стало пепельно-серым. Теперь он закрыл лицо руками и погрузился
в тяжкое раздумье. Потом внезапно вынул из внутреннего кармана
фотографию и бросил ее на неструганый стол.
него.
Долгие годы я любил ее. Долгие годы она любила меня. Поэтому
нечего удивляться тому, что мне нравилось жить затворником в
Корнуэлле. Только здесь я был вблизи единственного дорогого мне
существа. Я не мог жениться на ней, потому что я женат: жена
оставила меня много лет назад, но нелепые английские законы не
дают мне развестись с ней. Годы ждала Брэнда. Годы ждал я. И
вот чего мы дождались! -- Гигантское тело Стерндейла
содрогнулось, и он судорожно схватился рукой за горло, чтобы
унять рыдания. С трудом овладев собой, он продолжал: --
Священник знал об этом. Мы доверили ему нашу тайну. Он может
рассказать вам, каким она была ангелом. Вот почему он
телеграфировал мне в Плимут, и я вернулся. Неужели я мог думать
о багаже, об Африке, когда узнал, какая судьба постигла мою
любимую! Вот и разгадка моего поведения, мистер Холмс.
положил его на стол. Мы прочли на нем: "Radix pedis diaboli",
на красном ярлыке было написано: "Яд". Он подтолкнул пакетик ко
мне.
-- заметил он, -- ибо это единственный образчик в Европе, не
считая того, что хранится в лаборатории в Буде. Он пока
неизвестен ни в фармакопее, ни в"литературе по токсикологии.
Формой корень напоминает ногу -- не то человеческую, не то
козлиную, вот почему миссионер-ботаник и дал ему такое
причудливое название. В некоторых районах Западной Африки
колдуны пользуются им для своих целей. Этот образец я добыл при
самых необычайных обстоятельствах в Убанге. -- С этими словами
он развернул пакетик, и мы увидели кучку красно-бурого порошка,
похожего на нюхательный табак.
так много, что в моих же интересах сообщить вам все до конца. Я
упоминал уже о своем родстве с семьей Тридженнисов. Ради сестры
я поддерживал дружбу с братьями. После ссоры из-за денег этот
Мортимер поселился отдельно от них, но потом все как будто
уладилось, и я встречался с ним так же, как с остальными. Он
был хитрым, лицемерным интриганом, и по различным причинам я не
доверял ему, но у меня не было повода для ссоры.
африканские редкости. Когда дело дошло до этого порошка, я
рассказал ему о его странных свойствах, о том, как он
возбуждает нервные центры, контролирующие чувство страха, и как
несчастные туземцы, которым жрец племени предназначает это
испытание, либо умирают, либо сходят с ума. Я упомянул, что
европейская наука бессильна обнаружить действие порошка. Не
могу понять, когда он взял его, потому что я не выходил из
комнаты, но надо думать, это произошло, пока я отпирал шкафы и
рылся в ящиках. Хорошо помню, что он забросал меня вопросами о
том, сколько нужно этого порошка и как скоро он действует, но
мне и в голову не приходило, какую цель он преследует.
телеграмма священника. Этот негодяй Тридженнис рассчитывал, что
я уже буду в море, ничего не узнаю и проведу в дебрях Африки
долгие годы. Но я немедленно вернулся. Как только я услышал
подробности, я понял, что он воспользовался моим ядом. Тогда я
пришел к вам узнать, нет ли другого объяснения. Но другого быть
не могло. Я был убежден, что убийца -- Мортимер Тридженнис: он
знал, что цели члены его семьи помешаются, он сможет
полновластно распоряжаться их общей собственностью. Поэтому
ради денег он воспользовался порошком из корня дьяволовой ноги,
лишил рассудка братьев и убил Брэнду -- единственную, кого я
любил, единственную, которая любила меня. Вот в чем было его
преступление. Каким же должно было быть возмездие?
факты неоспоримы, но поверят ли здешние присяжные такой
фантастической истории? Либо да, либо нет. А я не мог
рисковать. Душа моя жаждала мести. Я уже говорил вам, мистер
Холмс, что провел почти всю жизнь вне закона и в конце концов
сам стал устанавливать для себя законы. Сейчас был как раз
такой случай. Я твердо решил, что Мортимер должен разделить
судьбу своих родных. Если бы это не удалось, я расправился бы с
ним собственноручно. Во всей Англии нет человека, который ценил
бы свою жизнь меньше, чем я.
я вышел из дому. Предполагая, что разбудить Мортимера будет
нелегко, я набрал камешков из кучи гравия, о которой вы
упоминали, и бросил в его окно. Он сошел вниз и впустил меня в
гостиную через окно. Я обвинил его в преступлении. Я сказал,
что перед ним его судья и палач. Увидев револьвер, негодяй
рухнул в кресло как подкошенный. Я зажег лампу, насыпал на
абажур яда и, выйдя из комнаты, стал у окна. Я пристрелил бы
его, если бы он попытался бежать. Через пять минут он умер.
Господи, как он мучился! Но сердце мое окаменело, потому что он
не пощадил мою невинную Брэнду! Вот и все, мистер Холмс. Если
бы вы любили, может быть, вы сами поступили бы так же. Как бы
то ни было, я в ваших руках. Делайте все, что сочтете нужным. Я
уже сказал, что жизнь свою ни во что не ставлю.
работа доведена только до половины.
всяком случае, не собираюсь мешать вам.
торжественно поклонился нам и вышел из беседки. Холмс закурил
трубку и протянул мне кисет.
сказал он. -- Согласны ли вы, Уотсон, что нам не следует
вмешиваться в это дело? Мы вели розыски частным образом и
дальше можем действовать точно так же. Вы ведь не обвиняете
этого человека?
постигла такая судьба, возможно, я поступил бы так же, как наш
охотник на львов, презирающий законы. Кто знает... Ну, Уотсон,
не хочу обижать вас и объяснять то, что и без того ясно.
Отправным пунктом моего расследования, конечно, оказался гравий
на подоконнике. В саду священника такого не было. Только
заинтересовавшись доктором Стерндейлом и его домом, я
обнаружил, откуда взяты камешки. Горящая средь бела дня лампа и
остатки порошка на абажуре были звеньями совершенно ясной цепи.
А теперь, дорогой Уотсон, давайте выбросим из головы это
происшествие и с чистой совестью вернемся к изучению халдейских
корней, которые, несомненно, можно проследить в корнуэльской
ветви великого кельтского языка.