Чтение 6–й страницы книги ~Смерть, о которой ты рассказал~

всяком случае, слишком подробно. Они действительно были необычными, и я
думаю, что никогда их не забуду.

Я, который так упорно стремился к браку по рассудку, вдруг обнаружил,
насколько действительность отдаляла меня от этого разумного желания. Под
уравновешенной и спокойной внешностью Мины скрывался ураган, и никогда еще у
меня не было столь пылкой любовницы. Наша близость превращала меня в
сумасшедшего. У нее было самое совершенное тело, какое я когда-либо видел.
Тело молодой девушки - гибкое, горячее, сладострастное, доставлявшее мне
такое наслаждение, которое трудно вообразить.

Не намеренно, а точнее не стремясь к этому, я осуществил идеальный союз.
Я говорил себе, что если это и есть брак, то я был безнадежным кретином, не
женясь так долго.

Толстуха Валентина, к которой мы время от времени продолжали ходить,
чтобы немного развеяться, не могла прийти в себя. Я думаю, она была
несколько уязвлена, что так сильно ошиблась в своих предсказаниях.

Прогулки к ней были нашими единственными выходами. Девять десятых времени
мы проводили в белом доме, обустраивая его по вкусу Мины, а на него можно
было положиться. Но больше всего нас порабощала постель. Мы проводили в ней
все утро и часть послеобеденного времени. Мы готовили изысканные блюда в
самые необычные часы, устраивали кутежи в середине дня или поздно ночью. Это
было поразительное существование. Я не мог прожить без Мины и трех минут. Я
без конца целовал ее и сжимал в объятиях, нашептывая глупости. Несмотря на
пылкий темперамент, она не утратила девичьей стыдливости и в самые горячие
мгновения нашей любви сохраняла искусную сдержанность, которая подогревала
мою кровь.

Так продолжалось ровно девять дней, и я не думал, что это когда-нибудь
может кончиться. А затем пришло письмо от ее сына, и волшебство
прекратилось, как прекращает крутиться ярмарочная карусель, когда отключают
ток.

Письмо было любезное. Молодой человек сообщал, что вернулся из Италии, и
желал нам большого счастья. Он извинялся, что не может нанести нам визит,
как было условлено, так как злосчастный вывих приковал его к дому.

Это был холодный душ для наших отношений. Мина превратилась в безумную
мать, подозревающую самое худшее.

- Мне нужно возвратиться! - заявила она.

- Но мы навестим его вдвоем, дорогая. Она украдкой вытерла слезу.

- Навестить его недостаточно, Поль. Пойми, что он болен и один в нашей
маленькой квартирке.

Я хотел ей сказать, чтобы она не беспокоилась по этому поводу, так как
подозревал, что Доминик найдет кого-нибудь для присмотра за собой в
Художественной школе, но воздержался. Мина могла посчитать, что такое мнение
- дурной тон.

Мы выехали сразу же и через два часа уже стояли у квартиры. Дверь не была
заперта на ключ, - а на наличнике висела приколотая записка: "Входите без
звонка". Что мы и сделали.

Доминик был совершенно один. Сидя в шезлонге в халате, он рисовал. Правая
лодыжка была тщательно забинтована, и нога покоилась на пуфике. Увидев нас,
он выронил свой эскиз.

- А вот и влюбленные! - воскликнул он. Мина с плачем бросилась к нему. Я
был раздосадован и злился, что молодой человек испортил нам медовый месяц,
однако мне нужно было быть с ним приветливым.

- Итак, старина, что случилось?

- Ай, не говорите... Упал, выходя из поезда. И вот! Две недели не могу
двигаться.

Я бы его убил. Но, несмотря ни на что, он казался милым, глядя на меня
добрыми, немного грустными глазами.

- У вас все нормально?

Я покраснел. Должно быть, он страдал из-за замужества матери, но считал
делом чести вести себя непринужденно.

- Тебе больно? - разволновалась Мина, заметив, что он не смог сдержать
гримасу.

- Да, довольно чувствительно. Она повернулась ко мне.

- Я останусь тут, Поль, пока он не поправится. Надеюсь, что.., вы не
будете обижаться.

В этот момент я не знал, что сказать. Все мое тело охватила глубокая
тоска. Я испытывал боль от одной мысли, что буду без Мины.., хоть несколько
дней. Она была мне нужна. С другой стороны, я понимал ее реакцию. Мать не
могла оставить своего больного сына в этой унылой квартире.

- Вы поедете к нам, Доминик. В деревне вам будет хорошо. Он посмотрел на
меня со странным блеском в глазах.

- Вы говорите серьезно?

Мина взяла мою руку и сильно сжала. Эта внезапная ласка пронзила меня,
как раскаленная игла.

