гнали их по обледеневшим крышам на Охте, и Валька сорвался, сломал руку и,
три ребра... В НАШЕМ ДЕЛЕ, сказал полковник Мудашев. Ну нормально!
голос полковника, - я сразу обратил внимание что у вас в сейфе клей лежит.
А ведь не положено.
ваше внимание. Зачем буквоедством заниматься? Мелочь в сущности. Но теперь
вижу, что это, скорее, ваш стиль. Этакая присущая вам неряшливость. Я буду
вынужден зафиксировать это в отчете.
встало лицо Тамары - Костылевой жены. И улица Некрасова в снежной пелене...
И разрушенная улица Грозного, в который я уехал "лечиться" от улицы
Некрасова. Шестнадцать лет я приземлял преступников всех мастей. При
задержаниях часто слышал от них: мент. Мусор. Козел. Сволочь. Легавый... Я
на них не обижался. Все нормально: я мент - он жулик. За что ему меня
любить? За последние несколько дней я услышав те же слова от нормальных
людей - от двух жен шин, связавших свою жизнь с сотрудниками милиции.
выстрелом в своего товарища.
Мудашева. - Что вы сказали?
расследования к вам претензий нет. Но,
мне отнесся. Без лишнего буквоедства. Просто хотел как старший, более
опытный товарищ помочь мне в НАШЕМ деле. - Да? Слушаю вас, капитан.
время я успел тяпнуть сто граммов в разливухе, потом посидел в сквере на
теплом апрельском солнышке, выпил бутылку пива. Потихоньку отошел,
успокоился... потом вернулся в управу.
видно, ему уже тоже досталось.
Петровича. Там знаешь что?
Сильно он кулаком врезал, и это его немножко отрезвило. Он посмотрел на
меня изменившимися глазами и сказал: - Вылетишь, к черту, со службы,
Борисыч. Ты что?
стол удостоверение, потом - пистолет и печать. Следовало сдать и "сбрую",
но было лень снимать куртку и пиджак... Паша враз успокоился, закурил и
протянул мне пачку. Я тоже закурил.
от мудашевских надоело.
опер. Своих всегда как мог перед начальством прикрывал. - Всем надоело.
Думаешь, мне это нравится?
листов, но он положил на стопку ладонь и строго произнес:
Мудашева коньяком поить и извиняться.
собственному.
коридору. На лестнице стояли и разговаривали Батя и Мудашев. На меня они
посмотрели как... не знаю уж как... но, в общем, не очень дружественно.
Посмотрели и ничего не сказали. Насвистывая, я спустился вниз и вышел на
улицу. Ярко светило солнце.
своей агентессой. С той, которая навела меня на Волчка с Татарином.
Агентессу звали Марина, и она была наркоманкой. Марину я официально не
оформлял, работал с ней "накоротке". Стимул у нее был один - наркотики. Два
года назад, когда мы с ней "законтачили", она путанила, уже вовсю сидела на
игле. За два года потребная ей доза выросла в десять раз! Теперь ежедневно
ей требовалось около грамма героина! Путанить, конечно, уже не могла... да
и "товарный вид" безвозвратно потеряла.
делом спросила: есть? Когда-то у нас были нормальные человеческие
отношения. Но это совсем другая история.
притон. Я передал ей два чека и двести рублей. Для нее - ничто, но больше я
ничего не мог сделать.
видишь.
зажмурилось, а меня все никак Бог не приберет. Но теперь уж скоро.
Чувствую. Ну... бывай, что ли?
лицо. Марина подошла, взялась за пуговицу на моей куртке. Я уже знал, что
она хочет сказать. Про наркомана всегда все знаешь... у них один интерес.
денег. Не прощаясь, она повернулась и ушла. Против солнца силуэт Марины был
совсем черным.
продолжил дома. Короче, получилось как вчера.
надо тормозить! Кровь из носа, а надо тормозить, пока не отвезли в
Скворешник или на Пряжку... С этими мыслями он просыпался уже неделю. Была
в советские времена песня со словами: "Утро! Утро начинается с рассвета..."
У бывшего старшего оперуполномоченного Дмитрия Петрухина утро начиналось с
похмелья. Уже неделю. Чуть больше или чуть меньше. Точнее он сказать не
мог. Приблизительно это можно было прикинуть по количеству пустых бутылок.
не произошло - ничего не осталось. Надо, обязательно надо тормозить, думал
он, одеваясь, чтобы идти за опохмелкой. В зеркало старался не глядеть -
стыдно. Когда совсем уже собрался выйти из квартиры, вдруг возникла еще
одна проблема: деньги. В бумажнике сиротливо лежала десятка. Мятая и
рваная, склеенная скотчем... В карманах куртки обнаружилась горстка мелочи
- еще рублей десять.
на работу люди. Петрухину спешить было некуда. В ближайшем ларьке он купил
бутылку пива, сел на борт чудовищной бетонной клумбы. Ни цветов, ни земли в
ней не было. Была вода, в ней плавали разбухшие трупы окурков. Из-за
окурков вода приобрела цвет чифиря. А может быть, торфяного болота.
косились, но ему было наплевать. По пыльному асфальту гуляли жирные голуби,
ворковали громко, утробно.
Нужно тормозить, сказал он себе. Нужно тормозить и подвести какие-то
промежуточные итоги. Итоги оказались таковы: за три последних месяца он
едва не убил своего товарища (а если говорить прямо, не лукавя, то хуже чем
убил) и проклят его женой. Он нахлебался кровавого абсурда чеченской войны.
Женщина, которая его любила, ушла к другому. И в конце концов он потерял
работу... Потерял то последнее, за что мог бы зацепиться и выплыть.
важна для него. Нет, разумеется, он и раньше никогда не отделял себя от
розыска... Но вот сейчас это ОТДЕЛЕНИЕ произошло. И все стало ясно. Все
стало предельно ясно и от этой ясности - тошно... А ведь он жил розыском.
Теперь их пути разошлись. Уголовный розыск без Петрухина обойдется... А как