Чтение 6–й страницы книги ~Не приведи меня в Кенгаракс~

там, где я раньше был, редко делали. А тут и вовсе нельзя.

- Вы же мне помочь обещали! - неожиданно зашипел на почтальона
пришедший с ним хрупкий человек с редкой бородкой на утонченном лице.

- Ну, вот и спрашивайте их! - почтальон показал взглядом на дворника.

- Я извиняюсь... У меня тут дело... - заикаясь, заговорил хрупкий. -
Я из европейской части прибыл в командировку. Поможете?

- Чем тебе помочь? Деньги, что ли, нужны? - спросил дворник.

- Нет. Я по переписи... то есть переписчик неучтенного населения.
Переписываю сколько и кого на "Факелах" живет.

- Ну, эт я не знаю, - дворник глянул на переписчика. - Тут постоянных
нет, это для приходящих гостиница. Тут только постояльцы, а так каждый
день кто-то приходит, другие уходят...

- Ну, а таких, которые более или менее постоянно разве нет?

- Постоянно? - дворник на минутку задумался, поглаживая уже аккуратно
обрезанную бороду. - Вот эти, что ли? - он показал на выбитый в бетоне
список.

Хрупкий мгновенно ожил, перестал заикаться. Он машинально стащил с
плеча рюкзак, вытащил тетрадь и принялся аккуратно переписывать фамилии и
даты.

- Это уже что-то! - довольно произнес он. - Итого мною уже выяснено
тридцать четыре тысячи сто две человеко-единицы. Если б еще знать, сколько
всего этих "Факелов", чтобы зря не рыскать по морозу!

- А вы, видать, из Москвы? - дворник окинул переписчика
приценивающимся взглядом.

- Это вы по акценту определили? - дружелюбно спросил хрупкий.

- Да не, порода у вас столичная, тонкая. Я таких много встречал. Их в
начальники любят брать, а на другое они не годны...

- Для другого другие есть! - переписчик закрыл тетрадь и улыбнулся. -
Каждому свое! Вот закончу свое дело и сам буду других по командировкам
рассылать. Может, когда-нибудь с кем-нибудь я вам приветик передам.

- За приветик спасибо, - усмехнулся дворник. - Ладно, вы погодьте, а
мне еще надобно вчерашний мусор сжечь, - и он отошел на метров пять в
сторону трубы, где, сметенные в кучку, лежали обрывки каких-то бумаг.

Дворник чиркнул спичкой и юркий огонек заплясал по мусору.

- Это вы не документы сжигаете? - подошел хрупкий переписчик и с
интересом наклонился над маленьким костром.

- Да откуда тут документы? Слава богу, тут их и выписывать некому!

- Э! Да это же деньги! - выкрикнул переписчик. - Что же это вы себе
позволяете? Наши родные деньги в огонь?

- Сразу видать, что оттуда прибыл! - хмыкнул дворник. - Такой бы мою
работу враз запорол! О как над деньгой порченой дрожит!

- А, порченая... - переписчик закивал, с нескрываемой жадностью глядя
на костер.

- Ну, все, отогрелся и в путь, - грустно протараторил почтальон себе
под нос.

- Остались бы на пару деньков! - дружелюбно предложил дворник. - Тут
вот и постояльцы новые неплохие... Подумали бы о чем...

- Нет, нельзя. Вот письмо это возверну, отыщу того, кто писал, тогда
и отдохну. Надо ж сперва долг исполнить.

- Да. Долг надо, - согласился дворник. - Но уж коли вернете, то ждем
вас тут.

Переписчик засуетился, опять стал заикаться.

- А я... а мне куда лучше?.. Я с вами? - он заискивающе заглядывал в
глаза почтальону. - Может, останемся, отдохнем...

- Вы, если хотите, отдыхайте. Вы человек государственный, а мне надо
письмо вернуть...

- Так я же без вас никуда не выйду!

- Вам решать. Я на другой "Факел" сейчас, а то вдруг опоздаю. -
Рыжебородый почтальон запихнул письмо за пазуху и кивнул постояльцам на
прощание.

Потом решительно зашагал прочь, в темноту.

Переписчик съежился, стал еще меньше, забегал глазками по сторонам,
вопросительно-умоляюще впился взглядом в глаза дворника, но не получив в
ответ ничего, молча побежал догонять почтальона.

- Экая рыба! - задумчиво произнес дворник вслед хрупкому. - Пескарь,
а сам сомов пересчитывает. Как пастух свое стадо!

Они молча постояли еще несколько минут. Порченные деньги уже тлели.
Умирающая искорка боязливо суетилась на уже сгоревшей бумаге.

Клавдия Николаевна с жалостью глядела на истлевшие деньги.

Дворник все еще думал о переписчике, а Радецкий с Турусовым
обменялись ничего не значащими взглядами и задумались каждый о своем.

- Прилягу, пожалуй, - нарушил тишину дворник. - Все-таки, там ночь.

Он подошел к своей лежанке, закинул под нее метлу и накрылся чем-то
похожим на чехол для автомобиля.

