место?
работа будь здоров. Веселее даже, чем на твоем такси. И всегда в курсе всех
новостей на целые сутки раньше, чем они в газетах появятся.
и облизнулся, как кот, подбирающийся к хозяйской сметане. Эта пантомима в
комментариях не нуждалась, и Юрий молча подвинул к нему вторую бутылку.
Потом целый день какой-то вареный ходишь и башка разламывается.
обручальным кольцом. Жестяной колпачок, блеснув на солнце, отлетел в сторону
и упал на землю, пивная пена щедро оросила Серегины брюки. - В общем, ты
прав, - продолжал он, рассеянным и неверным движением смахивая с колен
пахучие хлопья пены. - Если ехать в эту шарашкину контору, то выхлоп, - он
помахал ладонью перед лицом, одновременно с силой выдохнув насыщенный парами
неусвоенного алкоголя воздух, - тебе ни к чему. Ты ж не сторожем к ним
нанимаешься, а водителем.
собеседника.
слыхал про такое? Это про них, про журналюг, сказано. Вот работа, мать ее!
Всю жизнь крутятся, как пропеллеры, а наживают в лучшем случае язву желудка.
И чего крутятся? Ладно бы, хоть за идею страдали, что ли. Вот как ты,
например. Типа, борцы за правду, справедливость и свободу слова. Так куда
там! Рассказать тебе - не поверишь...
предложил Юрий, - расскажи. Поделись своими наблюдениями.
тебя времени - воробей нагадил. А может, хрен с ней, с этой работой? Давай
лучше за портешком сгоняем. Посидим как белые люди. Погода какая, ты
посмотри! Благодать! Пусть подавятся своими правами. Поеду на шабашку, новым
русским дачи строить. И бабки нормальные, и от грымзы своей подальше. Хорошо
тебе, холостому, - ни забот, ни хлопот! А у меня что ни вечер - ну чисто
пилорама! Как завоет, как завизжит и пошла пилить. Сначала вдоль пилит, а
потом, как притомится, поперек начинает.
был уже хорош. - К Людке моей клинья подбить?
следовало обратиться по поводу работы.
бы ты домой.
о край стола, - домой... Там, брат, жена и дочка. Чего я им скажу-то?
Беги, беги, только трудовую книжку не забудь. И паспорт... И права... И
сухой паек на трое суток, и две смены белья, и пачку презервативов...
Нужно было выложить в холодильник продукты, перекусить на скорую руку и
по-быстрому решить, что делать. Предложение Сереги могло оказаться
обыкновенным пьяным трепом, но, с другой стороны, Юрий был не прочь попытать
счастья. До того, как у Сереги Веригина отобрали водительское удостоверение,
он прилично зарабатывал. Кроме того, Юрий любил крутить баранку и частенько
с удовольствием вспоминал свою работу в таксопарке. Конечно, он был способен
на большее, чем возить по Москве пронырливых журналистов, но, с другой
стороны, на какое-то время такая работа могла стать для него неплохим
выходом. Так или иначе, но он находился не в том положении, чтобы долго
выбирать. Не идти же, в самом деле, по примеру Сереги Веригина бетонщиком на
строительство дачи какого-нибудь нового русского! Для более
квалифицированного ручного труда нужны определенные навыки, а найти
применение единственной специальности, которой владел Юрий, на гражданке
было не так-то просто. Пойти в частное охранное агентство? Вышибалой в
кабак? Или, может быть, прибиться к братве? Но все это - не профессии. Это
образ жизни, позволяющий жирно жрать и много пить, практически не работая. А
если принять предложение Веригина, можно будет на некоторое время
успокоиться и, не испытывая острой нужды в деньгах, осмотреться по сторонам
в поисках места под солнцем. В конце концов, та же журналистика, хоть и
сродни проституции, хороша тем, что, во-первых, легальна, а во-вторых,
позволяет неглупому человеку со стороны проявить себя независимо от наличия
диплома - по крайней мере, теоретически...
