просто наловчился делать их блестящими.
произнесла миссис Данкирк, - а иначе наши гости никогда ничего так и не
узнают.
над страницей.
начала миссис Данкирк, - но мне крайне сложно сделать это с точностью до
минуты. Мне пришлось из мелких фрагментов составлять единую картину. Над
крыльцом дома доктора Бэбба горела лампа. Какое-то время я сидела здесь
вместе с Мотли. Он напечатал первую партию фотографий и с нетерпением
отправился печать вторую. Он спустился вниз, в свою лабораторию. Это
произошло где-то примерно в восемь пятнадцать. Я в тот момент решила, что
неплохо было бы выпить чашечку горячего шоколада. Я пошла на кухню и
приготовила напиток, а затем вернулась, чтобы, сидя в кресле перед окном,
потягивать шоколад и наслаждаться видом из окна. Так что я вернулась к
окну примерно в восемь-тридцать. Конечно, я могу судить лишь
приблизительно.
заиграло вновь - джазовую тему сменил классический этюд. Миссис Данкирк
тут же пустилась в объяснения:
еще несколько недель. Молодежь в наши дни - сущее наказание. Она ни минуты
не может просидеть спокойно. Ой, она ужасно расстроится, когда узнает про
кота и серебристого карася. Ей так нравятся эти рыбки. Она может
долго-предолго сидеть возле бассейна и кормить с руки рыбок. Вернее, еще
несколько дней и она несомненно приручила бы их.
механический ритм.
дорогих сокровищ Мотли, настоящий антиквариат. Старинное устройство,
работавшее с помощью э-э... кузнечных мехов и ленты перфорированной
бумаги. Но Мотли заменил старинные внутренности на электромотор. У него
ведь настоящее хранилище старинных вещей. Боже мой! Иногда мне кажется,
что Гертруда испортит пианино. Она сидела возле него весь прошлый вечер и
прекратила играть только после полуночи.
погрузилась в напряженно-гнетущую тишину. Мотли Данкирк прокашлялся и
произнес:
подхватил мистер Данкирк.
Так на чем бишь я остановилась?.. Ага, я начала вам рассказывать об этой
девушке. Ну конечно же. Я увидела, как молодая девушка идет по улице.
Понимаете, было уже достаточно поздно. Я увидела ее и подумала, что такой
молодой женщине не стоило бы гулять без сопровождения так поздно. А потом
я с удивлением подумала, а кто она такая? Я сразу отбросила мысль, что она
живет где-то по-соседству. Мне нечего было больше делать, как только
смотреть, поэтому я взяла бинокль с кофейного столика, он всегда лежит у
нас на кофейном столике, чтобы его удобно было брать, и стала досконально
изучать ее. И вот тогда-то она свернула к дому доктора Бэбба. Я хорошо
успела рассмотреть ее, пока она стояла на крыльце под лампой. На ней был
серый жакет из шотландки с голубовато-зеленой гофрированной блузкой и...
коричневые туфли. Ага, и серая юбка. Волосы у нее - темно-каштановые. Цвет
глаз я не разглядела. Шляпки не было...
чемоданчик или сумочка? Или что-либо еще, когда она входила?
думаю, что у нее с собой что-то было. С полной уверенностью я заявить не
могу, просто говорю, как помню. Вот когда она выбегала из дома, у нее с
собой ничего не было.
я услышала стук и грохот. Сначала я даже не могла сориентироваться, откуда
доносится звук. Я крикнула Мотли, чтобы он проверил, все ли у нас
нормально, но он сидел внизу, за закрытой дверью и не слышал меня. И тут
же женщина начала кричать. Она закричала дважды. Я дождалась, когда крик
стихнет и тут же бросилась к телефону вызывать полицию. К этому времени я
знала наверняка, что крики доносятся из дома доктора Бэбба. Я сообщила
дежурному, что из дома доктора Бэбба доносятся звуки борьбы, звон
разбитого стекла, а также крики какой-то женщины.
слышать все, что там происходит, а для этого надо было избавиться от звука
пианино.
было темно. На наше крыльцо падали лишь отблески уличного света с
Рубарт-террас. Но на крыльце дома доктора Бэбба свет по-прежнему горел.
двери.
направилась к дому доктора Бэбба и оказалась около него одновременно с
полицией. И тогда я увидели Мотли, поднимающегося вверх по ступенькам.
произнес ее муж.
Мейсон. Видите вон тот лестничный марш? Да, это те ступеньки, которые
ведут от дома доктора Бэбба к Рубарт-террас. А вон там - ступеньки от
нашего участка вниз к улице. Мотли услышал крики и двинулся вниз, чтобы на
месте убедиться, не может ли он чем помочь. Но по дороге понял, что от
него не будет никакого проку, поэтому развернулся и пошел обратно в дом.
объяснения своим действиям произнес Мотли. - Не было никакой необходимости
проделывать весь этот изнурительный путь, раз уж он вбегал в дом. Видите
ли, у меня как раз проявлялась последняя партия фотографий. Я начал
спускаться вниз... я точно не помню, кажется я успел пройти четверть
спуска. Видимо, это происходило в тот момент, когда жена звонила в
полицию. Когда я увидел, что ассистент доктора, Дональд Дерби, обмотанный
одним лишь полотенцем, вбегает в заднюю дверь дома, я развернулся и пошел
обратно к своим фотографиям.
время на одевание, поэтому и обмотал вокруг бедер полотенце. Он прибежал
почти одновременно с полицией. Несомненно, я в тот момент была сильно
взволнована. Я посчитала, что поскольку именно я звонила в полицию, мне
следует быть около дома, чтобы все рассказать офицерам о девушке, чтобы
они сразу же могли броситься за ней следом. Поэтому я от дома побежала по
бетонной дорожке на Рубарт-террас, затем вниз на Санлэнд-драйв, и вверх -
к дому доктора Бэбба. Полицейские опередили меня совсем ненамного. Я
немедленно сообщила им о девушке и через пару минут один из офицеров
поехал на машине в ту сторону, в которую она побежала, а напарник остался
следить за домом.
над гаражом, и у него очень неплохая квартира. Комфортабельна настолько,
насколько это возможно.
ответил Мотли Данкирк.
находился в подвале. Я не хотел, чтобы и меня втянули в это дело. Я
однажды выступал свидетелем в Суде и я не испытывал ни разу в жизни столь
сильного чувства отвращения. Меня вынуждали четыре раза являться в Суд, и
каждый раз рассмотрение дела откладывалось. А потом, когда я-таки сел на
место для дачи свидетельских показаний и рассказал все, что знал, адвокат
защиты начал запугивать меня, кричать, трясти своим пальцем перед моим
носом и, стоило мне открыть рот, чтобы сказать правду, называл меня
лжецом. Я так распсиховался, что с трудом мог говорить. Я отправился домой
и чувствовал себя настолько скверно, что лег в постель. А судья сидел себе