Радецкий зевнул и тоже прилег на лежанку.

- И ты, сынок, отдохни! - обернулась к Турусову Клавдия Николаевна. -
Все одно Пашка поздно вернется.

Турусова тепло разморило быстро, даже деревянная лежанка показалась
мягкой и удобной.

Вскочили от бабушкиного крика:

- Родной ты мой, сыночек! - причитала она срывающимся голосом,
протягивая руки навстречу приближавшемуся мужчине лет сорока.

- Здравствуй, мама! - хрипловато, но нежно сказал он, подошел к ней и
трижды поцеловал в щеки.

- Много ли добыл? - спокойно спросила Клавдия Николаевна, строго
глядя в глаза сыну.

- Хватит. Хватит и тебе, мамочка, и остальным нашим. Всех накормим.

- Вот и хорошо, сынок. А то ведь ясное дело: с голоду-то рад не
будешь, а нам с тобой не десять и не сто человек прокормить надобно. Без
тебя бы им и не жить.

Мужик радостно улыбнулся. Гордость появилась в его остроносом лице и
во взгляде чистых голубых глаз. Борода-щетинка делала его похожим на
молодого Сталина, но верхняя часть лица и особенно глаза выдавали
глубинное славянское происхождение, может быть, даже не замешанное на
татаро-монгольской крови.

Радецкий подошел, протянул руку Пашке.

- Радецкий, - представился он.

- Павел, - пожал руку сын Клавдии Николаевны. - А как вас по имени?

Радецкий запнулся.

- Нет у меня имени. Нельзя нам... - он покосился в сторону Турусова,
словно ждал его помощи. - Мы - сопровождающие... нам и фамилии наши
оставлять не хотели. Собирались чужие всучить, чтоб и в документах чужие
значились. Еле-еле уговорили.

- Как это? - спокойно спросил Павел.

- Да вот, не хотят, чтобы мы сами собой в историю попали. Говорят,
что истории случайные люди не нужны, а мы, мол, случайно были выбраны. Так
и все равно, когда одна фамилия в истории, а ни имени, ни отчества нет -
сразу видно: случайный человек. Кто угодно мог вместо него быть...

Первый раз за поездку Турусов услышал в голосе Радецкого столько
обиды и досады. Даже не верилось, что этот великан, у которого "кровь из
пальца струей бьет", вдруг заговорит на таких жалобных нотах.

Павел кивнул, будто уже не раз слыхал про такие вещи.

- Да, Паша, а это Турусов, самый образованный и многосторонне
недоразвитый человек в нашем вагоне. - Радецкий взял себя в руки и начал
шутить, что было для него делом обычным и естественным.

Паша набрал в кастрюлю снега и за несколько секунд успел добежать до
трубы, прислонить к ней кастрюлю и вернуться.

Таким же образом он принес вскипевший снег, высыпал туда маленькую
пачку чая и немного сахара. Вытащил из-под лежанки ящик и поставил его на
ребро вместо столика. Сверху кастрюлю.

- Сейчас почаюем, - улыбнулся гостям.

Турусов побледнел и опустился на корточки.

- А я говорил, что он сразу свалится! - усмехнулся Радецкий,
обернувшись к Клавдии Николаевне.

- Откуда он здесь? - Турусов уставился в голубые глаза Паши.

- Нашел как-то недалеко от того места, где деньгу добывал. Роюсь себе
в снегу, смотрю - ящик с какими-то цифрами на боку. Ну, думал, клад в нем,
что-нибудь из ценного. Намучился, пока дотащил. Стали его открывать, а он
не открывается. Со злости чуть не сжег его. Оказывается, это над нами
пошутил кто-то, ящик цельным был: он весь ящик, и снутри, и снаружи. Блеф!
Вот я и решил его вместо столика иметь...

- "ТПСБ-1784", - вслух прочитал Турусов. - Это наш...

- Как, ваш? - удивился Паша.

- Да это он их по номерам собирает. 1785 у него уже есть, а этого
номера как раз не хватает! - засмеялся Радецкий. - Расскажи лучше, как
деньгу добываешь!

- А что ее добывать? Главное, на место выйти, а там уже и трудностей
почти нет. В снегу она лежит. Только плохо, когда она смерзшаяся: сколько
я уже сотенных попортил! Даже подумать страшно. Передержишь их у трубы -
они крошатся. Бумага, видно, старая. А недодержишь - расползаются.

- О! А у тебя хрустящей нет? Мне фотку завернуть надо.

- Вот, выбирай.

Радецкий взял у Паши пачку сторублевок, выбрал одну, остальные
вернул. Перезавернул фотографию любимой в новую, а старую сотенную под
ноги бросил.

- Так не хорошо! - мягко сказал Паша, поднял ее и вместе с остальными
протянул маме.

Клавдия Николаевна аккуратно завернула всю пачку в платок.

- Теперь все сытенькими будут. Тебе спасибо. Оно известно, добро
добром возвращается, а зло злом.