Чтение 6–й страницы книги ~Сезонная любовь~

чего лезешь?! На жалость берешь?!

- Хорош... - с усмешкой покачала она головой.

- Мое дело! Чего вяжешься?!

- Вон как заговорил...

- Видали мы таких! - расходился Пряхин. - В душу лезешь?!

- Угомонись! - нахмурилась она. - Сам не знаешь, что говоришь.

- Знаю! Плясал - значит, хотел! Веселье у нас! Гулянка! - Пряхин
вскочил и пустился в пляс.

Он плясал, выламываясь, свистел пронзительно, подбадривал себя криком
на разные голоса: было что-то дикое, пропащее в этой пляске, гиблое, он
плясал так, будто с треском рвал себя на куски, вот допляшет - и конец,
больше незачем жить.

- Перестань, - сказала ему тихо Рая, но он не слышал, бешено кружил,
задыхаясь. Сил уже не было, он едва держался на ногах, дергался и почти
падал.

- Оставьте его, - с тревогой сказала Рая.

- Пусть пляшет, - отозвался Тимка. - Давай, щербатый...

За столом все шумно закричали, загикали, подбадривая плясуна,
прихлопывали сообща, а Пряхин, бледный, едва живой, мокрый и задыхающийся,
хрипел, выбиваясь из сил, корчился и, казалось, рухнет вот-вот, как
загнанная лошадь.

- Остановите его! - кинулась Рая к физику-химику, который по-прежнему
невозмутимо лежал, читая.

Физик-химик на мгновение отвел книгу в сторону, глядя ясными трезвыми
глазами и отвернулся без единого слова, вновь уставился в книгу.

- Ах, ты!.. - кинула ему Рая и повисла на Пряхине, толкнула его на
койку и придавила, навалившись. Он замер, обессиленно дыша всей грудью.
Рая дала ему воды, он выпил, откинулся на подушку и затих.

- Жалеешь? - насмешливо спросил у нее Толик.

- Жалею, - отозвалась она.

Веселье в комнате пошло на убыль. Вяло переговаривались, томились, но
никто не решался встать и уйти. Да и куда идти, если некуда, уж лучше
коротать время здесь, чем разбрестись по своим углам: сообща худо, а в
одиночку и вовсе невмоготу.

На дворе был поздний вечер, горели окна бараков, и казалось, огни
врезаны в кромешную темень, горят, не давая света.

Пряхин отдышался и сел.

- Ну как, оклемался? - спросил Проша.

- Вроде ничего, - усмехнулся Пряхин. - Можно сызнова.

Он сел к столу, но сидел тихо, оцепенело, точно его оглушили, и он
никак не может прийти в себя. Тимку потянуло на песни, он запел
ненатуральным жестяным голосом про нары и охрану и вскоре навел на всех
скуку.

Пряхин слушал, подперев рукой щеку; невнятное смущение испытывал он -
смущение, которого не знал раньше. Ему было неловко перед этой женщиной,
хотя, казалось бы, что особенного, а тем более - здесь. Ведь и впрямь
ничего не стряслось - мало ли бывает, но сидишь, как пришибленный, глаз не
поднять.

Его мучил стыд и не слабел, нет, а чем дальше, тем больше рос и
взбухал. Пряхина тянуло поговорить с ней, потолковать о том о сем, но,
странное дело, - не знал как.

Никогда он не задумывался о таких пустяках, выходило само собой, а
сейчас - на тебе, не знает, как подступиться, извелся весь.

- Щас бы чаю, - пробормотал Пряхин едва слышно.

- У меня в бараке заварка есть, - ответила Рая так же тихо. - Кипяток
нужен.

- У соседей кипятильник имеется...

- Поздно уже, спят, наверное.

- Тогда перебьемся, - усмехнулся Пряхин.

Тимка внезапно бросил петь - звякнула и заныла тонко струна - и
неожиданно предложил:

- А ну выйдем, щербатый!

- Ты чего? - опешил Пряхин.

- Поговорить надо! Выходи!

Идти Пряхин не хотел. Он чувствовал, как ослабли ноги, противный
холодок тронул сердце. Пряхин знал, что с Тимкой ему не сладить, козырей
нет; он вообще избегал потасовок, обходил стороной и, если пахло дракой,
уступал.

- Выходи! - бешено повторил Тимка.

Пряхин не знал, что делать. Ему стало неуютно и зябко, он всегда
робел и сникал перед таким напором, чувствовал себя раздетым на морозе.

- Тимофей! Миша! - закудахтали женщины, но Рая молчала, рта не
раскрыла.

- Ты, щербатый, не возникай! А то я враз рога обломаю! - с яростью
надвинулся Тимка. - Клинья подбиваешь?!

Пряхин растерянно молчал. Он знал, что она смотрит на него, но
поделать с собой ничего не мог, страх был сильнее.

- Здесь я пахать буду, понял?! - напирал Тимка. - Понял, щербатый?

- Понял, - тихо ответил Пряхин.

Все решили, что на этом конец, но неожиданно вмешалась Рая.

- Пахарь, значит? - спросила она Тимку. - Пахарь, да? А ты меня
спросил?! Мое согласие?!

- Ничего, разберемся, - ответил Тимка.

- Да хоть разбирайся, хоть нет - погань ты! Мразь! - она обратилась к
Пряхину. - А ты что молчишь?! Мужик называется! Тошно мне на тебя глядеть.
Хоть бы голос подал...

- Я ему подам, - пригрозил Тимка.

- Не бузи, - ответила она. - Стоящий мужик тебя по стене размажет,
падаль! - Рая вышла из комнаты.

Все сидели в молчании. Стало так тихо, что слышно было, как за окном
посвистывает ветер.

Это был сырой весенний ветер Японского моря, гнавший волну в бухте
Находки; он насквозь продувал Внутреннюю Гавань и летел дальше, на север,
в Сучанскую долину, за которой слабел, угасал и терялся в глухих распадках
Сихотэ-Алиня.

Ветер нес влагу и запах моря и вызывал смятение, потому что внятно
помнилось открытое неоглядное пространство - там, откуда он прилетел.

Пряхин поникше сидел за столом. В комнате происходило какое-то
движение, разговоры, кто-то входил, выходил - Пряхин не замечал. Было
тошно и муторно, едкая горечь скреблась и саднила в груди, на плечи давила
каменная тяжесть - пальцем не шевельнуть, чернота в глазах. Но самое
главное - никого не хотелось видеть, до одури, до рвоты, а тем более -
встречаться взглядом или говорить.

Гости ушли, но Толик вскоре вернулся, и они допили остатки; Пряхин
пить не стал - такого с ним не бывало.

- Совсем мужик скис, - заметил Проша. - А бабенка ничего...

- Я б не прочь с ней сразиться, - вставил Толик.

- Кишка тонка, - засмеялся Проша.

Они посидели, вяло покидались словами, и Проша объявил:

- Мужики, пора ночевать... Надо сговориться, кто с кем.

- Я не в счет, к своей пойду, - отозвался Толик.

- Понятно... Хорошо устроился, - Проша глянул на остальных. - Как
народ? Давайте заявки...

- Как это? - непонимающе поднял голову Пряхин.

- О, сразу очнулся, - показал на него Проша. - Не прикидывайся. Нас
трое, их трое, надо решить.

- А они знают? - Пряхин пребывал в растерянности.

- Узнают, - развеселился Проша. - Телеграмму пошлем.

- Закройся, щербатый, - предложил Пряхину Тимка.

- А вы их спросили? - не унимался Пряхин.

- Спросим, спросим... - пообещал Проша. - Собрание устроим.

- Малохольный, - Толик показал на Пряхина и покрутил пальцем у виска.

- Ну ты, хмырь!.. - мрачно глянул на Пряхина Тимка. - Не хочешь, ходи
голодный.

- Силком, что ли? - вертел на всех головой Пряхин.

- Зачем? - усмехнулся Проша. - Большинством голосов.

- Да он тронутый! - пятился на Михаила Толик.

- А ежели они против? - спросил Пряхин.

- Уговорим, - добродушно объяснил Проша. - Слушали-постановили...

Они стали переговариваться, Пряхин сидел неподвижно, погруженный в
раздумья.

- Дерьмо, - неожиданно сказал он без адреса. Помолчал и скованно
повторил:

- Дерьмо.

- Ты чего? - прищурился Проша. - Нехорошо, кореш...

- Дерьмо, - в лицо ему сказал Пряхин.

- Слушай, придурок... - начал было Толик, но Пряхин его перебил:

- Дерьмо.

- Ах, ты, падло! - взвился Тимка. - Да я тебе...

- Дерьмо, - повернулся к нему Пряхин.

Он знал, что ему несдобровать, хотя мог еще унести ноги, кинуться в
дверь и сбежать, но рано или поздно нужно держать ответ: беги не беги, а
платить придется. Он обернулся к лежащему на кровати физику-химику и
сказал:

- И ты дерьмо.

Пряхин наперед знал, что пощады не будет, свое он получит, но не
жалел ни о чем, лишь повторил снова:

- Все вы тут дерьмо.

Они избили его, Пряхин не сопротивлялся. Позже он с трудом поднялся с
грязного, заплеванного пола и медленно побрел прочь.