Чтение 6–й страницы книги ~Межконтинентальный узел~

- Это должно испугать, Кони.

- Опять-таки - кого?

- Общественное мнение.

- Общественное мнение делают, сэр Питер. И на удар, который мы обрушим
на Дейвида Ли, его "Мисайлс индастри" ответит встречным ударом.

- Бесспорно. Только когда? Фактор времени за нами, да и потом им
труднее пугать людей, чем нам. Я и наша корпорация - это самолеты. К нам
уже привыкли, самолеты сделались бытом. А ракеты, которые заражают
окружающую среду особенно в южных штатах, я подчеркиваю - в южных штатах
особенно, - такое не может не содействовать рождению страха.

- Думаете, это помешает "Мисайлс индастри" получить семь миллиардов
долларов в конгрессе?

- Вряд ли. Однако это поможет нам получить не меньше. Мы обязаны думать
о будущем: тень в пустыне создают саженцы, которым год от роду. Создать
тень, - сэр Питер усмехнулся, - аналогично понятию бросить тень, в нашем
жестоком деле, во всяком случае. Если вы сможете сориентировать серьезных
ученых на такого рода кампанию страха, мои газеты выпустят залп против
Дейвида ди. Немедленно.

- Необходимо выступление двух-трех сильных научных обозревателей, сэр
Питер, - задумчиво откликнулся Лодж. - Нужны звезды, м эти звезды должны
так и т а к о е рассказать Америке - и не одним лишь южным штатам, на
которые вы всегда ставите, но и северным тоже, - что новая ракетная
индустрия Дейвида Ли может принести нашей стране, чтобы люди содрогнулись
от ужаса. Лишь получив повод такого рода, я смогу начать официальное
расследование.

Во весь экран - огромное сердце Питера Джонса.

Профессор Бинн оторвался от рентгеноскопа, взглянул на коллег:

- Он обречен. Он может умереть сейчас, здесь, на столе.

- Странно, что он еще ходит. У него лоскуты, а не сердце. Сколько ему?
- спросил один из собравшихся на консилиум.

- Восемьдесят. Как вы относитесь к операции на митральном клапане? -
ответил профессор Бинн.

- Сколько он стоит?

- Не менее трехсот миллионов. Впрочем, никто этого не знает точно. Но
если его выберут на третий срок, он будет стоить миллиард, в этом я не
сомневаюсь.

- Выберут его или не выберут - какая разница: он проскрипит полгода.
Это максимум.

Бинн отошел от рентгеноскопа к селектору, стоявшему на белом столе,
выключил страшную пульсирующую фотографию старческого сердца, нажал кнопку
селектора - прямая связь с другим кабинетом, где на хирургическом столе
под рентгеном лежал Джонс, - и сказал:

- Одевайтесь, Питер, мы идем к вам.

- Могу я попросить горячего чаю, Бинн?

- Можете. По-прежнему ничего не болит?

- Нет. Ну а если честно: как мои дела?

- Все нормально, Питер. Но бой против Мухаммеда Али вы не выдержите.

Питер Джонс усмехнулся:

- Это меня не волнует. Я его куплю. Он упадет от моего удара в первом
раунде. Я ведь стою триста миллионов или вроде этого, не так ли?

Стремительно-испуганные взгляды профессоров; глаза всех Устремлены на
кнопки микрофонов селекторной связи с соседним кабинетом.

Бинн усмехнулся:

- Я не вру моим пациентам, коллеги. Я их злю. Именно это придает им
импульс силы... Да, я позволил ему услышать ваши слова... Для других это
может быть шоком, а для сэра Питера всего хорошая психотерапия... Пошли,
он ждет...

"Верьте первому впечатлению, но при этом вчитывайтесь в каждое слово
документа"

С л а в и н изредка бросал на профессора Иванова быстрые взгляды,
особенно в те моменты, когда тот неторопливо просматривал свои записи,
сделанные на маленьких листочках плотной, чуть желтоватой бумаги. Крупная
голова несколько асимметричной формы казалась вбитой в крепкие плечи - так
коротка была его мясистая шея, покрытая бисеринками пота; в зале, где шла
защита диссертации соискателем Макагоновым, было душно, но не настолько,
чтобы так уж потеть (видимо, крепко пьет, подумал Славин). Говорил
профессор к о м а н д н о, порою раздражался чему-то, одному ему
понятному, и тогда его голос, и без того тонкий, срывался на фальцет.

- Все мои критические замечания, - продолжал Иванов, - которые я не мог
не высказать, ни в коем разе не меняют позитивного отношения к работе
соискателя.