- Вы очень любезны, Поль.

- Да нет... Все-таки мы теперь одна семья. Все было сделано быстро. Мина
собрала чемодан, пока я помогал ему одеваться. Затем взвалил его на плечи,
чтобы довести до машины.

***

Доминик был неистощим на похвалы окрестностям и дому. Он восторгался как
ребенок, все находил красивым, делал комплименты моему вкусу, повторяя, что
я потрясающий тип. Мы поселили его в гостиной возле большого окна,
выходящего в лес. Имея под рукой бумагу для рисования, он казался
счастливейшим из людей.

То, что он рисовал, было не слишком замечательно. Я не знаю, к какой
школе он себя относил, но это был плохой ученик. В конце концов, если ему
доставляло удовольствие марать бумагу, то стоило одобрить это занятие.

Его приезд в Роншье прервал нашу экстравагантную жизнь. Мы стали
организованными, и в доме появился распорядок. Вставали рано и в
определенное время. Теперь Мина не позволяла мне дотрагиваться до нее.
Присутствие сына, казалось, парализовало ее. Она была очень сдержанна и ни
на что не реагировала. Если мне случалось обнять ее за талию в присутствии
молодого человека, то она резко вырывалась.

Кроме того, она захотела спать в отдельной комнате. Я не слишком
протестовал, но мое счастье стало внезапно рассыпаться. Для меня вновь
наступили тревожные ночи, и я снова начал думать о мадам Бланшен, задаваясь
вопросом, в какой из комнат она умерла, и отравил ли ее муж.

Но больше, чем все остальное, меня терзало нежное отношение Мины к сыну.
Они больше не расставались. Когда я неожиданно входил в комнату, в которой
он сибаритствовал, то все время находил их в обнимку, и тогда мне хотелось
орать. Их сообщничество раздражало, так как мне казалось, что оно было
направлено против меня. Впервые с того времени, как Мина стала хозяйкой в
моем доме, я стал смотреть на нее как на самозванку. Эти двое захватили мое
поместье. Они вытесняли меня из него. Чужим здесь был я. Они говорили
вполголоса и смолкали, когда я приближался к ним.

Однажды я не сдержался.

- Если я вам мешаю, то скажите об этом! - закричал я.

Они, казалось, искренне удивились. Мина пришла ко мне в комнату, где я,
надувшись, закрылся.

- Поль, - сказала она, - я не понимаю вашего поведения.

Ее обращение на "вы" сдавило мне горло, как стальной ошейник.

- Неужели?

- Да. У меня такое впечатление, что вы нас ненавидите, Доминика и меня.

Ее глаза казались более сиреневыми, чем обычно, более тоскующими. В них
не было никакого упрека, только изумление и беспокойство.

- Мина, вы когда-нибудь задавали себе вопрос, действительно ли я вас
люблю? Это привело ее в замешательство.

- Но, Поль...

- Нет, молчите, говорить буду я.

Я не мог удержаться, чтобы не прижать ее к себе. Ее сердце билось немного
сильнее, чем обычно. Она слегка подалась назад, и я почувствовал ее живот.
Сильнейший жар охватил все мое существо.

- Мина, я говорил, что влюбился в тебя, влюбился безумно. Я хочу, чтобы
ты была моей. Я должен быть с тобой один. Мне нужны наши ночи...

Она решительно отстранилась.

- Поль, есть вещи, которые вы никогда не поймете.

- Я знаю, материнская любовь. Согласен, вы - мать, но, черт побери,
Доминику не два года! Это мужчина. А вы без конца ласкаете его, покусываете
ему ухо, теребите волосы... Честно говоря, я нахожу это неприличным!

- О!

- Тем хуже, если я вас шокирую. Мина, но это правда. Ваше поведение меня
огорчает. Это не он, а я чувствую себя посторонним.

- Хорошо, Поль, мы уедем. Я только прошу отвезти нас на вокзал. Такая
реакция была для меня как пощечина.

- Что?!

- Я думаю, что после таких слов нам не о чем говорить.

Я, видимо, покраснел, как рак. Лицо у меня горело, а мои глаза казались
мне двумя раскаленными угольками.

Я буквально набросился на нее. Она пыталась сопротивляться, но быстро
поняла, что ничто не помешает мне овладеть ею. Кончилось тем, что она
уступила. И я думаю, что эта молчаливая и дикая близость в моей комнате была
более страстной, чем все предыдущие..

***

После этого случая в наших отношениях стало больше обходительности. Мина
следила за собой в моем присутствии. Она меньше стала ласкать своего мазилу
и, продолжая жить в отдельной комнате, не запрещала мне приходить к ней. Так
прошли три дня. Я страстно желал, чтобы Доминик быстрее поправился, однако