подбросил Клиф поджелудочную железу.
шляпе едва ли приятно; и когда банкир ее обнаружил, он швырнул котелок на
пол и сказал, что студенты Уиннемака вконец развратились. Доктор Стаут и
секретарь стали его утешать; они почистили котелок и заверили банкира, что
человек, посмевший положить поджелудочную железу в банкирскую шляпу,
понесет наказание.
огорчен. Он собрал своих студентов, он сокрушался, как мог кто-либо в
Уиннемаке положить в банкирскую шляпу поджелудочную железу, он требовал,
чтобы виновный нашел в себе мужество встать и сознаться.
Дьюером, видел, как Клиф бросил в шляпу железу.
будь он мне трижды собрат по Дигамме!
проговорил:
и еще большей неприязнью.
какого-то профессора Робертшо, долбит стишки об ослах и факирах, учится
ремеслу врача, как Пфафф Толстяк и Эрвинг Уотерс, тогда он искал
облегчения в том, что называл "развратом". Фактически разврат был самый
скромный; обычно все сводилось к лишней кружке пива в соседнем городе
Зените да к перемигиванью с фабричной работницей, фланирующей по
неприглядным улицам окраин. Но Мартину, гордому своей нерастраченной
энергией и ясным рассудком, эти похождения казались потом трагическими.
выпил дешевого пива, никогда не бывал намного пьянее, чем в своем
нормальном состоянии. Мартин опускался или возвышался до Клифова буйства,
тогда как Клиф возвышался или опускался до рассудительности Мартина. Когда
они сидели в кабачке за столом, сверкавшим мокрыми следами от пивных
кружек, Клиф поднимал палец и бормотал:
и на все мои разговоры о том, что надо быть практичным, которыми я дразню
этих доктринеров, вроде Айры Свинкли, меня так же воротит от их
меркантильности и от всей их болтологии, как и тебя.
Боже, как можно их терпеть: такой вот бездарный Эрвинг Уотерс или
бездушный карьерист, вроде Ангуса Дьюера - и рядом старый Готлиб! Идеал
исследователя! Он никогда не довольствуется тем, что кажется правильным!
Плюет на черта и дьявола, работает ночь напролет, одинокий и честный, как
капитан на мостике, добирается до корня вещей!
Платить будем по жребию.
Уиннемакского университета; полчаса на огромном, громыхающем, стальном
междугородном трамвае - и они в Зените, где студенту-медику можно
покутить. Сказать "я ездил вчера в город" - значило вызвать усмешку и
прищуренный взгляд. Ангус Дьюер открыл Мартину новый Зенит.
отличался безграничным невежеством в литературе, живописи, музыке. Его
поразило, что бескровный стяжатель Ангус Дьюер, не жалея времени, готов
слушать каких-то скрипачей. Он открыл, что Дьюер горел восторгом перед
двумя композиторами: некими Бахом и Бетховеном - по-видимому, немцами, и
что сам он, Мартин Эроусмит, постиг еще не все на свете. В трамвае Дьюер
отбросил свою обычную чопорность и заявил:
музыкантом. Сегодня я поведу тебя прямо в рай!
вежливых, но глядевших неодобрительно дам с программами на коленях,
неромантичных музыкантов, производивших внизу неприятный шум, и, наконец,
непостижимой красоты, которая развернула перед ним картины гор и густых
лесов, а потом сменилась вдруг мучительной скукой. "У меня будет все, -
ликовал он. - Слава Макса Готлиба... то есть его дарование... и прелестная
музыка, и прелестные женщины... Черт возьми! Я сделаю великие открытия!
Увижу мир... Неужто эта канитель никогда не кончится?"
самоуверенная; Мартин познакомился с ней еще в колледже. Она осталась в
Могалисе якобы для того, чтобы прослушать при университете курс английской
словесности, а на деле, чтоб не возвращаться домой. Она считала себя
блестящей теннисисткой: играла хлестко и фасонно, но не слишком метко.
