Чтение 6–й страницы книги ~Умирать

- Здесь поблизости у меня три заведения, - продолжает мой собеседник
не торопясь, будто рассуждает вслух. - Ставить вас вышибалой я,
разумеется, не собираюсь... какой из вас вышибала, если не вы бьете, а вас
бьют... В официанты вы тоже не годитесь. Эту работу у нас поручают другому
полу - длинные бедра, высокая грудь и прочее, чем вы, насколько я могу
судить, не располагаете...

Он умолкает. Я тоже молчу, потому что возражать неуместно, особенно
по последнему пункту.

- Остается место швейцара. Твердого жалованья, конечно, не обещаю...
Но у вас будет жилье, к которому вы уже, наверное, привыкли за последние
три дня, будет бесплатная еда, форменная одежда за счет фирмы, а если вы
сумеете завоевать расположение клиентов, то будут и карманные деньги.

Я терпеливо слушаю и молча курю. Он спрашивает:

- Ну, что вы на это скажете?

- Я тронут вашим великодушием, но, пожалуй, рискну обратиться в
посольство.

Рыжий удивленно смотрит на меня и хладнокровно интересуется:

- В сущности, вы что себе воображаете?

- Абсолютно ничего, - поспешно уверяю я. - Не стану отнимать у вас
время на интимные подробности, но воображения-то мне как раз всегда не
хватало.

- Чего же вы ждете? Что я предложу вам место директора? Или мое
собственное?

- Я не настолько требователен. Но швейцаром быть не собираюсь - хотя
бы потому, что не хочу смущать душевный мир покойной мамы.

- Вы, кажется, считаете, что эконом куда выше швейцара?

- Именно. Это опять-таки интимные подробности, но позвольте вас
поставить в известность, что у меня высшее образование, я знаю три языка и
в швейцары не пойду даже к вам, при всей моей признательности.

- Бросьте лицемерить, - все так же спокойно говорит рыжий, - я уже
сказал, что не нуждаюсь в благодарности. Но апломб у вас не по рангу.

- Вы упорно толкаете меня на путь исповеди. Если я стал
каптенармусом, то потому, что толковый человек на такой должности может
иметь доход побольше, чем какой-нибудь профессор или, скажем, директор
кабаре.

- Понимаю, друг мой, понимаю, - кивает хозяин. - Откровенно говоря, я
сразу понял, что хотя драться вы и не умеете, зато не лишены иных
талантов. Но я не могу предложить вам место, где можно воровать с большой
прибылью. Не то что не хочу, а не могу. У меня таких мест просто нет.

Я апатично молчу, будто не слышу, и он добродушно осведомляется:

- Надеюсь, я вас не огорчил?

- Вовсе нет. Но и вы вряд ли огорчены моим отказом. При нынешнем
уровне безработицы место швейцара будет пустовать недолго.

- Вы угадали. Если меня что-то беспокоит, то только ваша участь.

Надо бы поинтересоваться, с каких пор моя скромная персона занимает
такое место, мало ему других забот, что ли, но вопрос кажется мне
нетактичным, и я замечаю:

- Мою участь будет решать посольство.

- Да, конечно, - энергично отзывается рыжий, будто он только теперь
сообразил, что существует посольство. - Но я должен вас предупредить, что
до него не так просто добраться...

- Вы знаете адрес?

- Примерно... Но это неважно. Важно другое: путь от моей конторы до
вашего посольства не близкий, и на этом пути всякое может случиться с
человеком, у которого нет даже паспорта...

- И все-таки я готов рискнуть.

Он лениво встает с кресла и отходит к столу.

- Вы хорошо представляете себе размеры этого риска?

- Может быть, не совсем, - признаюсь я. - Но стоит ли раньше времени
дрожать от страха, если другого выхода у меня все равно нет?

И поскольку аудиенция явно окончена, я тоже поднимаюсь с удобного
кресла.

- В таком случае ступайте в посольство, - добродушно советует хозяин.
- Да-да, ступайте! И да хранит вас бог!

В знак прощанья он поднимает руку, я вежливо киваю и направляюсь к
двери, отмечая на ходу, что чувствую себя куда лучше. Порция виски, пара
сигарет и отдых в удобном кресле заметно подняли мое настроение. Уверенным
шагом я покидаю кабинет. И попадаю в лапы горилл. Наверное, они
предупреждены звонком шефа, потому что поджидают меня в коридоре и
подхватывают под руки.

- Вниз, ребятки, вниз! - добродушно рычит шеф за моей спиной. - Чтобы
на лестнице не было крови!

Снова вакса, еще гуще и чернее, чем прежде. Она такая липкая, что мне
уже не выплыть на поверхность.

