которого можно было рассчитывать перед расстрелом, а элегантный господин, и
камера тотчас наполнилась ароматом туалетного мыла и духов. В тусклом свете
красноватой лампочки, горевшей под потолком, залоснилась гладкая прическа с
безукоризненным пробором, заблестели стеклышки старомодного пенсне на сухом,
с горбинкой, носу.
в камере смертника, а в светском салоне, - и разрешите представиться:
здешний врач.
уйдет. Но тот, сняв пенсне, подул на стеклышки и принялся старательно
протирать их, очевидно готовясь к осмотру и длинному разговору.
бы остаться один, - уже нетерпеливо сказал Григорий.
естественно... Мне не хочется быть навязчивым, но поверьте, не только
обязанности официального тюремного врача привели меня сюда.
жизни...
этом.
Говорите, и чем короче, тем лучше.
это именно так.
заколотилось. Неужели появился шанс на спасение? А что, если это новая игра,
попытка сломить его волю перед расстрелом, вывести из равновесия? Любой
ценой надо сдержаться, не выдать волнения!
не можете - ведь у меня здесь нет ни одного близкого человека.
Следовательно...
того, что произошло. Он испробовал все возможности вам помочь, но оказался
бессилен - с такой быстротой закружилась эта чертова мельница правосудия. И
теперь он жаждет...
руку в карман, долго шарил там и, наконец, вытащил свернутый листок. Словно
колеблясь, развернул его: даже в полутьме можно было разглядеть набранный
готическим шрифтом заголовок газеты-листовки, которую вот уже две недели как
издавали в лагере военнопленных. Основным материалом служили платные
объявления - обращения отцов, матерей, жен, разыскивающих своих близких в
лагерях для солдат и офицеров бывшей гитлеровской армии. Несколько
скучнейших лагерных новостей и непременно ужасающий рассказ беглеца из
Восточной зоны заполняли оставшееся место.
темноте я ничего прочесть не могу.
карандашом заметку на первой полосе. Григорий впился в нее глазами.
исполнение приговор суда, приговорившего бывшего гауптмана немецкой армии
Генриха фон Гольдринга к расстрелу за вооруженное нападение на солдата
оккупационных войск. Перед смертью гауптман Гольдринг искренне раскаялся и
подал прошение о помиловании. Командование оккупационных войск прошение
отклонило".
от лица. Да и голоса своего не узнал - он звучал хрипло и глухо.
плюс двенадцать минут - это же целая вечность. Или один миг. Как
воспринять...
что это очень приятно, но... не лишено интереса. Кстати, вам неизвестно,
почему они так торопятся избавиться от меня?
мечтают о мире и отдыхе. Попытка поставить во главе отрядов, перебрасываемых
на Западную Украину, опытных военных руководителей - проваливается. Ваш
пример должен устрашить остальных: при расстреле, я слышал, будут
присутствовать все, кто колеблется.
командования не слишком разборчивы в методах.
выполнить просьбу герр Кронне.
Поскольку я вскоре выйду из игры...
информации, я умер как трус.
что хочет остаться один.
профессии... Погодите, куда же я задевал ее? Ага, вот, берите, - в пальцах
врача, отливая перламутром, блеснула маленькая ампула. - Надо ее проглотить,
и вы уснете, тихо и без боли.
державших ее.
ампулку по ладони. - В такой маленькой оболочке заключено так много: тихий,
безболезненный сон, небытие, которое будет длиться вечно. А если взглянуть
шире, то и больше. Гейне говорил, что каждый человек - это весь мир, который
с ним рождается и с ним умирает. Что под каждым надгробием похоронена вся
история человечества. Не помните, откуда это?
будьте осторожны с ампулой! Она может упасть, куда-то закатится, и тогда...
сполна и встретить смерть, как подобает человеку.
вас, просто не понимаю...
начал шарить по карманам, наконец вытащил портсигар и дрожащими пальцами
прикурил сигарету. - Извините, что без разрешения, две-три затяжки меня
успокоят... Простите, совсем не подумал, вы, верно, давно не курили? К
сожалению, осталась только одна. Пожалуйста! Ах да, спички!
запах табачного дыма, и он едва удержался от желания закурить тотчас. - С
вашего разрешения спички оставлю у себя для последней затяжки...
стану вам больше мешать. Мое почтение, герр Гольдринг!
взглядами...
не понял смысла, вложенного в последнюю реплику тем, кого он принимал за
Гольдринга.
Предрассветная мгла рассеивалась, и теперь хорошо был виден квадратный
тюремный двор. Там, несмотря на такую рань, было необычайно людно. Солдаты в
форме оккупационных войск перебегали от одной группки пленных к другой, два
офицера нетерпеливо отдавали команды и снова возвращались к прерванному
разговору, очевидно очень веселому и далекому от того, что здесь готовилось,
ибо время от времени они разражались хохотом.
черт побери, закурить..."
был невкусный. Возможно, потому, что Григорий закурил после долгого
перерыва. Натощак. Конечно, дело в этом. Вот и голова затуманилась, а руки и
ноги отяжелели. Деревенеют и все. И в глазах темнеет...
свалился на нее, как сноп.