Мнила себя знатоком в литературе: счастливцами, удостоившимися ее
одобрения, были Гарди, Мередит [Мередит Джордж (1828-1909) - английский
поэт и прозаик], Хоуэлс [Хоуэлс Уильям Дин (1837-1920) - американский
романист и критик] и Теккерей, хоть она уже пять лет никого из них не
читала. Она часто корила Мартина за то, что он не ценит Хоуэлса, носит
фланелевые рубашки и постоянно забывает подать ей руку, когда она выходит
из трамвая, чего не упустил бы ни один герой романа. В колледже они вместе
ходили на балы, хотя в танцах Мартин проявлял больше вдохновенья, чем
уменья, и его дамам иногда не легко бывало разобраться, какой танец он
пытается изобразить. Ему нравилась в Маделине ее статная красота и сила;
ему казалось, что она со своей энергией и культурностью была бы ему "под
стать". Но за последний год он с нею почти не виделся. Вечерами он думал о
ней, решал позвонить ей и не звонил. Но когда его одолевали сомнения в
медицине, он начинал тосковать по ее сочувствию и как-то весной в
воскресенье пригласил ее прогуляться по берегу Чалусы.
прерия. В широких ячменных полях, в косматых пастбищах, чахлых дубках и
нарядных березах дышала пограничная тяга к приключениям, и, как все юные
дети равнины, Мартин с Маделиной шли над рекой и поверяли друг другу, что
завоюют мир.
перебивала Маделина.
необходимым в языке занятого человека, но ее улыбка была желанна.
науке; они просто учатся ремеслу. Хотят получить знания, чтобы потом
обратить их в деньги. Они заботятся не о спасении жизней, а о том, как бы
не "угробить пациента" - не потерять свои доллары. И они даже не прочь
угробить пациента, если дело пахнет сенсационной операцией, которая
составит им рекламу! Меня тошнит от них! Думаете, они интересуются
работой, которую ведет в Германии Эрлих или тот же Готлиб, тут, у нас на
глазах? Готлиб только что стер в порошок Райта с его теорией опсонинов.
взволновало? Ничуть! "О, конечно, - говорят они, - наука делает свое дело,
она помогает врачу лечить больных..." - и пускаются в спор о том, где
можно больше заработать денег - в крупном центре или в захолустном
городке, и что лучше начинающему доку - прикидываться добряком да стрелять
уток или, наоборот, ходить в церковь и напускать на себя важность.
Послушали б вы Эрва Уотерса! Он носится с такою мыслью: "Что нужно врачу
для успеха? Основательное знание патологии? Ничуть не бывало! Успехом
пользуется тот, у кого кабинет в хорошем районе, поближе к трамваю, и
легко запоминающийся номер телефона!" Право! Так прямо и говорит! Честное
слово, когда я получу диплом, я лучше пойду врачом на пароход, повидаю
свет. И не придется по крайней мере рыскать по всему судну, отбивая
больных у врача-конкурента, открывшего кабинет на другой палубе!
к идеалу. Очень многие студенты у нас, на отделении английской литературы,
просто рассчитывают зарабатывать деньги преподаванием, они не наслаждаются
научной работой, как я.
порядка, но еще больше смутился он, когда она заворковала:
Подумайте, насколько больше денег... то есть уважения в обществе и
возможности делать добро у видного врача, чем у кабинетного ученого,
который корпит над какой-нибудь мелочью и не знает, что творится на свете.
Взять хотя бы нашего хирурга, доктора Луазо, как он подкатывает к больнице
в чудесной машине с шофером в ливрее, - все пациенты просто обожают его, -
и сравнить его с вашим Максом Готлибом! Мне недавно показали Готлиба на
улице. На нем был ужасный старый костюм, и я определенно подумала, что ему
бы не вредно заглянуть в парикмахерскую.
пылом и путаными метафорами. Они сидели на покосившейся старозаветной
изгороди, где над яркими пронизанными солнцем листьями подорожника жужжали
первые весенние насекомые. Захваченная его фанатизмом, Маделина отбросила
всю свою "культурность" и защебетала: