. До этого разговора вы были в наших
глазах лишь автором заинтересовавшего нас письма, теперь же мы узнали
человека, которому не стыдно рассказать о прожитых годах. Вот так, товарищ
Ягодкин. Ну а сейчас мы займемся фотороботом. У вас есть еще время? В
лаборатории мы отнимем у вас не более получаса.
темном зале плыли перед нами высокие лбы, прически с короткой стрижкой,
щеки с различной степенью пухлости, носы с горбинкой. Ягодкин отбирал,
отвергая и подтверждая.
я решил сам съездить к его ротному командиру, ныне директору подмосковного
дома отдыха. Обмелевшая Москва-река, лиственно-хвойный лес по краям шоссе
и в зеленой лесной глуби его белый каменный корпус современной постройки:
профсоюзный дом отдыха "Лебедь". Директор Жмыхов Андрей Фомич.
с креслом, два стула, диванчик; на стенах ни плакатов, ни лозунгов.
же вас интересует в моей служебной деятельности?
прошлом. Не помните ли вы своего однополчанина, старшего лейтенанта вашей
роты, Ягодкина Михаила Федоровича?
нас, товарищ полковник. А что случилось?
по одному делу. И меня интересуют не его послевоенные, а именно военные
годы. Как воевал, не был ли в окружении, ездил в командировки в другие
части?
был, как и вся наша часть. В командировки не ездил. Ничего
подозрительного.
человеком как личностью.
вы работаете. Все понятно: смерш?
Ягодкина. Другая биография, другой Ягодкин. У него никто не крал
биографии, как украли ее у моего. И люди, что это сделали, даже не
подозревали, что в нескольких кварталах от местожительства, отведенного
Лжеягодкину, преспокойно жил еще один Ягодкин с теми же паспортными
данными. Отсюда и ошибка связного, не нашедшего на месте человека, с
которым он шел на связь. Надо искать связного.
Им оказался некий Франц Дроссельмайер, представитель одной швейцарской
часовой фирмы. Был в СССР недолго, ознакомился с нашим часовым
производством и выяснял возможности коммерческих связей. Но опознали его
по фотороботу все-таки слишком поздно: накануне он уже улетел на родину. В
Москве был, оказывается, впервые. Ничем, кроме производства часовых
механизмов, не интересовался, в театрах не бывал и встречался только с
корреспондентом одной швейцарской газеты. Ничего особо интересного я не
узнал, кроме одного поразившего меня обстоятельства. Дроссельмайер не
говорил по-русски, он всюду объяснялся через переводчика. Мы нашли и этого
переводчика, все подтвердившего: по-русски Дроссельмайер мог произнести
только два слова: "спасибо" и "хорошо".
без приглашения, как бы проезжая мимо: больно уж он обидчив. Возвращался,
мол, домой и решил заглянуть и поблагодарить его за помощь, да и показать
не составленный нами совместно фоторобот, а подлинную фотокарточку
Дроссельмайера. Но тянуло меня к однофамильцу Миши и другое. Что-то мне не
понравилось в его письме и в личной беседе.
житейском обиходе и домашнем уюте - ведь мы с ним, можно сказать, сейчас
холостяки поневоле, - поможет мне заглянуть в душу и понять недопонятое.
машину, стоит еще одна "Волга" - голубая и совсем новая или ухоженная
настолько, что ее можно принять за новую. Спрашиваю у старичка в подъезде:
чья? "Ягодкина, - говорит. - Кому же еще такие машины покупать - деньжищ
тьма. А вы к кому?" - "Да к нему же", - говорю. "Зубки, значит, сменить
хотите, - ухмыляется старичок, видно, до сплетен охочий. - Третий атаж.
Квартира с медной дощечкой".
откликается музыкально и весело.