И снова боли всех разновидностей по всему телу, с головы до пят,
будто меня превратили в кашу, а потом эту кашу нарезали на куски. Куски
боли, сплетение боли, энциклопедия боли, - вот во что превратили меня
гориллы Ал и Боб. Две гориллы, глядя на которых легко увериться в том,
что, во-первых, человек произошел от обезьяны, а во-вторых, что обезьяна
тоже может произойти от человека.

Наверное, все было бы не так страшно, если бы я не сопротивлялся. Но
я отбивался зверски и, кажется, нанес противнику немалый, хотя и
частичный, урон, несмотря на его численное превосходство, и заплатил за
это с лихвой.

Два сломанных носа, расцарапанная щека, растоптанный живот и еще пара
очков в мою пользу - отнюдь не плод увлечения спортом и не стихийная жажда
мести. В моей профессии для такой жажды нет места, она исключается. Если
надо, получаешь удары и наносишь удары; тут вопрос не страсти, а чисто
деловых отношений. И как раз с точки зрения деловых отношений эта парочка
горилл и их добродушный шеф должны понять, что имеют дело не с куском
пластилина, а с довольно твердым орешком. И сделать выводы.

Но твердый-то орешек, кажется, раздавили в пыль. Я так прочно увяз в
ваксе, что, пожалуй, уже никогда не открою глаз и не увижу света.
Единственное свидетельство того, что я еще жив, - страдание.

Вообще признаки жизни, насколько они имеются, сосредоточены внутри
меня. Это виды боли. Проходит время, много времени, неделя или год, пока я
начинаю различать признаки жизни рядом с собой. Это голоса, раздающиеся
где-то в вышине.

- На этот раз не выплывет...

- Выплывет, не бойся. Не сунешь гаду свинцовую пломбу - обязательно
выплывет.

- Не выплывет, Ал. Он готов.

- Выплывет, Боб. Что гад, что собака, одинаково живучи.

Через неделю - или через год? - я начинаю понимать, что второй голос
был ближе к истине: кажется, я в самом деле возвращаюсь к жизни, потому
что ощущения, то есть разновидности боли, становятся отчетливее. Лицо так
отекло, что я не могу как следует открыть глаза, но все-таки ясно: глаза
пока на месте.

Наверное, я подаю признаки жизни в неподходящий момент, над моей
головой тут же разгорается уже знакомый спор: выкинуть меня или дать еще
немного разжиреть. А еще через несколько дней наступает следующий этап.

- Это уже нахальство, сэр! - заявляет рослый Ал, появляясь в дверях.
- Мы вам не лакеи! Извольте ополоснуть рожу и одеться - вас ждет шеф.

Я подчиняюсь. Но на этот раз операция "подъем" затягивается. У меня
так кружится голова, что я не могу встать, а когда все-таки встаю, тут же
грохаюсь на пол.

- Не валяйте дурака! - рычит горилла, подхватывая меня мощными
лапами. - Слышите, вас требует к себе шеф!

В конце концов мне каким-то образом удается встать на ноги и даже
сделать несколько шагов, держась за стенку. Холодная вода освежает меня.
Бросив беглый взгляд в зеркало, я вижу обезображенное лицо с потухшим
взглядом и жесткой трехнедельной щетиной. Не мое лицо. Возвращаюсь к
матрацу и приступаю к мучительной процедуре одевания.

- Ага, значит, второе воскресение из мертвых! - почти радушно
восклицает человек с огненным лицом и рыжими волосами, увидев меня на
пороге уютного викторианского кабинета.

Он встает из-за стола и делает ко мне несколько шагов, словно хочет
удостовериться, что воскресение действительно свершилось.

- Я не буду вашим швейцаром, мистер... мистер... - доносится до меня
глухой голос, наверное, мой собственный.

- Мистер Дрейк, - подсказывает хозяин.

Но я уже сказал все, что хотел сказать, и стою, где был, в двух шагах
от двери. Стою и молчу, не отрывая глаз от ковра.

- М-да-а... - рычит рыжий. - Вы несколько торопитесь с деловой частью
беседы. Сначала сядьте.

- Я не буду вашим швейцаром, мистер Дрейк, - повторяю я, не обращая
внимания на его слова.

- Спешите, друг мой, спешите, - добродушно бормочет хозяин. - Если и
я стану так торопиться, то, чего доброго, опять передам вас Бобу и Алу для
обработки. А вы, наверное, хорошо понимаете, что новой обработки вам не
пережить.

- Вы можете меня изничтожить, но вашим швейцаром я не буду, - говорю
я в третий раз, не повышая голоса.

- Изничтожить? Верно, такая мысль у меня была. Но это всегда
успеется. Препятствий к этому нет. Так что послушайте меня: не будем
торопиться. Сначала сядьте, а если придется вас раздавить, то я это
сделаю.

В добродушном рыке появилась чуть заметная угрожающая нотка. Льва