не видел Хамела, да и желания такого, действительно, не имел. Люк видел
его дважды и на самом деле был счастлив, что не больше.
плотно задвинуты: никакой возможности проникновения в комнату солнечного
света. Он поставил спортивную сумку на одну из кроватей, рядом с двумя
толстыми портфелями. Подошел к окну, выглянул на улицу, затем направился
к телефону.
номерами. Ключи на столе. - Снеллер говорил медленно.
уничтожена, хорошо? - Его английский безукоризнен.
Оружие выпускает пули, а люди обращают внимание на автомобили, поэтому
так важно уничтожить машину и все, что находится в ней. Понимаете?
наставления. Ведь он не был новичком в игре с убийством.
должен заметить. Сейчас я нахожусь в округе Колумбия, поэтому хочу
получить остальные три.
понимаете?
комнате и не собирался выходить, он мог позволить себе некоторое
раздражение в голосе.
следующие три миллиона на счет в Цюрихе, как только начнется работа в
Нью-Йорке. Это займет примерно два часа, отсчитывая с настоящего
момента. Я проверю.
не будет закончена работа. Я буду в Париже через двадцать четыре часа, а
оттуда направляюсь прямиком в Цюрих. И по прибытии мне хотелось бы,
чтобы все деньги ждали меня.
случае, если, конечно, ваша информация верна.
изменений. Наши люди на улицах. Все находится в двух портфелях: карты,
схемы, планы, инструменты и предметы, которые вы затребовали.
глаза правой рукой.
двадцать часов.
Хамелу нужен короткий сон, то он может позволить его себе. Они платили
ему десять миллионов.
положил трубку и вытянулся на кровати.
***
день на заседании, выслушивая доводы то одного, то другого адвоката по
сложным и довольно скучным делам. Розенберг почти все время проспал. Он
очнулся ненадолго лишь тогда, когда главный прокурор Техаса спорил о
том, что человека, собирающегося покинуть этот мир, следует привести в
сознание, прежде чем сделать инъекцию, которая вызовет летальный исход.
спросил Розенберг.
находиться под контролем благодаря лечению. Поэтому просто выстрелите в
него слегка, чтобы привести в нормальное состояние, а затем снова
выстрелите, чтобы убить его. Все это будет просто чудесно и
конституционно.
наконец выпустил пар. Его маленькое кресло-каталка находилось намного
ниже массивных кожаных тронов его собратьев. Он выглядел довольно жалко.
В прошлые годы он был тигром, безжалостным и устрашающим, который даже
ловких адвокатов скручивал в бараний рог. Но не сейчас. Он начал
бормотать, затем смолк. Главный прокурор ухмыльнулся, глядя на него, и
продолжил речь.
в Вирджинии Розенберг начал похрапывать. Шеф Раньян взглядом указал под
скамью, и Джейсон Клайн, старший клерк Розенберга, понял намек с
полуслова. Он медленно откатил кресло назад, в сторону от скамьи, затем
выехал из зала судебного заседания и стал быстро толкать кресло по
дальнему коридору.
что хочет отправиться домой. Клайн известил ФБР, и спустя какое-то время
Розенберга уже вкатывали через заднюю дверцу в его фургон,
припаркованный в цокольном этаже здания. За этой процедурой наблюдали
два агента ФБР. Санитар Фредерик закрепил кресло-каталку, а сержант
Фергюсон из полиции Верховного суда проскользнул за колесом фургона.
Судья не разрешал агентам ФБР находиться рядом с ним. Они могли только
следовать за ним в своем автомобиле, могли наблюдать за его городской
квартирой с улицы и были просто счастливы довольствоваться хотя бы и
этим. Он не доверял полицейским и, черт бы его побрал, не верил и
агентам ФБР. Он не нуждался в защите.
подъездную аллею. Санитар Фредерик и полицейский Фергюсон мягко выкатили
кресло-каталку. Агенты наблюдали с улицы, сидя в черном
правительственном ?додж-ариесе?. Лужайка перед домом была крохотной, и
поэтому автомобиль остановился всего нескольких футах от входной двери.
Было почти четыре часа пополудни.
поговорил с агентами. После многочисленных дебатов неделей ранее
Розенберг неохотно согласился и позволил Фергюсону спокойно проверять
каждую комнату наверху и внизу по его прибытии днем. Затем Фергюсон
должен был уйти, но ему разрешалось вернуться ровно в десять часов
вечера и сидеть снаружи у задней двери ровно до шести утра. Никто кроме
Фергюсона не мог выполнить это, а он уже устал от таких сверхурочных.
фургону.
обращаться с его пациентом. Уложив как следует подушки, он поднял его с
кресла-каталки и осторожно положил на диван, где тот и оставался без
движения в течение следующих двух часов, то впадая в дремотное
состояние, то глядя программу Си-Эн-Эн. Фредерик подготовил себе
бутерброд с ветчиной я тарелочку с домашним печеньем и за кухонным
столом погрузился в чтение ?Нешнл Энкуайер?. Розенберг громко
пробормотал что-то и переключил канал с помощью дистанционного
управления.
был аккуратно расставлен искусно приготовленный обед. Обед Розенберга, а
питался он по часам, состоял из куриного бульона, отварного картофеля и
тушеного лука. Он настоял на том, чтобы есть самому, и это было не очень
приятное зрелище. Поэтому Фредерик предпочел смотреть телевизор. Он
наведет порядок позже.
Кровать была узкой, складной. Обычная кровать бледно-зеленого цвета из
армейского госпиталя с жестким матрацем, кнопками регулирования и
складывающимися поручнями, которые, по настоянию Розенберга, оставались
опущенными. Она стояла в комнате за кухней, которую тридцать лет назад,
еще до первого удара, он начал использовать в качестве небольшого
кабинета. Теперь помещение превратилось в больничный покой с запахами
антисептиков и неясным очертанием надвигающейся смерти. Рядом с кроватью
стоял большой стол с больничной лампой и как минимум двадцатью
бутылочками с пилюлями. Толстые тяжелые книги по законодательству в
аккуратных стопках расставлены по всей комнате. Санитар сел у стола
поближе в отслужившее свой век кресло с откидной спинкой. Достал бумаги
и начал чтение с письма. Он будет читать, пока не услышит похрапывание -
ночной ритуал. Он читал медленно, выкрикивая слова Розенбергу, который
слушал, оставаясь безмолвным и не делая ни одного движения. Письмо было
из дела, по которому он запишет мнение большинства. Пока он впитывал в
себя каждое слово.
откинут назад в своей кровати и принял таким образом горизонтальное
положение. Он слегка приподнял руку, затем его глаза закрылись. Нажав