магазина продукты. - Уже и в журналисты записался. Нет, если быть таким
журналистом, как герой рассказов Марка Твена, который сидел в редакции
специально для того, чтобы отражать атаки разгневанных читателей - стрелять
в них, ломать им руки и выбрасывать их из окна, - то такая журналистика как
раз для меня. Но в наше время, если я не ошибаюсь, все это происходит
немного по-другому, и мне придется довольствоваться скромным местом
редакционного водителя."
занятым.
свежего батона и, жуя на ходу, вышел из квартиры, держа путь к новой жизни.
***
позволяете?! Мне нужно в аэропорт!
его голосе истерические испуганные нотки. Смык понимал его очень хорошо: по
правде говоря, он и сам готов был наложить в штаны от страха.
ухабистой грунтовке, к которой с обеих сторон вплотную подступал смешанный
лес. Смык заметил, что под деревьями еще навалом слежавшегося, потемневшего
снега. Поверхность дороги была скользкой, раскисшей, в глубоких выбоинах.
педаль тормоза.
передними колесами в разлегшуюся поперек дороги лужу, на поверхности которой
до сих пор плавали не успевшие растаять кусочки грязного льда.
выскочить и рвануть куда глаза глядят. Смык вынужден был отдать должное
приезжему: девять из десяти человек на его месте остались бы сидеть в
машине, парализованные ужасом, дожидаясь своей участи, как бараны на бойне,
в надежде, что все как-нибудь обойдется. Кубанский казак, несмотря на высшее
образование, шляпу и козлиную бородку, оказался парнем сообразительным и
шустрым. Но на то, чтобы выбраться из машины, даже из такой просторной, как
отечественная ?Волга?, всегда требуется время, а как раз времени-то у него и
не было.
движение обеими руками, словно вдруг вознамерился попрыгать через скакалку,
не выходя из машины. В воздухе что-то блеснуло. Голобородько ни с того ни с
сего выпустил дверную ручку и вцепился обеими руками в горло, страшно хрипя
и колотя ногами по полу. Он царапал ногтями шею, пытаясь просунуть пальцы
под захлестнувшую горло удавку, но было поздно: стальная струна глубоко
врезалась в кожу, с каждым мгновением затягиваясь все туже. Смык завороженно
наблюдал, как из-под тонкой проволоки показалась первая капля темной
венозной крови.
деньги.., живо!
залезть во внутренний карман его роскошного пальто. Он чувствовал себя так,
словно его по уши накачали новокаином: руки не слушались, а глаза смотрели
куда угодно, только не на стремительно наливающееся нехорошей синевой лицо
архитектора. Наконец трясущиеся пальцы Смыка дотронулись до мягкой ткани
пальто, и в этот момент Голобородько оставил свои попытки хоть немного
оттянуть удавку и судорожно замахал руками, ударяя ими по всему, до чего мог
дотянуться. Один из таких ударов пришелся Смыку по физиономии, и он в испуге
отпрянул, прижав ладонь к ушибленной брови. На следующем взмахе
растопыренная ладонь архитектора прошлась по губам Смыка, причем
указательный палец зацепился за нижнюю губу, заставив ее издать отчетливый
характерный шлепок.
неконтролируемой ярости. Оскалившись, как дворовый пес, прыщавый водитель
изо всех сил ударил Голобородько кулаком в запрокинутое побагровевшее лицо.
Он успел врезать ему еще раз, прежде чем блондин прошипел сквозь зубы:
прекратив сопротивление. Его руки в последний раз взметнулись кверху, словно
он приветствовал восторженную аудиторию, и бессильно упали вниз. Смык
взглянул на его лицо и поспешно отвернулся: это было зрелище не для
слабонервных. Открытые глаза архитектора закатились, сделавшись похожими на
два слепых бельма, испачканный кровью рот был мучительно оскален, язык
вывалился. Из-под удавки медленным густым потоком струилась кровь,
Корнев Павел
Максимов Альберт
Лондон Джек
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Роллинс Джеймс