Мы наработали порочный стиль: если уж хвалить, то, что называется,
взахлеб, чтоб ни одного слова поперек шерстки: ура, гений, люди - ниц! Не
верю я такой похвале! За ней угадывается неискренность, а в конечном счете
полнейшее равнодушие к делу... Жаль, что в нашем ученом совете такого рода
настроения по-прежнему бытуют... Как и все мы, я глубоко уважителен по
отношению к Валерию Акимовичу Крыловскому: патриарх, всем известно... Но
зачем же, - Иванов обернулся к председательствующему, - объявлять
выступление Валерия Акимовича с перечислением всех его званий, лауреатств
и титулов? Зачем это трясение золотом прилюдно?! Что это за византийщина
такая?! А между тем работу соискателя, столь нужную оборонной технике,
мурыжили два года! Пока собрали все мнения, утрясли планы, разослали
рецензентам... Два года вон! Я извиняюсь перед соискателем за эту замшелую
дремучесть процедуры вхождения в науку и прошу его, как человека молодого,
не битого еще, не впадать в равнодушный пессимизм. Жизнь - это драка.

Увы. Особенно в науке. Пора научиться угадывать таланты, а не строить
для них специальную полосу бега с преодолением препятствий. Что создает
спортсмена, то губит ученого. Я поздравляю соискателя: он сказал свое
слово в науке. Это не перепев знакомых истин, не собрание чужих цитат и
схем, это - новая идея, браво!

...Инспектор управления кадров долго листал личное дело Иванова, потом
закурил "Приму" и задумчиво заметил:

- Знаете, товарищ Славин, честно говоря, этого человека я не понимаю...
Да, все говорят, талантлив, да, пашет за двоих, но моральный облик...

- То есть?

- С женою не живет, снимает где-то квартиру, женщины вокруг него
вьются, как мошкара; застолья, тяга к светской жизни, понижаете ли: зимой
горные лыжи, летом водные, заигрывание с молодыми, кто только-только начал
делать первые шаги в науке... А выступления на собраниях? Крушит вс" и
всех, как слон в лавке, никаких авторитетов... А ведь ему не сорок, а
пятьдесят семь, пора б остепениться...

Славин осмотрел кадровика: в черном костюме, галстук тоже черный,
повязан неуклюжим треугольником; рубашка туго накрахмалена, поэтому -
из-за августовской жары - воротничок подмок, казался неопрятным, каким-то
двуцветным, бело-серым.

Смешно, подумал Славин, отец рассказывал, как в конце двадцатых за
галстук чуть ли не исключали из партии как буржуазных перерожденцев, а
сейчас на тех, кто без галстука и жилета, смотрят как на хиппи. Времена
изменились!

- Почему Иванову не подписали характеристику на выезд в Венгрию, на
конгресс по радиоэлектронике? - спросил Славин.

- Потому что выговор с него еще не снят.

- За что?

- За грубость и бестактность по отношению к коллеге по работе.

- А в чем выразилась эта грубость?

- Он сказал своему начальнику, что видит в нем фанфарона и
беспринципного приспособленца... Заявил об этом публично...

- В связи с чем?

- Я там не был, товарищ Славин... Рассказывают, что профессор Яхминцев,
да, да, начальник отдела, выступил против того, чтобы в нашем центре
защищал свою диссертацию Голташвили, молодой сотрудник, Автандил
Голташвили...

- Тема интересная?

- Говорят, интересная, но сам этот Голташвили фрукт, я вам доложу...
Костюмы носит только американские, разъезжает на "фольксвагене", изволите
ли видеть, курит только эти, как их, зеленые такие, воняют мятой...

- "Салем", - вздохнул Славин. - Сигареты с ментолом?

- Верно, - ответил кадровик и тоже как бы заново присмотрелся к
Славину, сделал это нескрываемо, как-то по-торговому оценивающе...

- По одежке встречаем, - заметил Славин. - Если он ворует этот самый
"Салем" или у фарцовщиков покупает - накажут, а коли по закону - какое
наше дело? Каждый сходит с ума по-своему... Да и потом "Салем" вкуснее
наших сигарет, у нас не табак, а средство для мора паразитов.

- Вы знакомы с ним, что ль? - настороженно спросил кадровик.

- Пока нет. Почему, кстати, вас это интересует?

- Потому что он ваши слова повторяет...

- Значит, думает, - сказал Славин. - Вернемся к бестактности Иванова по
отношению к профессору Яхминцеву...

- Мне кажется, Голташвили - повод, товарищ Славин...

- Меня зовут Виталий Всеволодович. Но это - для вашего сведения...

- Сюда уже сообщили... Так вот, Виталий Всеволодович, мне кажется, что
свара между Ивановым и Яхминцевым имеет дальние корни... Помните, у нас
кибернетику называли буржуазной лженаукой?

- Еще бы.

- А Яхминцев в начале пятидесятых был среди тех, кто громил
кибернетику, со всего маху рубил, хоть молод был, только-только в науку
входил, на том антикибернетическом гребне его и вынесло наверх, но потом
он вовремя сделал шаг в сторону...

- В молодости играли в баскетбол? - поинтересовался Славин.

- Было, - удивленно ответил кадровик. - Как определили?